«Целение Саула» Г. Державин

Саул, Сиона царь, сын Кисов, волю Бога
Взгордясь презрел, тем власть Его уничижил.
‎     Господь средь гнева яра, строга,
Блестящее лице с Саула отвратил
‎‎     И рек: «Поди, злой дух! круши его».
Глаголом сим вострепетали бездны,
‎‎     Сквозь пропасти подземны
‎‎     Со огненна одра покоя своего
Восстала злая Месть и идет на Саула.
Пук лютых стрел на ней за плечьми среди тула
Вися гремит, как гром вдали, – и перед ней
Отверзлись ржавые со скрипом ада двери,
Из коих зависти и злобы бледны дщери,
Боязнь, и грусть, и скорбь, и скука, и тоска,
Змеистых клочья влас вкруг ней, как облака,
Пустив на ветр, летят в призраках черным роем:
Те с скрежетом зубов, те с хохотом, те с воем,
Как враны, волки как на труп с лесов, степей
Стадами гладными на казнь бегут цареву.
‎‎     Средь крику их и реву
Унынье дикое безмолвно, тяжело,
Густой подобно мгле, на грудь, на очи, на чело,
На дух преступника, на сердце налегло,
Огнем всю внутренность, тоской смертельно жгло;
И ночь и день его терзая угнетало,
‎‎‎     ‎     Мечтами ужасало.
‎     ‎     Почувствовал, почул
‎     ‎     Еговы гнев Саул.

‎Веселья от него повсюду удалились
И утучняющий спорхнул от веждей сон,
По ссохшимся щекам потоки слез катились,
‎‎     И был как тень, как остов он.
В размученном таком, тревожном состояньи
Друзья вокруг его во плаче, во стенаньи
Вещают, что пастух, по имени Давид,
Болезни тяжкие бряцаньем струн целит;
Что арфы громкие и тихозвучны тоны
Волшебством некаким обворожают слух,
Покоят, веселят, лелеют, нежат дух
И прогоняют грусть, задумчивость и стоны,
И словом, мочной что гармоньи сладка власть
Удобна исцелять болезнь и всяку страсть.
‎‎     Поспешно повелел звать сына Иессея.

‎Певец пришел, и хор с ним пред него,
И зря, что на одре царь, взором пламенея,
Лежит и день клянет рожденья своего,
С созвучностию струн, касаясь чуть ушес,
‎‎     Двугласну тихо песнь вознес:


‎‎     ‎     О Боже! поспеши
‎     ‎     Сердечный внять мой глас,
‎     ‎     Скорбь царску утиши,
‎     ‎     Отри потоки с глаз
‎     ‎     И просвети Твое лице
‎     ‎     На блещущем его венце.

‎‎     ‎     Виждь, стрелы, Судия,
‎     ‎     Твои его разят,
‎     ‎     Как лютая змия,
‎     ‎     Лиют во сердце яд.
‎     ‎     О Боже! поспеши,
‎     ‎     Скорбь царску утиши.

‎Внимает песнь монарх; но сила звуков, слов
Так от него скользит, как луч от холма льдяна;
Снедает грусть его, мысль черная, печальна.
Певец то зрит – и, взяв других строй голосов,
Поет уж хором всем; но сонно, полутонно,
Смятенью тартара, душе смятенной сходно:

‎На пустых высотах, на зыбях Божий дух
Искони до веков в тихой тьме возносился,
Как орел над яйцом, над зародышем вкруг
Тварей всех теплотой, так крылами гнездился.
Огнь, земля и вода и весь воздух в борьбе
Меж собой внутрь и вне беспрестанно сражались,
И лишь жизнь тем они всем являли в себе,
Что там стук, а там треск, а там блеск прорывались;
Гром на гром в вышине, гул на гул в глубине
Как катясь, как вратясь даль и близь оглушали,
Бездны бездн, хляби хлябь колебав в тишине
Без устройств естество, ужас, мрак представляли.

