«Я. П. Полонскому (Полонский! суждено опять судьбою злою…)» А. Майков

Полонский! суждено опять судьбою злою
‎‎          Нам розно дни влачить;
Меж тем моя душа сроднилась уж с тобою –
‎‎          Ей нужно так любить!
Да! в мире для нее нужна душа другая,
‎‎          Которой бы порой
Хоть знак подать, что мы, друг друга понимая,
‎‎          Свершаем путь земной!
И часто я, когда иду лесной опушкой
‎‎          И, прячася за ель,
Стараюсь обмануть искусственною мушкой
‎‎          Пугливую форель,
И предо мной шумит ручей студеноводный,
‎‎          А ров, где льется он,
Уж тени полн, и пар над ним бежит холодный,
‎‎          Меж тем как озарен
Вверху растущий лес последним солнца светом, –
‎‎          От сердца полноты
Я б перемолвиться желал тогда с поэтом,
‎‎          И думаю – где ты?
Где ты?.. О, боже мой! ты там, где в оны годы
‎‎          Беспечно я бродил…
Прости невольный вздох!.. полуденной природы
‎‎          И Рим я не забыл!
Обломки красные средь рощи кипарисной,
‎‎          Под небом голубым, –
Величием своим и грязью живописной
‎‎          Он по душе мне, Рим!
Как часто на конях мы римскою долиной
‎‎          Неслись во весь опор;
Коней остановив, снимали вид руины
‎‎          И очерк дальних гор,
И града вечного в тумане купол гордый,
‎‎          А там водопровод
И черных буйволов к нам поднятые морды
‎‎          В осоке, из болот…
И эти городки, куда в веселье диком,
‎‎          Как будто ошалев,
Врывались мы потом, преследуемы криком
‎‎          Старух, детей и дев…
Там с громом подскакав к радушной австерии,
‎‎          Суровых поселян
Напаивали мы, крича «ура!» России,
‎‎          Ругая Ватикан
И вековой союз монахов и германцев…
‎‎          А пламенный народ
На ветреную речь безвестных чужестранцев,
‎‎          Бывало, слезы льет…
Средь этих шалостей высокий труд и дума,
‎‎          Вазари и Тацит,
И сладостный певец Тибура и Пестума,
‎‎          И Дант, и Феокрит…
А ночи лунные в руинах Колизея!..
‎‎          Мне кажется теперь,
Что игры зверские я видел и, немея,
‎‎          Внимал, как злится зверь,
Как шумно валит чернь, толкаясь, на ступени,
‎‎          При кликах торжества,
А на арене две белеющие тени
‎‎          Ждут, обнимаясь, льва…
О, дни волшебные! о, годы золотые!
‎‎          О, как светла тогда
Казалась наших дней над милою Россией
‎‎          Всходившая звезда!
Где ж сверстники мои? Где Штернберг? Где Иванов?
‎‎          Ставассер милый мой?
Где наши замыслы? Где ряд блестящих планов?
‎‎          Где гений их живой?
Где пышные мечты о русском пантеоне,
‎‎          Где б наших имена
Сиять должны в веках, как звезды в небосклоне,
‎‎          Как вечная весна?..
О, милые мои!.. Слезой не провожая,
‎‎          Как чуждых всем сирот,
Их Рим похоронил, кого, увы! не зная,
‎‎          Земле он предает!..
А брат мой, милый брат…. Ах, многие почили!
‎‎          И имя их звучит
Воспоминанием какой-то чудной были,
‎‎          И сердце мне щемит…
Все сгибли, полные надеждами святыми
‎‎          И в блеске сил своих,
И я, осиротев, я плачу и над ними,
‎‎          И над мечтами их!..
Ах, жизнь моя уже печалями богата;
‎‎          Уже за мной в пути
Есть несколько могил, есть горе и утрата…
‎‎          Прости мне, друг, прости…
Я больше наводить тоски тебе не буду
‎‎          Непрошеной слезой,
И в воды быстрые закидываю уду,
‎          На все махнув рукой.

1857 г.
Цикл «Послания».