«Переправа» А. Твардовский

Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…

Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, –
Ни приметы, ни следа.

Ночью, первым из колонны,
Обломав у края лёд,
Погрузился на понтоны
Первый взвод.
Погрузился, оттолкнулся
И пошёл. Второй за ним.
Приготовился, пригнулся
Третий следом за вторым.

Как плоты, пошли понтоны,
Громыхнул один, другой
Басовы́м, железным тоном,
Точно крыша под ногой.

И плывут бойцы куда-то,
Притаив штыки в тени.
И совсем свои ребята
Сразу – будто не они,

Сразу будто не похожи
На своих, на тех ребят:
Как-то все́ дружней и строже,
Как-то все́ тебе дороже
И родней, чем час назад.

Поглядеть – и впрямь – ребята!
Как, по правде, желторот,
Холостой ли он, женатый,
Этот стриженый народ.

Но уже идут ребята,
На войне живут бойцы,
Как когда-нибудь в двадцатом
Их товарищи – отцы.

Тем путём идут суровым,
Что и двести лет назад
Проходил с ружьём кремнёвым
Русский труженик-солдат.

Мимо их висков вихрастых,
Возле их мальчишьих глаз
Смерть в бою свистела часто
И минёт ли в этот раз?

Налегли, гребут, потея,
Управляются с шестом.
А вода ревёт правее –
Под подорванным мостом.

Вот уже́ на середине
Их относит и кружи́т…
А вода ревёт в теснине,
Жухлый лёд в куски кроши́т,
Меж погну́тых балок фермы
Бьётся в пене и в пыли́…

А уж первый взвод, наверно,
Достаёт шестом земли́.

Позади шумит протока,
И кругом – чужая ночь.
И уже он так далёко,
Что ни крикнуть, ни помочь.

И чернеет там зубча́тый,
За холодною чертой,
Неподступный, непочатый
Лес над чёрною водой.

Переправа, переправа!
Берег правый, как стена…

Этой но́чи след кровавый
В море вынесла волна.

Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок,
Луч прожектора протоку
Пересёк наискосок.

И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны – в ряд.
Густо было там народу –
Наших стриженых ребят…
[И не все успели сходу
Повернуть, отплыть назад.]

И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…

Под огнём неразбериха –
Где свои, где кто, где связь?

Только вскоре стало тихо, –
Переправа сорвалась.

И покамест неизвестно,
Кто там робкий, кто герой,
Кто там парень расчудесный,
А наверно, был такой.

Переправа, переправа…
Темень, холод. Ночь как год.

Но вцепился в берег правый,
Та́м остался первый взвод.

И о нём молчат ребята
В боевом родном кругу,
Словно в чём-то виноваты,
Кто на левом берегу.

Не видать конца ночлегу.
За ночь грудою взялась
Пополам со льдом и снегом
Перемешанная грязь.

И усталая с похода,
Что б там ни было, – жива,
Дремлет, скорчившись, пехота,
Сунув руки в рукава.

Дремлет, скорчившись, пехота,
И в лесу, в ночи́ глухой
Сапогами па́хнет, по́том,
Мёрзлой хво́ей и махрой.

Чутко дышит берег этот
Вместе с теми, что на том
Под обрывом ждут рассвета,
Греют землю животом, –
Ждут рассвета, ждут подмоги,
Духом падать не хотят.

Ночь проходит, нет дороги
Ни вперёд и ни назад…

А быть может, там с полно́чи
Пороши́т снежок им в очи,
И уже давно
Он не тает в их глазницах
И пыльцой лежит на лицах –
Мёртвым всё равно.

Стужи, холода не слышат,
Смерть за смертью не страшна,
Хоть ещё паёк им пишет
Первой роты старшина.

Старшина паёк им пишет,
А по почте полевой
Не быстрей идут, не тише
Письма старые домой,

Что ещё ребята сами
На привале при огне
Где-нибудь в лесу писали
Друг у друга на спине…

Из Рязани, из Казани,
Из Сибири, из Москвы –
Спят бойцы.
Своё сказали
И уже навек правы́.

И тверда́, как камень, груда,
Где застыли их следы…

Может – так, а может – чудо?
Хоть бы знак какой оттуда,
И беда б за полбеды.

До́лги ночи, жёстки зо́ри
В ноябре – к зиме седой.

Два бойца сидят в дозоре
Над холодною водой.

То ли снится, то ли мнится,
Показалось что невесть,
То ли иней на ресницах,
То ли вправду что-то есть?

Видят – маленькая точка
Показалась вдалеке:
То ли чурка, то ли бочка
Проплывает по реке?