Под томной песнью сей царя тягчайший сон
Давил, что больше мертв, чем жив казался он.
‎‎     Был сходен хаосу, в сон вечный погруженну,
‎‎     ‎     В себе самом смятенну.
‎‎     ‎     ‎     Но глас взгремел:
‎‎     Стихиев бездны разделились;
‎‎     Огнь с воздухом на высоту взлетел,
‎‎     Земля с водою вниз спустились:
‎‎     ‎     ‎     Бысть свет!
Чертеж, в уме Творца предвечно изложенный,
Напечатлелся всей природы на ростках,
‎‎     ‎     На скрытых семенах.
‎‎     ‎     Всех дум его отсвет,
От слова образ взяв, стал вид одушевленный,
‎‎     И в роде всяка тварь своем,
‎К чему назначенна, явилась точно тем.
Как искра, от кремня и из стали воспрянув,
Так солнце излилось, из мрака возблеснув.


‎     ‎     Прекрасное светило!
‎     ‎     Грядет среди небес,
‎     ‎     Величие открыло
‎     ‎     Тьмы Божеских чудес.
‎     ‎     В следы его смотря,
‎     ‎     Румянилась заря,

‎     ‎     В безмолвном утра мраке
‎     ‎     Сияет Орион;
‎     ‎     Но звезд царя при зраке
‎     ‎     Бледнеет, меркнет он.
‎     ‎     На севере в полнощи льет
‎     ‎     Свой Арктус яркий свет.


‎‎     И ты, о милая лампада,
‎     Луна! (так воспевал пастух)
‎     Средь звезд вдали блестяща стада
‎     Свой тихо совершаешь круг.
‎     Сумрачны тучи удивились
‎     Задумчивой красе твоей,
‎     Когда края их посребрились
‎     От светлости твоих лучей,
‎     И ты царицей нощи стала, –
‎     Оспоривая день, блистала.

‎‎     Так тьмы планет в молчаньи путь
‎     Проходят свой благоговейно,
‎     Стремяще неотложный труд
‎     К мете всеобщей стройно, верно.
‎     О, коль сей дивен тихогром
‎     И льет гармонию какую!
‎     Как светлых Серафимов сонм,
‎     Крылами песнь на нем святую
‎     Порхав, по сферам издают,
‎     Созвучно все Творца поют.
‎     Воскликни, хор, воскликни вдруг,
‎     И ты Творца с тьмой звезд согласно
‎     Пой с Серафимы велегласно;
‎     И ты Его творенье рук.
‎     Веселой трепетной душой
‎     Хвалу Его любовью пой!

‎В бесчувствии глухом лежащего владыку
Проникнул сладкий шум сего священна лику.
Оцепенелый взор вкруг дико водит он
И чудесам небес дивится, мыслей полн.
‎‎     ‎     Но ново пение восстало
‎‎     ‎     И вновь царя слух обуяло:
Он слышит, Океан, восстав, с чел звезд потек
Шумяще в свой предел, во глубины безмерны;
Возникли гор хребты мгновенно из середь бездны
И меж себя пути отверзли бегу рек;
А там, нагнувшися, скалы круты, кремнисты
Низвергнули с себя журчащий чистый ключ,
Который, как жемчуг пересыпаясь чистый,
Катит по мураве поток свой в понт зыбуч.

‎‎     ‎     Виждь, пестреет стадом холм,
‎‎     ‎     Агнцы по лугам резвятся,
‎‎     ‎     Тонким скрыты облачком
‎‎     ‎     Песни жавронков гласятся;
‎‎     ‎     А как солнца луч багряный
‎‎     ‎     Загорится средь ручья,
‎‎     ‎     Отдаются рощи дальны
‎‎     ‎     Свистом громким соловья.
‎‎     ‎     С неба Ангелы нисходят,
‎‎     ‎     Песни ангельски поя,
‎‎     ‎     И блаженство их низводят
‎‎     ‎     В тени злачные рая.
‎‎     ‎     Мир ликует и спокойство,
‎‎     ‎     Под смоковницей сидя;
‎‎     ‎     Цвет вдруг, запах и довольство
‎‎     ‎     К их желаниям ведя,
‎‎     ‎     Непорочность и веселья
‎‎     ‎     Рука об руку идут;
‎‎     ‎     Там не знают лицемерья,
‎‎     ‎     А все в радости живут.
‎‎     ‎     Будь, чета благословенна,
‎‎     ‎     Век невинностью спряженна,
‎‎     ‎     Ублажайся счастьем вновь,
‎‎     ‎     Чистая сердец любовь.

