«Прогулка по Тифлису» Я. Полонский

(Письмо к Льву Сергеевичу Пушкину).

Как полдень – так у нас стреляет пушка.
Покуда эхо гул свой тяжко по горам
Разносит, молча вынимая
Часы, мы наблюдаем: стрелка часовая
Ушла или верна по солнечным часам?
Потом до двух – мы заняты делами;
Но так как все они решаются не нами,
Спокойно можем мы обедать – есть плоды
И жажду утолять, не трогая воды.
В собранье пусто: членов непременных
Четыре человека каждый день
Встречать наскучило; читать газеты лень;
Журналы запоздали; нет военных;
Все в экспедиции, – и там пока в горах,
Не дальше, может быть, как только в ста верстах
Идёт резня (Шамиль воюет),
Для нас решительно войны не существует.
После обеда мы играем роль богов,
И, неспособные заняться даже вздором,
Завесив окна коленкором,
Лежим…
Кто развалившись на диване,
Кто растянувшись на ковре…
Воображать себя заснувшим в тёплой бане
Приятно потому, что на дворе
Невыносимо жарко. – Мостовая,
Где из-под ног вчера скакала саранча,
Становится порядком горяча,
И жжёт подошву. – Солнце, раскаляя
Слои окрестных скал, изволит наконец
Так натопить Тифлис, что еле дышишь,
Всё видишь не глядя и слушая не слышишь;
Когда-то ночь придёт! – дождёмся ли, Творец! –
Вот ночь не ночь – а всё же наконец
Пора очнуться. – Тихий, благодатный
Нисходит вечер, час весьма благоприятный
Для той прогулки, от которой ждать
Отрады – первая в Тифлисе благодать.

Куда ж идти? Иду через Мухранский
Овражный мост, и прямо на Армянский
Базар являюсь – там народ,
Поднявшись на заре, для дел, нужды и лени,
На узких тротуарах ищет тени,
Гуляет, спит, работает и пьёт. –
Народ особенный! Я здесь люблю толкаться –
И молча наблюдать – и молча любоваться
Картинами, каких, конечно, никогда
Мне прежде видеть не случалось;
Их не видать – невелика беда,
Но видеть весело, пока не стосковалась
Душа по тем степям, которых вид один,
Бывало, наводил тоску и даже сплин.
Но… я не знаю что – привычка, может статься,
Бродя в толпе, на лицах различать
Следы разврата, бедности безгласной
Или корысти слишком ясной,
Невежества угрюмую печать
Убавила во мне тот жар напрасный,
С которым некогда я рад был вопрошать
Последнего из всех забытых нами братий.
Я знаю, что нужда не в силах разделять
Ни чувств насыщенных, ни развитых понятий,
Что наша связь давно разорвана с толпой,
Что лучшие мечты – источники страданья –
Для благородных душ осталися мечтой…
Итак, чтоб не входить в бесплодные мечтанья,
Я поскорей примусь за описанье. –
С чего начать?!. Представьте, я брожу
По улицам – а где, и сам не знаю,
Тифлис оригинальным нахожу,
По крайней мере, не скучаю;
Представьте, наконец, – я в улицу вхожу
Кривую, тесную – под старыми домами
Направо и налево лавок ряд –
Вот караван-сарай, восточными коврами
Увешан пыльный вход, узоры их пестрят –
Но я иду от них сквозными воротами
На низкий дворик, устланный плитами,
С бассейном без воды, и слышу, как шумит
Волна в Куре, – куда она спешит,
Неугомонная, живая?..
Не знает, что вдали от этих берегов
Ей не видать других цветущих городов,
Как не видать земного рая!
Что никогда оттуда, где шумят
Каспийские валы, гнилой камыш качая,
К решёткам караван-сарая
Не воротиться ей назад!
Спешу на улицу – и вижу виноград
Висит тяжёлыми, лиловыми кистями,
Поспел – купите фунт – бакальщик рад…
Вот перец и миндаль, а вон табак турецкий
Насыпан кучами – кальяны – чубуки –
Кинжалы – канау́с – бумажные платки,
Товар персидский и замоскворецкий!
Дешёвый всё товар из самых дорогих!

