«Смерть Ахунда» А. Апухтин

Он умирал один на скудном, жестком ложе
         У взморья Дарданелл,
Куда, по прихоти богатого вельможи,
         Принесть себя велел.
Когда рабы ушли, плечами пожимая,
         В смущении немом,
Какой-то радостью забилась грудь больная,
         И он взглянул кругом.
Кругом виднелися знакомые мечети,
         Знакомые дворцы,
Где будут умирать изнеженные дети,
         Где умерли отцы.
Но берег исчезал в его поникшем взоре…
         И, тяжко горячи,
Как золотая сеть, охватывали море
         Последние лучи.
Стемнело. В синие окутавшись одежды,
         Затеплилась звезда,
Но тут уставшие и старческие вежды
         Закрылись навсегда.
И жадно начал он внимать, дивяся чуду,
         Не грянет ли волна?
Но на́ море была, и в воздухе, и всюду
         Немая тишина.
Он умирал один… Вдруг длинными листами
         Дрогну́ли дерева,
И кто-то подошел чуть слышными шагами, –
         Послышались слова…
Уж не любовники ль сошлися здесь так поздно?
         Их разговор был тих…
И всё бы отдал он, Ахунд, властитель грозный,
         Чтоб только видеть их.

«Смотри-ка, – говорил один из них, зевая, –
         Как вечер-то хорош!
Я ждал тебя давно, краса родного края,
         Я знал, что ты придешь!»
– «А я? Я всё ждала, чтоб все уснули дома,
         Чтоб выбежать потом,
Дорога предо мной, темна и незнакома,
         Вилася за плетнем.
Скажи же мне теперь, зачем ты, мой желанный,
         Прийти сюда велел?
Послушай, что с тобой? Ты смотришь как-то странно,
         Ты слишком близко сел!
А я люблю тебя на свете всех сильнее,
         За что – и не пойму…
Есть юноши у нас, они тебя свежее
         И выше по уму.
Вот даже есть один – как смоль густые брови,
         Румянец молодой…
Он всё бы отдал мне, всё, всё, до капли крови,
         Чтоб звать своей женой.
Его бесстрашен дух и тихи разговоры,
         В щеках играет кровь…
Но мне не по сердцу его живые взоры
         И скучная любовь!
Ну, слушай, как-то раз по этой вот дороге
         Я шла с восходом дня…
Но что же, что с тобой? Ты, кажется, в тревоге,
         Не слушаешь меня…
О Боже мой! Глаза твои как угли стали,
         Горит твоя рука…»

И вдруг в последний раз все струны задрожали
         В душе у старика,
Ему почудились горячие объятья…
         Всё смолкло вкруг него…
Потом он слышал вздох, и тихий шелест платья,
         И больше ничего.

1863 г.