Хор смолк. Монарх челом своим с одра склонился
И, благовенья полн, во помыслах молился
Толиких множества Создателю чудес.
‎     Но злобы дух в нем вновь воскрес
И черным жег огнем его с сугубой силой.
Царь бьет себя во грудь с душой унылой:
‎‎‎     ‎     Почто веселье и покой,
Рек, в хижинах живут, а дом забыли мой?

‎‎     ‎     Быстрые гласы, теките,
‎‎     ‎     Духа печальна будите,
‎‎     ‎     Коль не почувствует сам,
‎‎     ‎     Грех что его есть тиран.

‎Стени и жалуйся, о арфа! скорбным тоном,
Стени и наполняй весь свет его уроном.
Несется, слышу, вопль, и стон, и плач, и вой.
Какое зрелище я вижу пред собой!
Увы! напрасны суть твои уж слез потоки:
Преступная чета, ты пала в грех жестокий.
С невинностью твоей веселость протекла,
Смерть косу на тебя, яряся, занесла
И Херувима меч огнем вокруг сверкает,
Отчаянье в очах везде тебя пужает;
Возненавиженна сама собою став,
Куда сокроешься, себя собой терзав?
Несчастная чета! оставленная Богом,
В лесах ли будешь жить, с зверьми под листьев кровом;
Но ты жалка, твое плачевно состоянье!
Подвиглись небеса, все Ангелы в рыданье;
Дол плачет, плачет холм, гул вкруг твердит: увы!
О, коль несчастливы, сердца порочны, вы!

‎‎     ‎     Быстрые гласы, теките,
‎‎     ‎     Души преступны разите,
‎‎     ‎     Правд не познают коль сих,
‎‎     ‎     Что грех мучитель есть их.

Кичливу грудь царя и страх и стыд бунтуют,
В надменном гнев лице и злость изобразуют,
Кровавы, выпуклы глаза его свирепо зрят.
‎     Но юноша хоть то и примечает,
‎‎‎     ‎     Без робости играет,
‎‎‎     ‎     Ланиты правдою горят,
И смотрит так на злость тирана он спокойно,
Как добродетели смотреть на злобу сродно.
Под взором блещущим вслед скачущим перстам
По арфе огнь бежит, сверкая по струнам,
И возбуждаючи высоки, страшны тоны,
Грех в бедствии поет и казнь его и стоны:

‎‎     ‎     Громы в громы ударяют,
‎‎     ‎     Гул за гулами ревет,
‎‎     ‎     Смерть и ужасы летают,
‎‎     ‎     Молния вселенну жжет;
‎‎     ‎     Бездны разверзают зевы,
‎‎     ‎     Бог преступников казнит.
‎‎     ‎     Князь и царь, рабы царевы,
‎‎     ‎     Кто от Бога убежит?
‎‎     ‎     Род Иаковль! веси, грады
‎‎     ‎     Брось и кущи ты свои,
‎‎     ‎     Ты умрешь, – и нет пощады
‎‎     ‎     За злодействия твои.
‎‎     ‎     Ты умрешь, – и я уж внемлю
‎‎     ‎     Шум вокруг небесных стрел;
‎‎     ‎     Тропы смрадны кроют землю
‎‎     ‎     И Солима пуст предел.

Внемли! се крик и вопль из бездны возникает,
Се слабо до ушей доходит он моих,
Се тише от часу, все тише, – исчезает,
     И вот уже совсем затих.
Погибли навсегда хулители Господни,
Землей поглощены, низверглись в преисподни.
‎‎‎     ‎          Пропал их след,
‎‎‎     ‎          И слуху нет.
Но ах! возмогут ли мои плачевны струны
Те живо описать и молньи и перуны,
Какие праведный определил Судья
В казнь вечную злодеям. Увы! уж вижу я:

     Грядет, грядет свирепо мщенье,
     Вкруг в бурю, в мрак облечено.
     Повергнуло скалы трясенье;
     Понт, небо в кровь превращено.
     Мир дрогнет, веет знамя гнева.
     Восстань, хлябь вод, восстань!
     Глас рек: и из твоих бездн чрева
     Потопом с неба шумным грянь
     И погреби в волнах вселенну,
     Нечестьем, злобой оскверненну.
     Пусть знает свет мой правый суд,
     Из сна грехов себя возбудит.
     Восстань! – да воды не придут
     В свой паки одр почить покойно;
     Но да стремятся всюды грозно,
     Поколь заклепов не прорвут,
     Сквозь гор камнистых не пройдут
     И сушей Океан не будет.

