«Уличная встреча» И. Никитин

Словно безлюдный, спокоен весь город.
Солнце чуть видно сквозь сеть облаков,
Пусто на улице. Утренний холод
Вывел узоры на стёклах домов.
Крыши повсюду покрыты коврами
Мягкого снега; из труб там и сям
Дым подымается кверху столбами,
Вьётся, редеет, подобно клочкам
Тучек прозрачных, – и вдаль улетает…
Скучная улица! Верно, народ
Здесь неохотно дворы покидает…
Вот только баба, согнувшись, несёт
Гробик под мышкою… Вот и другая
Встретилась с нею, поклон отдала,
Кланяясь, молвила: «Здравствуй, родная!»
Остановилась и речь повела:

      «Кому же этот гробик-то
      Ты, мать моя, взяла,
      Сыночек, что ли, кончился
      Иль дочка умерла?»
      – «Сынка, моя голубушка,
      Сбираюсь хоронить;
      Да вот насилу сбилася
      И гробик-то купить.
      А уж свечей и ладану
      Не знаю где и взять…
      Есть старый самоваришко,
      Хочу в заклад отдать.
      Муж болен. Вот три месяца
      Лежит всё на печи,
      Просить на бедность – совестно,
      Хоть голосом кричи!»
      – «И, мать! и я стыдилася
      Просить в твои года…
      Глупа была, уж что таить,
      Глупа да и горда.
      Теперь привыкла, горя нет;
      Придёшь в знакомый дом,
      Поплачешь да поклонишься,
      Расскажешь обо всём:
      Вдова, мол, я несчастная…
      Глядишь – присесть велят,
      Дадут какое платьишко
      И к чаю пригласят.
      Другое дело, мать моя,
      Под окнами ходить, –
      Вестимо, это совестно.
      Уж надо нищей быть.
      А примут тебя в комнате, –
      Какой же тут порок?..
      Ты, кажется, кручинишься,
      Что помер твой сынок?»
      – «Ох, я ведь с ним заботушки
      Немало приняла!..
      Кормить его, по немочи,
      Я грудью не могла.
      Поутру жидкой кашицы
      Вольёшь ему в рожок,
      Сосёт её он, бедненький,
      Да тем и сыт денёк.
      Тут, знаешь, у нас горенка
      Зимой-то что ледник, –
      Чуть сонный он размечется,
      Ну и подымет крик…
      И весь дрожит от холода…
      Начнёшь ему дышать
      На красные ручонки-то,
      Ну и заснёт опять».
      – «И плакать тебе нечего,
      Что Бог его прибрал…
      Он, мать моя, я думаю,
      Недолго прохворал?»
      – «С неделю, друг мой, маялся
      И не брал в рот рожка;
      Бывало, только капельку
      Проглотит молока.
      Вчера, моя голубушка,
      Ласкаю я его,
      Глядь – слёзки навернулися
      На глазках у него,
      Как будто жизнь безгрешную
      Он кинуть не хотел…
      А умер тихо, бедненький,
      Как свечка, догорел!»
      – «О чём же ты заплакала?
      Тут воля не твоя.
      И дети-то при бедности –
      Железы, мать моя!
      Вот у меня Аринушка
      И умница была,
      По бархату, душа моя,
      Шить золотом могла;
      Бывало, за работою
      До петухов сидит,
      А мне с поклоном по людям
      И выйти не велит:
      «Сама уж, дескать, маменька,
      Я пропитаю вас».
      Работала, работала, –
      Да и лишилась глаз.
      Связала мои рученьки:
      Ведь чахнет от тоски;
      Слепа, а вяжет кое-как
      Носчишки да чулки.
      Чужого калача не съест,
      А если и возьмет
      Кусок какой от голода,
      Всё сердце надорвёт:
      И ест, и плачет глупая;
      Журишь – ответа нет…
      Вот каково при бедности
      С детьми-то жить, мой свет!..»
      – «Ох, горько, моя милая!
      Растёт дитя – печаль,
      Умрёт оно – своя ведь кровь,
      Жаль, друг мой, крепко жаль!»
      – «Молися Богу, мать моя, –
      Не надобно тужить.
      Прости же, я зайду к тебе
      Блинов-то закусить».

Бабы расстались. На улице снова
Пусто. Заборы и стены домов
Смотрят печально и как-то сурово.
Солнце за длинной грядой облаков
Спряталось. Небо так бледно, бесцветно,
Точно как мёртвое… И облака
Так безотрадно глядят, бесприветно,
Что поневоле находит тоска…

Январь 1855 г.