«Эпистола V» В. Тредиаковский

Сия эпистола равным же образом, как и предыдущие, доказывает бытие создателя превечного. Описывается в ней, во-первых, различие души с телом; потом смысленного ума два главнейшие представляются свойства, именно ж – разум и воля. Предлагается, что в уме есть навык и вольность. Описывается союз души с телом и свойства, происходящие от сего союза, то есть чувствование, образование, мечтание, память и воспоминание. Объявляется, что в уме хотящем зрится охота, подвиг и страсть; словом, вся психология предлагается вкратце, но ясно. По сем начинается дело рассмотрением, что плоть ли мыслит или душа, да и заключается, что плоти мыслить не можно. Вопрошается, кто ж бы мог соединить толь твердо мыслящее существо с немыслящим, то есть с телом, а в ответ сказывается, что, кроме премудрого создателя, некому, ибо ни плоть не могла к себе призвать ума, ни ум не помнит, чтоб он сам добровольно соединился с плотию. Представляются удивительные действия, бывающие взаимно, от соединенных их совокупно и что коль оба сии существа между собой согласны и подвластны друг другу: особливо ж образование и смежная ему память великого удивления достойны. Утверждается, что разум наш как велик, так совокупно и слаб. Величество его в том, что он прошедшее соединяет с настоящим и проницает даже до будущего и что идеи его повсемственны и вечны, но слабость в сем, что он не сильно противится страстям. От сего заключается, что он крайнего совершенства не имеет и, следовательно, не от себя стал бытием. Но создавший его и произведший в бытность, да и сопрягший с телом, есть точно оный доказуемый бог. И понеже тело умирает, а сопряженная с ним душа, как не имеющая частей, не может на части разрешиться, то следует, что душа есть бессмертна и что сим токмо бог может ее властию своею уничтожить, но что никогда ее он по правдивости, правде и благости своей не уничтожит.

Создатель есть премудр по телу человечу.
Но смысл и разум наш когда, как долг, примечу,
То тело пред умом покажется ничто,
И мню я, что отнюдь не найдется никто,
Кой вдруг бы не сказал, что человече тело
Не может никогда с умом сравниться в дело.
Велик есть бог, что так вещь плоти сотворил,
Но бог превелий, нас что смыслом озарил,
В величии степе́нь по твари различая,
В творце ж одним и тем всекрайним величая.

Различен есть ум наш от тела существом:
Тот одарен пред сим различных свойств родством.
Страдательно, в себе действ тело не имеет,
Действителен ум наш и вещи разумеет.
Всех чувственностей плоть и мыслей лишена,
Но чувственностью мысль и умством взвышена.
Тел всяких тверд есть род чрез собственно убранство,
Одно не пустит всех в свое других пространство,
Но проницает дух все рядом сам тела
И производит в них разумные дела.
Толь вещество притом в себе самом раздельно,
Что многий кладут делимым беспредельно,
Но ум прост естеством, в нем нет отнюдь частей,
Чего для много в нем внутрь о само́м вестей;
Он знает как себя, так всяки вещи внешны,
Чрез способы свою мысль изводя поспешны.
И, словом, умных свойств не можно произвесть
Из свойственностей тел, ни сии с теми свесть.
Во свете света те впрямь всё не созерцают,
Духовность быть в уме которы отрицают.
Не видим мыслей здесь в несчетности мы тел:
Ум камням и древа́м не придает их цел.
Мы заключаем так доводно и не ложно,
Что мыслить веществу отнюдь есть невозможно.
Неразвращенный кто услышит, что всяк скот
Махина просто есть, вдруг засмеется тот;
Увериться о том не можно всеконечно,
И произнесшу то не выговорить пречно,
Что как махина та простая, по его,
Имеет разум весь без разума всего?
Встарь неки мудрецы, бесплотности не зная,
И все по веществу, что есть, предрассуждая,
Именовали уж стихиею наш ум,
Но пятою стихий для оного всех дум,
Незримым не́чем, иль божественным, небесным,
Тем что назван земным, то думали безместным.
Отнюдь те не могли в себе так утвердить,
Чтоб коя из земных стихий производить
Все мысли возмогла и знать себя внутрь верно, –
То прекословно быть казалось им безмерно.

