«Тамара и демон» В. Маяковский
От этого Терека
в поэтах
истерика.
Я Терек не видел.
Большая потерийка.
Из омнибуса
вразвалку
сошел,
поплевывал
в Терек с берега,
совал ему
в пену
палку.
Чего же хорошего?
Полный развал!
Шумит,
как Есенин в участке.
Как будто бы
Терек
сорганизовал,
проездом в Боржом,
Луначарский.
Хочу отвернуть
заносчивый нос
и чувствую:
стыну на грани я,
овладевает
мною
гипноз,
воды
и пены играние.
Вот башня,
револьвером
небу к виску,
разит
красотою нетроганой.
Поди,
подчини ее
преду искусств –
Петру Семенычу
Когану.
Стою,
и злоба взяла меня,
что эту
дикость и выступы
с такой бездарностью
я
променял
на славу,
рецензии,
диспуты.
Мне место
не в «Красных нивах»,
а здесь,
и не построчно,
а даром
реветь
стараться в голос во весь,
срывая
струны гитарам.
Я знаю мой голос:
паршивый тон,
но страшен
силою ярой.
Кто видывал,
не усомнится,
что
я
был бы услышан Тамарой.
Царица крепится,
взвинчена хоть,
величественно
делает пальчиком.
Но я ей
сразу:
– А мне начхать,
царица вы
или прачка!
Тем более
с песен –
какой гонорар?!
А стирка –
в семью копейка.
А даром
немного дарит гора:
лишь воду –
поди,
попей-ка! –
Взъярилась царица,
к кинжалу рука.
Козой,
из берданки ударенной.
Но я ей
по-своему,
вы ж знаете как –
под ручку…
любезно…
– Сударыня!
Чего кипятитесь,
как паровоз?
Мы
общей лирики лента.
Я знаю давно вас,
мне
много про вас
говаривал
некий Лермонтов.
Он клялся,
что страстью
и равных нет…
Таким мне
мерещился образ твой.
Любви я заждался,
мне 30 лет.
Полюбим друг друга.
Попросту.
Да так,
чтоб скала
распостелилась в пух.
От черта скраду
и от бога я!
Ну что тебе Демон?
Фантазия!
Дух!
К тому ж староват –
мифология.
Не кинь меня в пропасть,
будь добра.
От этой ли
струшу боли я?
Мне
даже
пиджак не жаль ободрать,
а грудь и бока –
тем более.
Отсюда
дашь
хороший удар –
и в Терек
замертво треснется.
В Москве
больнее спускают…
куда!
ступеньки считаешь –
лестница.
Я кончил,
и дело мое сторона.
И пусть,
озверев от помарок,
про это
пишет себе Пастернак,
А мы…
соглашайся, Тамара!
История дальше
уже не для книг.
Я скромный,
и я
бастую.
Сам Демон слетел,
подслушал,
и сник,
и скрылся,
смердя
впустую.
К нам Лермонтов сходит,
презрев времена.
Сияет –
«Счастливая парочка!»
Люблю я гостей.
Бутылку вина!
Налей гусару, Тамарочка!
1924 г.
Анализ стихотворения Маяковского «Тамара и демон»
Автор, охотно поддерживавший репутацию поэтического нигилиста, обращается к известной романтической теме демонианы, которая в русской традиции связана прежде всего с лермонтовским наследием. На демонстративный характер интертекстуальных связей указывает название произведения 1924 г.
С первых строк проявляется особая позиция лирического героя, для характеристики которой больше подходит слово «поза» – нарочито панибратская, уверенная и беспардонная, балансирующая на грани художественного вкуса.
Кажется, что для лирического субъекта не существует преград и авторитетов. Едва ступив на кавказскую землю, он избирает первый предмет для своих нападок – воды знаменитого Терека. Интересно символическое наполнение природного образа: в Тереке герой видит один из атрибутов отрицаемого прошлого и объект поклонения женоподобных, склонных к истерикам поэтов. Запоминающийся жест, когда палка гостя неучтиво пронзает бурный поток, трактуется как действие, направленное на попрание исторических авторитетов, а также намекает на сексуальный подтекст эпатирующего поведения.
Однако магия «красоты нетроганой», свойственная культовому для русской лирики месту, берет свое. С язвительным, заносчивым и неисправимым бунтарем происходит удивительная метаморфоза: он цепенеет, будто в гипнозе, и осознает ничтожность «славы, рецензий, диспутов». Истинному творцу необходимо черпать вдохновение здесь, среди «дикости и выступов», а не в шумных московских редакциях, погрязших в бюрократии и мелких интригах. Прибегая к оригинальной форме и художественной манере, Маяковский вносит свою версию в трактовку вечной темы предназначения поэтического дара. Момент неожиданного прозрения – кульминация, своеобразная вершина сюжета, подобная горным хребтам, между которых протекает загадочный и притягательный Терек.
Дальнейшее лирическое повествование вновь «сползает» в область, изобилующую балаганными деталями в духе народной смеховой культуры. Поскольку герой решает осесть на новом месте, он знакомится со здешними обитателями – царицей Тамарой, Демоном и Лермонтовым. Молодой и нахальный поэт, олицетворяющий современность, быстро становится хозяином положения: он сближается с прекрасной грузинкой, изгоняет «староватого» духа тьмы, приглашает в гости классика, попутно разжалованного в гусары. В основе структуры трех культовых образов лежит прием снижения, впитавший традиции фольклорного театра и характерный для пародийно-сатирического метода Маяковского.