«Колыбель в горах» Я. Полонский

С чешского

(Вольный перевод)

На бегу, по дороге задержанный,
Тесно сжатый крутыми оградами,
Горный ключ стал рекой, и – низверженный
На колеса, несется каскадами,
Труп ленивых машин оживляючи,
Молодые в них силы вливаючи.
Лишь порой, в час борьбы, – в час сомнительный,
Ждет грозы иль хоть тучи спасительной,
И когда та идет – погромыхивает,
Под грозой вся река словно вспыхивает,
Под наплывом дождей вся вздымается,
Вся на вольный простор порывается…
Но, – напрасны порывы, напрасен отпор! –
Уж она не жилица свободная гор. –
Легче ладить в горах с лиходеями,
Чем бороться с людскими затеями.

Но она не одна, – разоренные
Земляки, и мужчины, и женщины,
Вместе с ней тянут лямку, впряженные
В то ж ярмо, ради скучной поденщины,
Потом лица свои обливаючи,
На чужих свои силы теряючи.
Только вряд ли они, злом повитые,
Удрученные, светом забытые,
Погрузясь в вечный гул, в грохотание
Ста машин, обратят и внимание
На грозу, что вблизи собирается.
Лишь из женщин одна озирается –
Всё поглядывает, как скопляются
В высотах, над ущельем, несметные
Массы туч, как ползут – надвигаются…
Но – напрасно она в безответные
Небеса возвела умоляющий взор, –
Нахлобучась, гроза уже валится с гор…

Треснул первый удар, – мгла сгустилася,
И дождем полилась буря шумная, –
Побледнела она, – спохватилася,
Побежала, кричит, как безумная:
«Ай! дитя мое, ай!» – и – сердечная,
Из ворот вдаль бежит – спотыкается,
Ливнем бьет ей в лицо буря встречная,
Молний блеск по пути разливается.
Не легка, знать, дорога далекая!
Запыхалась её грудь высокая,
Нет уж сил… вот стоит… – покачнулася…
– Проклинать ей судьбу иль оплакивать?.. –
Но иная гроза в ней проснулася, –
И всем телом она встрепенулася,
И пошла кое-как доволакивать
Свои ноги туда, где колышется бор,
Где мелькает жилье меж утесистых гор.

Меж утесистых гор её хижина,
Как гнездо, что орлами насижено.
Тише ветер там воет порывистый,
Только ключ, что в ложбине извилистой
Чуть журчал, как река наводненная
Вниз по скатам бежит, и – не чудо ли!
Где она набралась этой удали?.. –
В брод, за сучья держась, истомленная,
На порог свой она пробирается, –
Входит, – смотрит – с утра одинехонек
Там её мальчуган, и – живехонек!
И лежит, как лежал, – но качается,
Словно по морю плыть собирается
Его люлька, а он улыбается
Словно бодрый пловец…
‎                                 Иль нежданная
Эта буря к ребенку ласкается,
Его тешит, как мать Богом данная,
И сквозь грохот поет – заливается,
Колыбельную песню затягивает,
Его грубую люльку покачивает!?
Или бурный разлив этот нянчится с ним,
Убаюкивая колыханьем своим!?
Не сбылося предчувствие матери,
Что грозило утратою. – Кстати ли
Ей рыдать или сетовать! Новые
Стрелы молний, что блещут и падают,
Мальчугана её только радуют,
И он слышит раскаты громовые,
Словно музыку слышит, – ручонками
Бьете, смеется, болтает ножонками.
Наводненья потоки суровые
Не умчали его и не кинули
На каменья, и не опрокинули
Колыбели, подмытой течением:
Он качается в ней с наслаждением, –
Словно речка и он породнилися, –
Земляками не даром родилися…
А как вырастет, разве не с этою
Горной речкой, в неволю отпетую
Он пойдет, – их обоих обвеяла
Та ж гроза, – та же мать их взлелеяла,
Не слезами – дождем поливаючи,
Голосами ветров напеваючи:
«Запасайтеся силами рабству в отпор –
Вы, – пока еще дети свободные гор!»

Между 1870 и 1875 г.