– Нет, не чурка и не бочка –
Просто глазу маята.
– Не пловец ли одиночка?
– Шутишь, брат. Вода не та!
Да, вода… Помыслить страшно.
Даже рыбам холодна́.
– Не из наших ли вчерашних
Поднялся́ какой со дна?..

Оба разом присмирели.
И сказал один боец:
– Нет, он выплыл бы в шинели,
С полной выкладкой, мертвец.

Оба здорово продрогли,
Как бы ни́ было, – впервой.

Подошёл сержант с биноклем.
Присмотрелся: нет, живой.
– Нет, живой. Без гимнастёрки.
– А не фриц? Не к нам ли в тыл?
– Нет. А может, это Тёркин? –
Кто-то робко пошутил.

– Стой, ребята, не соваться,
Толку нет спускать понтон.
– Разрешите попытаться?
– Что пытаться!
– Братцы, – он!

И, у за́берегов корку
Ледяную обломав,
Он как он, Василий Тёркин,
Встал живой, – добрался вплавь.

Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело.
Ни зубами, ни губами
Не работает – свело.

Подхватили, обвязали,
Дали валенки с ноги.
Пригрозили, приказали –
Можешь, нет ли, а беги.

Под горой, в штабной избушке,
Парня тотчас на кровать
Положили для просушки,
Стали спиртом растирать.

Растирали, растирали…
Вдруг он молвит, как во сне:
– Доктор, доктор, а нельзя ли
Изнутри погреться мне,
Чтоб не всё на кожу тратить?

Дали стопку – начал жить,
Приподнялся на кровати:
– Разрешите доложить.
Взвод на правом берегу
Жив-здоров назло врагу!
Лейтенант всего лишь просит
Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнём
Встанем, ноги разомнём.
Что там есть, перекалечим,
Переправу обезпечим…

Доложил по форме, словно
То́тчас плыть ему назад.

– Молодец! – сказал полковник. –
Молодец! Спасибо, брат.

И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
– А ещё нельзя ли стопку,
Потому как молодец?

Посмотрел полковник строго,
Покосился на бойца.
– Молодец, а будет много –
Сразу две.
– Так два ж конца…

Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.

Бой идёт святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

1942 г.

Анализ стихотворения

Произведение, опубликованное в 1942 г., стало отдельной главой знаменитой «Книги про бойца». Поэма полюбилась советскому читателю за правдивое изображение тяжелых военных будней, искренний, не разбавленный официозом патриотический пафос, оптимистические интонации и «народный, солдатский язык», по выражению И. Бунина.

«Переправа» входит в число первых фрагментов поэмы, работа над которыми началась во время советско-финской войны. Сюжетной основой послужили события, случившиеся в начале зимы 1939 г.: неудачное форсирование красноармейскими частями реки Вуоксы обернулось большими потерями. Автор, исполнявший обязанности военкора, был свидетелем кровопролитных сражений на Карельском перешейке. Холод, вода с ледяной коркой, этапы погрузки на понтоны, вражеский огонь и гибель «стриженых ребят» – обстоятельства лирической ситуации воспроизводят эпизод Зимней войны, однако в анализируемом тексте противниками советских частей становятся не финские, а нацистские дивизии. Разнится с реальной основой и финал сложной операции: в тексте Твардовского первый взвод закрепляется на вражеском берегу, и это известие вселяет надежду на успешное выполнение боевой задачи.

Композиция главы соответствует художественным принципам, определившим своеобразие поэмы о Тёркине: героические фрагменты, окрашенные трагическим пафосом, сменяются подчеркнуто бытовыми, даже юмористическими эпизодами. В сцене форсирования ледяной протоки повествователь обращает читательское внимание на молодость бойцов – ребят, в одночасье ставших собраннее, строже, родней. Защищая землю отцов, они выступают преемниками славных деяний предков, русских солдат-тружеников. Сообщения о потерях проникнуты скорбью и горечью: одних отнесло сильным потоком, другие стали жертвами обстрела.

Командование приостанавливает операцию, и шум сменяется тишиной. Мотив неизвестности усиливается указанием на длительность художественного времени: тревожное ожидание столь томительно, что ноябрьская ночь сравнивается с годом.

Неожиданное появление отважного Тёркина сглаживает печальные интонации и сообщает сюжету оптимистическую развязку. Юмористическими нотами определена общая тональность сцены в штабе. Она завершается остроумным замечанием солдата, ценимой в народе алкогольной шуткой.

В финале, который открывается анафорой, происходит смена интонации: повествователь возвращается к теме подвига, «святого и правого» долга воинов-защитников.

Автор: Александр Твардовский