               С гласу Господня
               Вмиг преисподня
               И звездна хлябь вод
               На землю течет.
               Море волнами,
               Небо дождями
               Шумит и ревет,
               Мир топит и жрет.

Бог прав – и суд Его есть правда,
И праха сын всегда зреть слаб ее лучи.
Ненависть с завистью покрыла ярых волн громада;
Там сластолюбие, там роскошь, мрак пьючи,
С развратом, с леностью погрязли бездн в стремленьи,
И тщетно о своем мнят смертные спасеньи.

               Скал прорван свод,
               Встал к небу понт,
               Нет больше в споре
               С брегами волн,
               На море море
               Кидает челн
               По всей вселенной
               Опустошенной.

‎          Но гласы, пламенея,
‎‎          Возвыстеся певцов,
‎‎          Воскликни хор живее
‎‎          Спокойных пастухов,
‎‎          Чтоб огненные стрелы
‎‎          Струн их и песней вдруг
‎‎          Пронзали онемелы
‎‎          Цареву грудь и дух,
     И он бы, правды сам став зритель,
     Познал, что грех – его мучитель.

Меж тем как пел Давид так песнь, восторга полн,
И сильный арфы глас чертожны двигал стены,
Саул, в отчаяньи пуская дикий стон,
Зубами скрежетал, терзал власы смятенны
И рдел в жару, как угль, и мерз в хладу, как лед;
По бледному лицу катился градом пот,
И с пеною из уст клубилася желчь черна.
В неистовстве его схватив рука кинжал
Взнесла на грудь свою, но, быв остановленна
От сущих близь его, – вдруг острый сей металл
Повергла на Давида. Давид отсторонился,
‎‎‎          И действующий зря
‎‎‎          Страх Божий на царя,
И что спасен был сам, – восторгом оживился,
И стал приятно с струн, как ветерок, дышать,
По малу дух царя к спокойству приучать;
Но, тщетным зря и то, что скорбь хотя телесну
И рану облегчить возможно нам известну;
‎‎‎          Но слабы все бальзамы суть
Целить и утолять душевную в нас грусть,
‎‎‎               Сердечны скрыты раны,
‎‎‎               Терзающие тайны, –
Приди ж, раскаянье, он рек, скорей с небес,
О ты, что тусклый взор возводишь к милосердью
И, полно чувств живых, Судеб колеблешь твердью,
Приди, к святыне вождь, в лице печали, слез,
И милость приведи Творца со умиленьем,
Чтоб сердце царское пред ним с благоговеньем
Соделалось тобой способным к чувству благ
И от него б ушли уныние и страх!
‎‎‎‎               Раскаянье приходит:
‎‎‎‎               Внемли его, монарх;
‎‎‎‎               Оно покой приводит
‎‎‎‎               И сладость во слезах;
‎‎‎‎          Печаль им радостью бывает,
‎‎‎‎          Коль все желанье обитает
‎‎‎‎          И мысль твоя на небесах:
‎‎‎‎          Оно к блаженству первый шаг.
И се раскаянье прогнало уже ярость.
Царь смотрит на кинжал, являя трепет, жалость,
И тихий на певцов кидает с вздохом взгляд.
Зеницы, пламенно вращаясь, не горят,
В которых перед сим отчаянность грозила,
Небесная печаль грусть ада заступила.

‎‎‎          О! как милость есть любезна,
‎‎‎          Всех она славней доброт!
‎‎‎          Плачет царь – и струйка слезна
‎‎‎          По ланите его льет.
‎‎‎          Ее Ангел принимает
‎‎‎          Не пустя упасть во тму;
‎‎‎          Милосердью посвящает,
‎‎‎          Жертв приятней всех ему.

Еще, еще, – но ах! болезнь приходит снова,
Биенье сердца, грусть видна в очах царя сурова.
Возвысьте, пастыри, ваш выспреннее глас,
Покудова недуг в нем в корне не погас,
Поколь обильный ток с очей не устремился
И мук с души его ярем не низложился.