Смысл что сверьх вещества наш может всё понять
И качества вещей слагать и разделять,
Понятых качеств тех, чрез многий начины,
Разыскивает он собою все причины;
Количеств всех размер и сходства их взае́м
Он познавает впрямь все в умстве том своем;
Он мысли от единств и видов отвлекает
И, отвлекая так, повсемство постигает;
Он, словом, правит мысль, с избранием к концу,
Себе кой предложил изрядства по лицу.
От скотского ума наш точно сим различен:
Внутрь токмо есть себя познанием тот сличен
И знать еще притом имеет только власть,
Какое действо в нем иль есть какая страсть.
Но наш пред скотским смысл есть нечто превелико
И расстояний нет, что б было в чем толико,
Почти могу сказать, что столько человек
От скотского своим внутрь разумом далек,
Коль расстоит в себе от нашего ум божий
И сколько наш с умом всех совершенств не схожий.

Ум смысленный в себе сугубое сие
Содержит, но одно то суще обое;
Во-первых разум в нем, а что второе – воля:
Для до́бра чина та понятий наших доля,
Чтоб и одно в себе различным иногда
Уму то представлять, однако ж не всегда.
То разумом зовем, что внутрь нас разумеет
И о вещах собой что рассуждать умеет.
Чрез чисту разум мысль поемлет, что есть дух,
Закон, добро иль зло, и что вобще весь круг;
Он ею ж знает впрямь, что невозможно пречным
Быть вкупе по себе, а присвояет вечным
То истинам, инак не можно быть чему;
Так больше своея быть части долг всему;
Так невозможно быть и вдруг не быть конечно,
Затем что есть сие в себе самом превечно.
Сличает мысли в нас рассудок меж собой,
Зря сходства есть иль нет меж ними чин какой;
По сходству мыслей тех он их совокупляет,
Но вопреки от той другую отделяет.
Сие есть, утверждать иль отрицать судя,
К согласию одним, впреки другим ведя.

В чем воля: ум когда собой доброугодно
К тем движется вещам и движется свободно,
Которы разум наш быть судит все добром,
А отбегает он от тех, что судит злом.
Есть воля, чтоб хотеть и чтоб ей отвращаться:
Та хочет, что добро, не хочет с злом собщаться.
Противных сих в ней действ грунт состоит весь в том,
Что всяко существо во взоре не простом,
Не в возносимом свне к природе человека,
Полезно есть ему иль вредно то от века;
Тем воля здрава в нас не может не желать
Полезного всего, вреда ж не отсылать
Желаем мы добра то для него само́го –
Сие ж и есть конец, – то для добра друго́го;
А кое для добра добро – то средство есть
Желать конца, хотеть намер свой произвесть,
Но получить конец, то сим уж наслаждаться,
На тот посредств искать, в избрании труждаться;
Отставятся ж когда для некоих примет,
Отставка та уже зовется в нас отмет.

В прибавок есть в уме и навык и свободность.
Последня – действ и та ж суждения угодность,
Без принуждений всех извнутрь и то ж извне,
Но точно вольно так, как вижу любо мне.
Неразнственна одна свобода в нас зовется,
Котора к сей и к той равно стране несется.
Сия свобода в нас тогда бывает так,
Когда есть не разгнан познания весь мрак
Из темных мнений мы любое выбираем
И к действию при всем бездейственны бываем,
Иль делаем мы то, а нежели сие,
Хоть делать нам равно́ и было обое.
Нижайша есть степень в том нашея свободы:
Мы можем ту в добро и в зло повесть с природы,
Когда послушны мы иль разуму живем,
Иль за мечтами вслед стремительно плывем.
Другая вольность в нас нарока произвольна,
Котора ко всему всегда в себе довольна;
К сей больше, неж к стране той, клонится она,
Затем что есть сия, не та вточь избрана́.
Сея свободы вся степень есть совершенна;
Познанная уж вещь в ней темноты лишенна,
Ту избираем мы как правду и добро:
В том вольности сея и грунт весь и ядро.
Свободу не одной приписывать долг воле,
Быть также и уму есть должно в произволе;
Так заблуждений ложь вменяется ему;
Причтений всяких грунт есть вольность по всему.

