«Чую радуницу Божью…» С. Есенин
* * * Чую радуницу Божью –
Не напрасно я живу,
Поклоняюсь придорожью,
Припадаю на траву.Между сосен, между елок,
Меж берез кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.Он зовет меня в дубровы,
Как во царствие небес,
И горит в парче лиловой
Облаками крытый лес.Голубиный дух от Бога,
Словно огненный язык,
Завладел моей дорогой,
Заглушил мой слабый крик.Льется пламя в бездну зренья,
В сердце радость детских снов.
Я поверил от рожденья
В Богородицын покров.
1914 г.
Сборник «Радуница» (1916). Раздел «Маковые побаски».
Анализ стихотворения Есенина «Чую радуницу Божью…»
Крестьянский мир, открытый окружающей природе, живет по законам, продиктованным православными канонами. Чтобы передать патриархальную гармонию деревенского уклада, Есенин включает в художественное пространство ранних творений образы Спасителя, Богоматери и святых. Их присутствие, которое чаще всего недоступно зрению, преображает скромный пейзаж в великолепный храм. В нем воробей читает книгу псалмов, ветер уподобляется схимнику, а сосны и ели с ликованием встречают Иисуса, едущего на рыжем ослике.
Лирический герой мыслит себя полноправным участником вдохновенных богослужений природы, где «алые зори» заменяют иконы, а роль священника, совершающего таинство причастия, исполняет ручей. Аналогичную позицию субъекта речи демонстрирует содержание произведения 1914 г. На этот раз деталью, наделенную отблеском Божьего промысла, становится скромная придорожная трава.
Зачин указывает на приподнятое настроение лирического «я». Воодушевление вызвано не только предвкушением христианского праздника, но и особой атмосферой ликования, переданной в природных зарисовках. Изображая реакцию героя, поэт избирает глагол «чуять». Значение лексемы суммирует комплекс ощущений, основанный на иррациональном восприятии окружающего.
Второе и третье четверостишия посвящены объяснению радостного душевного состояния субъекта речи. Центральный момент эпизода – явление Спасителя потрясенному герою. Фигура Сына Божьего постепенно отделяется от общего пейзажного фона. Характерная деталь образа – венок из хвои, надетый на голову библейского персонажа. Автор, заменяющий терновый венец более безобидным «аналогом», будто стремится смягчить, снять остроту трагического будущего, уготованного Иисусу.
Присутствие Богочеловека завершает чудесные изменения среднерусского пейзажа: панорама леса и облаков, проплывающих над деревьями, характеризуется пышной метафорой. При помощи тропа игра солнечного света уподобляется роскошно расшитой ткани, «парче лиловой».
Необыкновенный персонаж изменил и душу лирического «я». Детали этой трансформации стали предметом изображения последних двух катренов. Кроткий «голубиный дух», дар божественных сил, обладает мощной преображающей энергией, сравнимой с огненной стихией. Мотив пламени вызывает в читательской памяти аллюзии на строки пушкинского «Пророка», однако в есенинской версии процесса перерождения лидирующую роль играют по-детски радостные чувства и осознание глубокой веры.