‎‎‎          Всемогущий! приими
‎‎‎          Вздох раскаянья царева,
‎‎‎          Искушения изми
‎‎‎          И надежду среди гнева
‎‎‎          Брось ему твоим лучом,
‎‎‎          Чтоб он, сердца сокрушенье
‎‎‎          Слез излив тебе дождем,
‎‎‎          Зрел в тебе свое целенье.

Спустись теперь в юдоль с холмов, парящий хор,
И к пенью вышнему не напрягайтесь струны:
Триумф явили свой гармонии перуны.
Монарх их чувствует, его светлеет взор,
Ланиты бледные румянятся зарею.
Блажен! – уж от него бежит унынье прочь;
Не мучится уже он совестью своею.
Раскаянной душе спешит сам Бог помочь,
И черна скорбь к нему уж вспять не возвратится.
Песнь ваша, пастыри, ему да усладится,
И арфы тихие приятный сердцу звук
Надеждою небес его да тешат дух,
Забавы сельские, невинность и свобода,
Да обольстит его ваш пением предел,
Чтоб гордость позабыл, чтоб нравилась свобода
И он богатству бы спокойство предпочел.

     Поля, леса, пустыни дики,
     Сквозь дебрь журчащие ручьи,
     Пастушьи громки слышьте клики,
     Поющи светлы дни свои.

‎     Меж скал от резвых стад брыканья
     Хохочет эхо вкруг его,
     И он, священна полн вниманья,
     То зрит, другой не зрит чего.

‎     Под тихие вечерни сени
     Идет к нему покой с небес,
     Любовь, невинность в восхищеньи
     В цветах сидят с ним меж древес.

‎     Вокруг чела его довольна
     Звезд зрится блеск, льет с ризы свет;
     Вся жизнь его покрова пальм достойна,
     Шалаш его покой дает.

‎     Да ввек, о Ангел! ощущает
     Твою беседу грудь моя;
     Спесь, зависть при дворах блистает;
     Пастушья хижина твоя.

     Тише, о песни! теперь вы звучите,
     Скорбному духу дремоту внушите;
     Лей на него свой аромат, сон, вкруг;
     Сладко спокойство, лелей его дух.

Слетайте на него, о воины небесны,
Стрегущи Божий град, – и манием своим его
Владеющие сном, чем вы, мечты прелестны,
Грядуща время вид являете того,
Где приготовлена душам благим награда,
А злобы извергам грозящи страхи ада,
Слетите и, его восхитя дух с собой,
Представя перед ним небесный сад златой,
К превыспренности той взнесите светлой, звездной,
Где о бессмертьи лишь звучит бессмертный хор;
Где, кроме радости, ничто не существует,
И новой вечностью жизнь вечна торжествует.

‎               Арф своих тоном,
‎‎               Божественным звоном,
‎‎               Стрясите с него
‎‎               Скорбь люту его;
‎‎               Плач будет в радость,
‎‎               Стон его в сладость.

И се уже его гармония живит;
Потоком сладких слез кропит отрадный вид,
Бежит уныние, проходит беспокойство.
Согласье новое, яви свое устройство,
‎          Греми, струн новый гром,
‎‎          Созвучно с голосами,
‎‎          Подвигни небесами,
‎‎          Кличь радость в царский дом.
Какая сильна мощь томит души волненье?
Какая возбуждать в ней может бурну страсть?
Твое, Гармония, волшебное веленье
И над природой всей твоя чудесна власть.
‎‎          Ты, дщерь небес,
Вселенной зримой сей с тех пор известна стала,
Как с трона вечного Премудрость глас снислала,
‎‎          Который мир вознес.
Явилась ты, – и твердь усеялась звездами,
По звуку твоему потек сей красный, светлый строй!
Полк ангельск, поразясь согласием его, красой, –
Велик, воспел, велик Творец наш чудесами!
И в изумлении с тех пор с высот глядит
На сей лучистый сонм, в его заряся токе.
‎‎          И совокупно с ним гласит
Песнь первую звезды, возникшей на востоке,
Котору сферы все и вблизь и вдаль твердят
Едиными усты: Осанна! свят, свят, свят!

1809 г.