Та сила навык есть, что ча́стейшим рассудком
И частейшим притом хотения побудком
Мы получаем так, а ум уж разуметь
Тем может всяку вещь способней и хотеть.
Все навыки к тому собою споспешают,
Что разум весь они и волю совершают.
Находится числом их главных только три:
Есть мудрость, добрый смысл, добро́та вся без при.
Познавши мудрость то, что праведно и ложно,
Что есть добро и зло и что в себе возможно,
Способней может уж судить и предложить
Делам своим конец, а тем уму служить;
Мы буйством то зовем, что мудрости противно
По многим добрый смысл шед опытам предивно,
Скоряе средства так, ведущие к концу,
Прямым хотя путем, или как по кольцу,
Сам может находить, их избирать в неглумность
И прилагать к тому, но претит неразумность.
То добродетель есть, кто по любви когда,
Но умной, полнит всё, что должно есть всегда;
Противное что ей, зовется то пороком,
Но большим как добро не любится нароком.
От навыков ума телесны различать
Конечно должно есть: скоряе сим качать
От разума дано телесный все члены,
Что чаще духи к ним бывают устремленны.
Разумный навык как бывает зрим отвне,
Наукою тогда зовется он во мне,
Но навыки так зрим, когда мы воли правы,
То называем те уже мы до́бры нравы.

Премудрый, всеблагий, всемощный он творец,
Создавший умну тварь блаженства наконец,
Сопряг духовный ум в нас с телом милосердо,
Но оба существа соединил толь твердо,
Что действий и страстей взаимность в оных есть.
Какой бы в теле двиг ни мог себя известь,
Тогда ж тот от ума поемлем весь бывает:
Взаимно склонность в сем, в том двиги возбуждает.
Пусть натекает сей естественно на то,
Не натекает пусть взаем из них никто,
Пусть случаем они бывают, токмо богу
В двиг тело приводить, а разум в мысль премногу,
Пусть тело от себя в движении бежит,
Себя и разум наш сам мыслями блажит,
Да ходит в них одно, как по кольцу, следами
Своими и другой да мысли шлет рядами,
Все действия ведя согласно толь и вдруг,
Что будто меж собой текут на друга друг;
Поднесь еще сего определить не можно
И знать, которо есть из трех тех мнений ложно.
Но что сопряжены, сомнения в том нет,
И что одно с другим исходит прямо в свет.
Премудрый есть союз! и больше толь предивный,
Что в разности существ быть мнится сопротивный!
Не мудрого ль сие творение дельца?
Как от припадка то возможет стать глупца?
Где мудрость такова и зрится толь велика,
Что истина уже ни в чем другом толика?
И разумом попять не можем мы сего,
Безумнейший ли тот припадок, без всего,
Возможет произвесть союз сей толь согласный,
По действам же его толь чудный и прекрасный.

И как ум сопряжен, по божией судьбе,
С чиновным телом сим, то собственны в себе
Зрит свойства он чрез то, которы в чистом духе
Не зрятся, и в его несопряженном слухе.
Чистейших сверьх идей уму приобщено
И чувствовать притом, образовать дано,
Мечтать еще тела́ и памятовать равно,
Что понято, по сем и вспоминать исправно
Ум чувствует тогда, когда чрез чувства он
Телесны те вещей присутство и притон
В количествах и в их всех качествах поемлет,
Есть тело каково́ и есть колико внемлет.
Ум образует как поня́тые тела,
В отсутствии уже, и также их дела.
Себе колики те и каковы являет,
Чем паки пред себя их точно представляет.
Мечтает ум, как он возможности все тел
Слагать и разлучать живет поемля смел.
Ум памяту́ет, как он многи впечатленны
Вещей идеи в мозг хранит блюдя нетленны,
А вспоминает он, когда уж почитай
Забыл какую вещь, но ежели не тай
Окрестность в нем одна от вещи той пребудет,
То, вспоминая всю, всея так не забудет.

