«Андрей Шенье» А. Пушкин

ПОСВЯЩЕНО Н. Н. РАЕВСКОМУ

Ainsi, triste et сарtif, mа lyre toutefois S’éveillait…¹

         Меж тем, как изумленный мир
         На урну Байрона взирает,
         И хору европейских лир
         Близ Данте тень его внимает,

         Зовет меня другая тень,
         Давно без песен, без рыданий
         С кровавой плахи в дни страданий
         Сошедшая в могильну сень.

         Певцу любви, дубрав и мира
         Несу надгробные цветы.
         Звучит незнаемая лира.
         Пою. Мне внемлет он и ты.

––––––

   Подъялась вновь усталая секира
      И жертву новую зовет.
   Певец готов; задумчивая лира
      В последний раз ему поет.
   Заутра казнь, привычный пир народу;
      Но лира юного певца
   О чем поет? Поет она свободу:
      Не изменилась до конца!

   «Приветствую тебя, мое светило!
      Я славил твой небесный лик,
      Когда он искрою возник,
      Когда ты в буре восходило.
      Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
      И власти древнюю гордыню
      Развеял пеплом и стыдом;
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
      Я слышал братский их обет,
      Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
      Я зрел, как их могущи волны
      Всё ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
      Перерождение земли.
      Уже сиял твой мудрый гений,
      Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
      От пелены предрассуждений
      Разоблачался ветхий трон;
      Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
      И мы воскликнули: Блаженство!
      О горе! о безумный сон!
      Где вольность и закон? Над нами
      Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
      Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, – не виновна ты,
      В порывах буйной слепоты,
      В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
      Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, –
      И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
      Все ищет вновь упиться им;
      Как будто Вакхом разъяренный,
      Он бродит, жаждою томим;
Так – он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
      Так буря мрачная минет!
Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
      Над равнодушною толпою.
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
Не будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и в пирах
И место наших урн заране назначали.
      Но, други, если обо мне
      Священно вам воспоминанье,
Исполните мое последнее желанье:
Оплачьте, милые, мой жребий в тишине;
Страшитесь возбудить слезами подозренье;
В наш век, вы знаете, и слезы преступленье:
О брате сожалеть не смеет ныне брат.
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды, и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни,
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь… и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя,
Уныла и бледна, стихам любви внимая…»

Но, песни нежные мгновенно прерывая,
Младой певец поник задумчивой главой.
Пора весны его с любовию, тоской
Промчалась перед ним. Красавиц томны очи,
И песни, и пиры, и пламенные ночи,
Все вместе ожило; и сердце понеслось
Далече… и стихов журчанье излилось:

«Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу, и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость,
И муза чистая делила мой досуг.
На шумных вечерах друзей любимый друг,
Я сладко оглашал и смехом и стихами
Сень, охраненную домашними богами.
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем незапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
И находил ее в смятении и гневе;
Когда, с угрозами, и слезы на глазах,
Мой проклиная век, утраченный в пирах,
Она меня гнала, бранила и прощала:
Как сладко жизнь моя лилась и утекала!
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?
И что ж оставлю я? Забытые следы
Безумной ревности и дерзости ничтожной.
Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
      Ты, слово, звук пустой…
               О, нет!
      Умолкни, ропот малодушный!
      Гордись и радуйся, поэт:
      Ты не поник главой послушной
      Перед позором наших лет;
      Ты презрел мощного злодея;
      Твой светоч, грозно пламенея,
      Жестоким блеском озарил
      Совет правителей бесславных;
      Твой бич настигнул их, казнил
      Сих палачей самодержавных;
      Твой стих свистал по их главам;
   Ты звал на них, ты славил Немезиду;
      Ты пел Маратовым жрецам
      Кинжал и деву-эвмениду!
Когда святой старик от плахи отрывал
Венчанную главу рукой оцепенелой,
   Ты смело им обоим руку дал,
      И перед вами трепетал
      Ареопаг остервенелый.
Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
      Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
      Пей нашу кровь, живи, губя:
      Ты все пигмей, пигмей ничтожный.
   И час придет… и он уж недалек:
      Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечества рыданье
      Разбудит утомленный рок.
Теперь иду… пора… но ты ступай за мною;
Я жду тебя».

      Так пел восторженный поэт.
И все покоилось. Лампады тихий свет
      Бледнел пред утренней зарею,
И утро веяло в темницу. И поэт
      К решетке поднял важны взоры…
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
      Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут… Постой, постой; день только, день один:
      И казней нет, и всем свобода,
      И жив великий гражданин
      Среди великого народа.
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует.
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует…
            Плачь, муза, плачь!..

Май – июнь 1825 г.

¹ Но хоть и был я печальным пленником, всё же моя лира пробуждалась. Андрей Шенье.