«Памятник (Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен…)» В. Брюсов

Sume superbiam…
Horatius¹

Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен.
Кричите, буйствуйте, – его вам не свалить!
Распад певучих слов в грядущем невозможен, –
          Я есмь и вечно должен быть.

И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,
В каморке бедняка, и во дворце царя,
Ликуя, назовут меня – Валерий Брюсов,
          О друге с дружбой говоря.

В сады Украины, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша, –
Повсюду долетят горящие страницы,
          В которых спит моя душа.

За многих думал я, за всех знал муки страсти,
Но станет ясно всем, что эта песнь – о них,
И, у далеких грез в неодолимой власти,
          Прославят гордо каждый стих.

И в новых звуках зов проникнет за пределы
Печальной родины, и немец, и француз
Покорно повторят мой стих осиротелый,
          Подарок благосклонных Муз.

Что слава наших дней? – случайная забава!
Что клевета друзей? – презрение хулам!
Венчай мое чело, иных столетий Слава,
          Вводя меня в всемирный храм.

Июль 1912 г.
Сборник «Семь цветов радуги», раздел «Оранжевый: Я сам».

¹ Преисполнись гордости… Гораций (лат.).

Анализ стихотворения Брюсова «Памятник»

В 1912 году Брюсов создает стихотворение «Памятник». Текст отсылает сразу к двум великим одноименным произведениям русской литературы. Из двадцатого столетия поэт общается с Державиным и Пушкиным. Кроме того, Валерий Яковлевич оглядывается на древнеримского гения Горация, беря эпиграф из его XXX оды. В России она наиболее известна в переводе Капниста под названием «Я памятник себе воздвигнул долговечный…».

Если сравнивать державинское стихотворение с брюсовским, в первую очередь бросается в глаза сильное различие, касающееся пространственных планов. Гавриил Романович надеется, что слух о нем пройдет «от Белых вод до Черных, где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал…». У Валерия Яковлевича география в несколько раз шире. Он исключительно в границах Российской империи оставаться не собирается:
В сады Украины, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша…
Через несколько строк поэт добирается до европейских стран:
…и немец, и француз
Покорно повторят мой стих осиротелый…

Державин ставит себе в заслугу то, что смог сделать русский поэтический слог более легким, простым, что сумел дерзнуть писать не о подвигах и великих деяниях императрицы, а о ее добродетелях. Брюсов также не забывает упомянуть собственные достижения. В чем они состоят? В умении облачить в «певучие» слова человеческие страсти и думы.

Пушкина Валерий Яковлевич воспринимал в качестве некоего символа, эстетического образца. Перу Брюсова принадлежат теоретические работы, посвященные его творчеству. У него есть опыт «дописывания» некоторых стихотворений Александра Сергеевича. Естественно, Валерий Яковлевич не мог пройти мимо «Памятника» – одного из программных пушкинских произведений. Ключевое различие между двумя текстами заключается в разности восприятия вопросов бессмертия и грядущей славы. Пушкин предполагает, что останется в веках, благодаря творчеству, способному оказывать нравственное воздействие на людские души, сеять добро. Брюсову гораздо важнее непосредственно литературные заслуги:
Распад певучих слов в грядущем невозможен, –
Я есмь и вечно должен быть.

Здесь стоит вспомнить о невероятном самолюбии, которое ярче всего проявилось в раннем творчестве Валерия Яковлевича. Например, свой первый сборник под нескромным названием «Chefs d’oeuvre» («Шедевры», 1896) поэт завещал «искусству и вечности».