В уме хотящем суть: охота, подвиг, страсть.
Охота – склонность есть к добру, его за сласть;
Охот есть две, одна собою внутрь влагает,
Другая изнутри вон те́ла извергает.
Глад хочет ядь вложить, да укротить стомах,
А жажда хочет пить и всё смочить в устах;
Но похоть, да чрез то размножить наше племя,
Из тела своего кладет в чужие семя
Потребность та, чтоб всем слегчиться телом нам,
Есть способ испражнять то всё по временам.
Подвижность, сила есть в движении б быть телу,
Животных тех духов по бегу в нем и делу;
Нам ясно есть весьма, что, лишь захочет ум,
В движении уже всяк тела член не в глум.
Подобен ум бойцу, мечу подобно тело:
Сим машет ум мечом, сим целится он смело,
Сим колет и сечет, сей отторгает вспять
И вкладывает сей меч он в ножны́ опять.
Страсть – сила есть ума; себе он кажет сею
Добро и зло, но так, что чрезвычайно ею
Он клонится к добру, иль к виду уж добра,
Да и от зла бежит, или от видов зла.
То самолюбность есть, что корень меж страстями:
Все прочие уж в ней как будто суть частями
Однако случай к ним есть удивлений взор;
С сим дружны завсегда как почесть, так презор.
Любить или иметь что в ненависти – главно
Между страстями есть, хоть видом то неравно.
За сими и́дет вдруг – желать иль не хотеть;
Надежда уж по сим и страх, чтоб нам робеть;
По сих и радость вся, по сих печаль заботна;
По сих и пылкий гнев и склонность доброхотна.
В пристрастиях сих всех, на разный их развод,
Степеней до верьхов премногий всяких род.

Что умствуем мы так, что чувствуем, смышляем,
Что образуем, иль слагаем, разделяем,
Что помним, иль что в нас охота есть и страсть,
Что двига телу дать имеем также власть,
О том, Евсевий, нет сомнения нимало:
Всему тому есть мысль по кореню начало.
Но мысль та отчего, что толь есть хороша?
Сама ль в нас мыслит плоть, иль разна с ней душа?
Всяк нечестивый мысль ту присвояет телу,
Но правый смысл в душе такому мнит быть делу,
А сопряженный с ним на время токмо так,
Затем что быть тому отнюдь нельзя ина́к.
Хотя и положить, что телу мыслить можно,
Однак при том сказать так надлежит неложно,
Что мыслит не всегда конечно вещество
И что есть таково в себе то существо,
В сей мысли кое час, за пятьдесят отсюду
Не мыслило то лет ни вне, ниже внутрь уду:
Вот в отроке каком плоть за двенадцать лет,
Как оный не исшел рождением на свет,
Не мыслила отнюдь и знаний не имела,
Ни о себе самой, конечно, не радела.
Затем долг говорить, что вещество сию
Всю получает мысль, в потребность ту свою,
От некоих частей, изрядно учрежденных
И в долг и в стройный чин разлогом приведенных.
Воззрим на камень мы иль на бугор песку,
Хотя пребудем коль ни долго мы в иску́,
Однак мы в камне том ниже́ в песке обрящем
Ту нашим мысль трудом, ее ни тени срящем.
Итак, чтоб в веществе те мысли произвесть,
То особливо всю исправность должно снесть;
Его расположить, во-первых, долг натуру
И в оном учредить пристойную фигуру;
Потом его частям приличный двиг подать,
Всё мерой, всё числом, всё весом разверстать
Но кто ж сию нашел толику равномерность?
Вступить в сию кто смог подробностей безмерность?
Начать кто двиг сперва так точно, должно как?
В степени точно той, а не в другой не так?
Кто в гнусном веществе, то превращая снову,
Чтоб тело сотворить, расположил основу,
Родившись кое так и точно как без дум
С часа приходит в час в понятие и в ум?

