«Послание к Н. И. Гнедичу» К. Батюшков

Что делаешь, мой друг, в полтавских ты степях
          И что в стихах
Украдкой от друзей на лире воспеваешь?
      С Фингаловым певцом мечтаешь
        Иль резвою рукой
      Венок красавице сплетаешь?
      Поешь мечты, любовь, покой,
      Улыбку томныя Корины
Иль страстный поцелуй шалуньи Зефирины?
   Все, словом, прелести Цитерских уз –
Они так дороги воспитаннику муз –
Поешь теперь, а твой на Севере приятель,
Веселий и любви своей летописатель,
Беспечность полюбя, забыл и Геликон.
Терпенье и труды ведь любит Аполлон –
      А друг твой славой не прельщался,
      За бабочкой, смеясь, гонялся,
Красавицам стихи любовные шептал
И, глядя на людей – на пестрых кукл – мечтал:
«Без скуки, без забот не лучше ль жить с друзьями,
      Смеяться с ними и шутить,
      Чем исполинскими шагами
За славой побежать и в яму поскользить?»
      Охоты, право, не имею
      Чрез то я сделаться смешным
      И умным, и глупцам, и злым,
Иль, громку лиру взяв, пойти вослед Алкею,
Надувшись пузырем, родить один лишь дым,
Как Рифмин, закричать: «Ликуй, земля, со мною!
Воспряньте, камни, лес! Зрю муз перед собою!
Восторг! Лечу на Пинд!.. Простите, что упал:
      Ведь я Пиндару подражал!»
Что в громких песнях мне? Доволен я мечтами,
В покойном уголке тихонько притаясь,
      Но с светом вовсе не простясь:
Играя мыслями, я властвую духами.

         Мы, право, не живем
         На месте всё одном,
         Но мыслями летаем;
         То в Африку плывем,
То на развалинах Пальмиры побываем,
То трубку выкурим с султаном иль пашой,
Или, пленяся вдруг султановой женой,
      Фатимой томной, молодой,
      Тотчас дарим его рогами;
Смеемся муфтию, деремся с визирями,
И после, убежав (кто в мыслях не колдун?),
Увидим стройных нимф, услышим звуки струн,
И где ж очутимся? На бале и в Париже!
И так мечтанием бываем к счастью ближе,
      А счастие лишь там живет,
         Где нас, безумных, нет.
Мы сказки любим все, мы – дети, но большие.
Что в истине пустой? Она лишь ум сушит,
      Мечта всё в мире золотит,
         И от печали злыя
           Мечта нам щит.
Ах, должно ль запретить и сердцу забываться,
Поэтов променя на скучных мудрецов!
Поэты не дают с фантазией расстаться,
Мы с ними посреди Армидиных садов,
         В прохладе рощ тенистых,
Внимаем пению Орфеев голосистых.
При шуме ветерков на розах нежных спим
         И возле нимф вздыхаем,
      С богами даже говорим,
      А с мудрецами лишь болтаем,
Браним несчастный мир да, рассердясь… зеваем.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так, сердце может лишь мечтою услаждаться!
      Оно всё хочет оживить:
В лесу на утлом пне друидов находить,
Укрывшихся под ель, рукой времян согбенну;
      Услышать барда песнь священну,
С Мальвиною вздохнуть на берегу морском
         О ратнике младом.
      Всё сердцу в мире сем вещает.
      И гроб безмолвен не бывает,
И камень иногда пустынный говорит:
           «Герой здесь спит!»

Так, сердцем рождена, поэзия любезна,
Как нектар сладостный, приятна и полезна.
      Язык ее – язык богов;
Им дивный говорил Омир, отец стихов.
Язык сей у творца берет Протея виды.
Иной поет любовь: любимец Афродиты,
С свирелью тихою, с увенчанной главой,
           Вкушает лишь покой,
       Лишь радости одни встречает
И розами стезю сей жизни устилает.
                   Другой,
   Как славный Тасс, волшебною рукой
         Являет дивный храм природы
И всех чудес ее тьмочисленные роды:
           Я зрю то мрачный ад,
То счастия чертог, Армидин дивный сад;
Когда же он дела героев прославляет
           И битвы воспевает,
Я слышу треск и гром, я слышу стон и крик…
         Таков поэзии язык!

Не много ли с тобой уж я заговорился?
Я чересчур болтлив: я с Фебом подружился,
А с ним ли бедному поэту сдобровать?
Но, чтоб к концу привесть начатое маранье,
         Хочу тебе сказать,
Что пременить себя твой друг имел старанье,
Увы, и не успел! Прими мое признанье!
Никак я не могу одним доволен быть,
И лучше розы мне на терны пременить,
Чем розами всегда одними восхищаться.
      Итак, не должно удивляться,
         Что ветреный твой друг –
         Поэт, любовник вдруг
И через день потом философ с грозным тоном,
      А больше дружен с Аполлоном,
      Хоть и нейдет за славы громом,
         Но пишет всё стихи,
         Которы за грехи,
Краснеяся, друзьям вполголоса читает
      И первый сам от них зевает.

первая половина 1805 г.