Иду я дальше; множество портных
Сидят на низеньких подмостках в меховых
Остроконечных шапках, рукава утюжат,
Обводят обшлага черкески заказной
Иль праздничной чухи тесьмою золотой,
Усердно шьют – и мне усердно служат:
Из медных утюгов огонь я достаю,
Чтоб тут же закурить потухшую мою
Сигару – здесь курить начальство позволяет;
Пожаров никогда в Тифлисе не бывает,
В Тифлисе просто нечему гореть,
Здесь только можно загореть,
Что, вероятно, всякий знает.
Вот, вижу я, цирюльня, у дверей
Круглится голова; поджав босые ноги,
Сидит благочестивый на пороге
Татарин, голову его бородобрей
Нагнул поближе к свету – выбрил – поскорей
Тряпицей вытер – и к окошку
Сушить повесил грязную ветошку. –
Чего ж вам больше!.. Вот кофейня, два купца –
Два персианина играют молча в шашки,
Хозяин смотрит, сумрачный с лица,
А между тем бичо переменяет чашки.
В пяти шагах, желая аппетит
Свой утолить у небольшой харчевни,
Сошлись работники, грузины из деревни;
Котлы кипят – горячий пар валит –
Лепёшек масляных ещё дымятся глыбы,
Кувшин с вином под лавкою стоит,
А с потолка висят хвосты копчёной рыбы.
Вот на полу какой-то кладовой
(Вы здешние дома, конечно, не забыли)
Два армянина, завязав от пыли
Глаза платком, натянутой струной
Перебивают шерсть. Насупротив, у лавки,
Где как-то меньше толкотни и давки,
Уселся на скамье худой, невзрачный жид
И на станке тесьму и позументы
Прилежно ткёт; за ним, на сундуке,
Откинув рукава, сидит в архалуке
Меняла, в сладостной надежде на проценты!
Но вот базар ещё теснее –
Разноплемённая толпа ещё пестрее.
Я слышу скрип, и шум, и крики – хабарда!
Вот нищий подошёл ко мне, склонясь на посох;
Вот буйволы идут, рога свои склоня;
Тяжёлая арба скрипит на двух колёсах;
Вот скачет конь, упрямого коня
Стегает плеть; налево, с бурдюками,
Знать, из Кахетии с вином,
Дощатый воз плетётся, и на нём
Торчит возница с красными усами.
А вон ослы вразброд идут,
В кошёлках уголья несут
И машут длинными ушами;
На одного из них уселися верхом
В лохмотьях два полунагих ребёнка,
А третий сзади глупого ослёнка
Немилосердно бьёт хлыстом…

Тифлис для живописца есть находка.
Взгляните, например: изорванный чекмень,
Башлык, нагая грудь, беспечная походка,
В чертах лица задумчивая лень,
Кинжал и странное в глазах одушевленье!
Вот, например, живое воплощенье
Труда – муша по улице идёт;
Огромный шкаф, перекрестив ремнями,
Он на спину взвалил и медленно несёт,
Согнувшись в угол, пот ручьями
По загорелому лицу его течёт,
Он исподлобья смотрит и даёт
Дорогу… Не могу дорисовать картины! –
Представьте, что в глазах мешаются ослы,
Ковры, солдаты, буйволы, грузины,
Муши, балконы, осетины,
Татары – наконец я слышу крик муллы –
И наконец под минаретом
Свожу знакомство с новым светом –
И чувствую, что на чужом пиру…
Налево мост идёт через Куру,
А вон крутой подъём к заставе Эриванской;
Вот, вижу, караван подходит шемаханский;
Как великан, идёт передовой верблюд,
За ним гуськом его товарищи идут –
Раздули ноздри и глядят спесиво;
Их шеи длинные навытяжку стоят,
На них бубенчики нестройные звенят,
С горбов висит космами грива;
Огромные тюки качая на спине,
Рабы Востока тяжестию ноши
Гордятся и блаженствуют вполне;
А я глотаю пыль – иду – и в стороне
Вдруг слышу – деревянные подкоши
Стучат – идёт татарка в белой простыне;
Толпа грузинских жён спешит укрыться в бане,
А я спешу назад – спешу куда-нибудь,
Чтоб только чистым воздухом дохнуть,
Что́ невозможно на Майдане.
Где я – Творец! – какие там сидят
Фигуры на стенах – перебирают чётки –
И неподвижно вниз глядят;
Внизу овраг – на дне его шумят
Горячие ключи. – Неужели назад
Идти?.. Ого! над самой головою
Я слышу разговор, а может быть, и брань –
Но… пусть бранят! – теперь передо мною
Открылся чудный вид. Отсюда, из-за бань,
Мне виден замок за Курою…
И мнится мне, что каменный карниз
Крутого берега, с нависшими домами,
С балконами, решётками, столбами,
Как декорация в волшебный бенефис,
Роскошно освещён бенгальскими огнями.
Отсюда вижу я – за синими горами
Заря, как жертвенник, пылает и Тифлис
Приветствует прощальными лучами.
О, как блистательно проходит этот час!
Великолепная для непривычных глаз
Картина! Вспомните всю массу этих зданий,
Всю эту смесь развалин без преданий –
Домов, построенных, быть может, из руин,
Садов, опутанных ветвями винограда,
И этих куполов, которых вид один
Напомнит вам предместья Цареграда,
И согласитесь, что нарисовать
Тифлис не моему перу. – К тому ж, признаться,
Мне самому пришлось недолго любоваться;
Я как-то вздумал догадаться,
Что на чужом дворе невыгодно стоять:
Где улица, где двор, в иных местах Тифлиса
Не разберёшь…

Но вот уж сумерки сгущаются в глуши
Садов – и застилают переулки;
В глухие, дальние забрёл я закоулки –
И ни одной мужской души!
Вот женщина взошла на низенькую кровлю;
Вдали звучит протяжная зурна –
Как видно, здесь крикливую торговлю
Семейная сменила тишина.
Вот у калитки две старухи…
Сошлись и шепчутся и городские слухи
Передают друг другу. Вон скамья
Стоит никем не занятая,
Меж тем как на земле почтенная семья
Сидит беспечно отдыхая…

Не стану женщин вам описывать наряд,
Их лёгкое, как воздух, покрывало,
Косицы чёрные и любопытный взгляд,
В котором много блеску, жизни мало…
Повсюду я спешу ловить
Рой самых свежих впечатлений;
Но, признаюсь вам, надо жить
В Тифлисе – наблюдать – любить –
И ненавидеть, чтоб судить
Или дождаться вдохновений…

1846 г.