Но, напроти́в, когда то вещество собою
Не может помышлять времен всех долготою,
А должно, чтоб к нему другое существо
Пристало для того в союз тверд, и в свойство, –
То, вопрошаю я, быть долг ему какому,
Которо к телу так пристав тому людскому,
В нем производит мысль в то время, как оно
Из вещества того на свет изведено
И как то вещество в движени пребывает,
В разнь способов и в разнь себя мест порывает?
Те оба естества не сходны меж собой:
Одно возможем знать фигурой мы какой
И знаем по его сие мы двигам ра́вно,
От качеств, и частей, и от количеств справно,
Рассудок мы в другом и мысль находим в нем,
И то нам о другом не подает при сем
Идеи никакой, да, напроти́в, есть дивно,
Что зримо всё в одном – другому сопротивно.
Итак, осталось знать, чем оба существа,
Различного совсем между собой родства,
Соединились толь претвердо в человеке,
Что от себя взаем в его зависят веке?
Телесны двиги чем раждают скоро мысль,
А скорости тоя не счислишь, коль ни числь?
Чем мысли в быстроте и той неизреченной
В обратности велят быть телу уреченной?
Собщении сии чем с восемьдесят лет
И более к тому ж в исшедшем теле в свет
Претвердо может толь взаимно содержаться
И беспрерывно весь людский век продолжаться?
Чем двух существ союз и розно действо их
Бывают точны так во всех делах своих,
Что и понять нам то и разобрать довольно
Не можно есть отнюдь, коль ни трудимся больно?
Кто сии существа взаем соединил,
А разность в обои́х толь ясно разгранил?
Те сами меж собой вточь не соединились
И, друг на друга зря, взаимно не склонились:
Плоть не могла к себе призвать того ума,
Она его понять не возмогла сама,
Ни мыслить так об нем могла когда собою,
Толь праздна, толь груба и мыслей с пустотою.
Не помнит ра́вно ум, чтоб телу под закон
Нарочно поддался и добровольно он
Сего забыть ему не можно есть подданства,
Что первого в числе в нем память есть убранства,
А вольность, существа его почти как грунт,
Так наглость с стороны произвела б в нем бунт.
Однак, бесспорно, он зависит впрямь от тела,
Не мыслит ни о чем движений в том без дела
И отлучиться сам не может от того,
Пока не разлучит телесна смерть его.
Хоть добровольно б ум пристал союзом к телу,
Не следует, однак, по таковому делу,
Что было вещество подвластно столь уму,
Что по уставу б то не шло в двиг своему,
Взаимно другу друг находятся подвластны,
Взаимно те во всех своих делах согласны.
Лишь ум замыслит, вдруг приходит тело в двиг;
Лишь в двиги плоть пришла, ум начал мыслить вмиг.
Ум восхотел, тотчас все члены и составы
Вступают точно так движению в уставы,
Не инак как бы кто их сильно натянул
Махиною к тому, бодцами иль кольнул,
И как бы знала плоть, что велено оброчно
Быть в двиге не другим, но сим составам точно.
С другой страны, едва в двиг при́дет вещество,
Как вдруг и мыслит уж разумно существо
И ощущает скорбь или какую радость,
Шлют горесть ли к нему, шлют чувствия иль сладость.

Всё премогуща толь сия есть чья ж рука,
Котора так могла велеть, что не дика
Ни плоть, ниже́ стал ум, взаем чтоб им трудиться,
В согласии чтоб быть и дружно толь водиться,
Без смеса двух существ услуги все казать,
А действия свои в единство им низать?
Кто скажет, что их так соединил припадок,
В ком смысла нет, ни сил, не горек кой, не сладок?
А буде скажет кто, то мог ли сам иметь
Понятие о том, и прямо разуметь,
Что словом он сказал, иль дать другим знать ясно,
Что сказанное им по разуму есть властно?
Когда припадок мог их так соединить,
То долг уму себя духовным не ценить.
Но ум сам кажет нам, что вещество есть разно
От разума, кой дух, и что собой то праздно.
Вот следует затем, что нету ничего
В гласимом тщетно толь припадке из того,
Чем можно союзи́ть толь твердо разум с телом,
Прямым и точным так и так согласным делом;
Премудрости долг быть, чтоб тот союз познать;
Долг благости быть тут, чтоб оный предызбрать,
А напоследок долг быть всемогущей власти
И бесконечно той державной, не отчасти,
Чтоб действом сочетать, чтоб в действо произвесть
И чтоб взаимность двух существ претвердо сплесть.

И буде плоть и ум состав несочета́нный,
Не смешенный в одно, а так и в свет изданный,
То отчего ж бы вещь, не думавши вчера,
Сегодня изводить все помыслы скора?
Итак, кто дал ей мысль иметь сам должен ону,
По разуму сия и по его закону,
Затем, что кто ее сам прежде не имел,
К поданию другим не мог тоя быть смел.
Положим, что та мысль от двига вся родится,
Различно кой весьма обратами вертится,
То из составов сих кто ж мудрый сотворил
Махину так, что в двиг ей мысли подарил?
Когда и плоть и ум два существа различны,
Ни по чему ж с собой несходны и несличны,
Премудра коя власть совокупила их
И каждому дала в уставах быть своих,
Но так, что разум весь отнюдь того не знает,
Кто с телом, да и как, его сочетавает?
Чья сильная толь власть ум с телом хоть делит,
Однак в единстве быть союзном им велит
И скорую взаем показывать услугу
И помогать во всем, всегда скоря, друг другу?

Уму над телом есть господственная власть,
Хоть и в границах та его над оным часть;
Простая воля в нас, в хотени не готовом,
Приводит члены в двиг велящим будто словом;
Без всяких мысль работ, без всякого труда
Вращает тело всё как хочет и куда.
Лишь внутренно скажу: «Ступай мое всё тело» –
Тотчас уже оно и двигнулось в то дело,
Но скоро так, что всяк член начал работа́ть.
Все жилы напряглись, всё стало помогать,
Вся ма́хина уже послушна полнить волю,
Как разумею власть, свою ж подвластну долю.
Премудрость тайну сим мы должны разуметь,
К неизреченной той почтение иметь;
Разумный человек, тем божество познавший,
Всесильности ж его себя вовек предавший,
Единому сию всю хитрость придает,
Премудрость же его с величием поет.
Возможно ль то причесть уму, кой слабым знаю,
Хоть я его и власть над телом признаваю?
Могу ль поверить я, что воля власть сию,
Которою она вращает плоть мою,
Конечно от себя и по себе имеет,
Уверен, что свершенств не верьх в ней, и слабеет?
Почто ж из многих тел власть над единым ей,
Которо только есть в подданности своей?
Другое по ее велению недвижно,
Хоть удаленно то, хотя к нему приближно.
Кто ж силы над одним ей телом столько дал?
И кто подвластным быть одно ей предызбрал?

Господственная власть ее слепа есть равно.
Простый поселянин умеет столько ж справно
Всё тело обращать по воле в свой залог,
Искусный в деле том коль сам физиолог.
Ум простака того повелевает силам,
И членам тела всем, и совокупно жилам,
А сам не знает их, ниже́ слыхал о тех,
Ни их разделов он не ведает же всех;
Однак, потребны как, порядком обретает
И за другую ту никак не принимает.
На верви пляшет кой, лишь только б захотел,
Ум в быстроте на то совсем уже поспел,
И напрягает он все жилы и составы,
Под свойственны ведя к тому всяк член уставы.
Спроси ж кто плясуна, двиг начал как он свой?
Не знает дать и сам на то ответ какой,
Не помогло ему, что внутрь так раздаваться
Или махи́не всей различно изгибаться
Все знает струны сам, на лире кто игрок,
Их знает низкий он и верьхний ра́вно бок,
Притом еще он те своими зрит глазами,
Погрешность иногда творит однак перстами.
Но телом нашим ум владычествуяй так,
Не ошибаясь, то вращает вдруг, ни как;
Не знает естества он двигов, ни причины,
Однак вращаться тем велит, хотя начины
Не силен оных знать, но чувствует их спех
А впрочем без него не может быть успех.
По чьей же власти то, я вопросить желаю?
Кому ту приписать, кроме творца, не знаю?
Он видит всё, чего сам человек не зрит
И сам чего не весть, создатель то творит;
Мне действа все сии бывают непонятны,
Единому тому быть долженствуют внятны.
Весьма желал мой дух соделовать дела,
Ему чтоб обращать другие все тела,
Которые его отвсюду окружают
И ведомы ему раздельно толь бывают;
Но ни одно из них, по воле той его,
Не ходит никогда в двиг с места своего;
Не может повелеть подняться вверьх пылинке,
Ни, чтоб тряхнулась хоть одинажды, былинке;
Подвластно есть одно ему из тел – мое,
Ему он отдает веление свое
И, как угодно, так он всё то обращает
И двигом вдаль и вблизь, по воле, премещает.

Сие приметив всё, в учителях не мал
О действиях души словами так сказал:
«Не могут целы быть и живы без напасти,
Как токмо от души, все внутренние части,
Но легче может дух наш оны оживлять,
Неж знании об них себя сам сподоблять.
Не знает членов всех внутри себе подвластных
И слушаться его взаимно толь согласных,
Ни для чего, не весть, всяк движется состав,
Его приняв указ и нудящий устав;
Ниже́ причины той, что непрестанно жилы
На действие свое имеют точны силы;
Не знает, коя часть пришла в двиг прежде всех,
И сим бы всем не быть без двигов также тех;
Не знает, отчего в нем чувство не по воле,
А члены движет все, когда есть в произволе,
Зависит от души, но та не весть сама,
Что действует и как и для чего весьма».
Анатомист, своим искусством всюду славный,
Другими научен и стал в науке главный
И ведать начал так, что происходит там
И что уже творит, по знанию, он сам,
Твердит: нет нужд, тому чтоб у кого учиться,
Что расстояньми вдаль могло толь отлучиться –
Весь неба, солнца, звезд толь красный в вид убор,
Единым взглядом се мой постигает взор.
Почто ж мне нужно есть учиться, да позна́ю,
Откуду двиг во мне, того не постигаю?
Коснулся к персту я, однак не знаю как,
А делается всё в угодность мне и так;
Не знаю, как творю, творю, однак, неложно
И чувствую, что так творить мне есть возможно.
Душевной власти сей над телом всем моим,
Над членами его, что совокупны с ним,
Как не дивиться мне весьма и непрестанно?
Та действует всем им, не зная как, то странно!

В образовани та сперва явна́ есть власть;
Образований мозг в союзе главна часть.
Я ведаю уже те все составы света,
До коих моего дошла ума примета:
Я образы вещей, поятых уж давно
И всельшихся, не вем как, в мозговое дно,
Зрю в мысли все моей и зрю еще раздельно,
Как сами б те внутри присутствовали цельно.
Так память есть во мне, как бы ковчег какой,
Нарочно распещрен, да будет он драгой,
Где все картины те в порядок становятся,
Как господину есть угодно, да вместятся;
Зографы ясно толь не могут никогда
Изобразить, ниже́ в безмерности труда,
Коль образы в моей главе бывают точны
И живностью цветов и сходством узорочны.
Когда смотрю на них и взор к ним возвожу,
То, буде в коей есть, погрешность нахожу,
А разбирая ту, как должно исправляю,
От заблуждений так себя сам избавляю.
Все действа по себе образований сих
Свершенством выше суть искусств хоть бы каких;
К нам в головы они вливаются собою,
Не бывши влечены в ту силою какою.
Подобно всё сие великой книге есть,
Всех на́ все в коей букв отнюдь не можно счесть,
А что дивняй, собой в ту собрались все книгу,
Без нашего к тому чувствительного двигу.

Сие искусство всё не от меня взялось:
Не чувствую отнюдь, чтоб то во мне велось.
Собрание внутри зрю видов я премногих,
Не зря рук никаких, те сделавших, худогих;
Не думал никогда я оны собирать,
Ни вкоренить в себя, ни в чин их учреждать;
А представляю все себе когда угодно
И то еще во всем, как прежде были, сходно.
Приходят, как зову, прочь и́дут, как прочь шлю,
Скрываются, когда им скрыться повелю;
Однак куда, того отнюдь никак не знаю,
Но только что то всё в порядке отметаю.
Где пребывают те и что конечно суть,
К познанию о том мне не положен путь,
Я токмо что всегда их нахожу готовых,
При старых образа́х премножество и новых.
По воле все моей встая приходят вдруг,
Или отходят все ж не вем куда вокруг,
Но не мешают быть друг другу в том порядке,
В котором долг стоять, как в некоем десятке.
По первой воле как предстать и не спешат,
Однак уверен я, что не вдали лежат:
Искать их долг еще и призывать вторично,
А буде нужно есть, то долг звать и третично.
Не так не знаю их, как коих не знавал
И никогда отнюдь глазами не видал;
Но их не знаю так, что знаю, да не точно,
Или отчасти то, иль не как вем побочно.
Чего искал, но как не то явится мне,
То говорю я внутрь и вем, что не во сне:
«Прочь-прочь, я не тебя искал теперь заботно».
Но где ж те вещи суть забытые толь плотно?
Во мне конечно все, затем что нахожу
И сысканных внутри пред взор я привожу.
Почто ж искал я толь? и где те пребывали?
И долго для чего они не представали?
Иным я был совсем, когда я тех искал,
А как их изобрел, не тот тогда ум стал.

Не знаю, отчего себя я был лишенный
И как потом опять к себе стал возвращенный.
Ища забыту вещь, себя не можем знать,
Ни состояний в нас тогдашних постигать:
Бываем мы себя самих тогда как чужды,
От належашей той искания нам нужды;
Приходим мы в себя возвратно уж тогда,
Обрящется совсем искомое когда,
И старым взором так пред нас предстанет ново,
Присутствующе вточь и зримо быть готово.
Но где ж искали мы, как не в себе самих?
Чего, как не вещей, мы ищем внутрь своих?
О глубине такой мне помышлять ужасно!
Я помню, что я знал, и знал всё о́но власно,
Чего уже теперь не знаю некак я,
А знаю, что виной забытность есть моя;
В забытность помню я, что вспомнить то мне можно,
И вспомню что я так, предстанет то неложно.
Знакомого лице пред мой я ставлю свет,
Во времена его различных в жизни лет,
И так, как прежде сам его видал я, взоры
И каковы носил он из одежд уборы.
Зрю человеком вот сперва я молодым,
Вот старым зрю его ж, потом уж и седым;
На том же я лице морщины образую,
На коем красоту румяную целую.
Совокупляю то, чего уже нет там,
С тем самым, что есть тут, и удивляюсь сам.
Я оба те края взаимно различаю
И купно их кладу, однак же не мешаю.
Неведомое мне и чудное храню,
А ведая, что тем себя я не маню,
Мне кое, всё, что зрил я в жизни, представляет
И старое уже тем видом возновляет.

Износит из себя сокровище сие
Все речи, гласы все, вразнь вдруг ли обое,
Износит всякий вкус, и всякий цвет, и краску,
Степени мира, ход, фигуру, гнев и ласку;
Всё, были чувства чем когда поражены,
И вещи все, в мою что память вложены́.
Воспоминаю ту, когда хочу я, радость,
Лет за пять коя мне была велика сладость;
Идет ко мне она; хоть и не живо толь,
Чувствительным была веселием та коль.
Я помню, что весьма был весел в оно время,
Не так теперь и та мне память некак бремя.
Я ставлю пред себя и скорби и печаль
И всё, что потерял или чего мне жаль:
Все сии пред меня сбираются вдруг виды,
Но чувствам уж моим без всякия обиды.
Бывают вот не те конечно тут они,
Недавно были что иль были искони:
Не могут возмущать уж моего те духа,
Свирепости их всей не чувствую ни слуха.
Мучительность во мне была тогда бодра,
Но ныне та болезнь не и́но что игра.
Минувшая давно чувствительная болесть
Иль внутренности все снедающая горесть
Теперь уже меня собою веселят,
Нимало не бодут, ниже́ нимало тлят,
Прошедшия впреки веселия печалят
И некак память внутрь явлением тем жалят:
Прелестного дают теперь мне болей зреть,
Неж вещию тогда случилось им иметь;
Тем памяти моей печаль они наводят,
Как вспоминает их и как в нее приходят.

Два чуда я в себе непостижимы зрю
Одно, что память есть как книга, говорю:
Премного видов в ней вкоренено есть разных,
Являющих мне вещь и потому непраздных.
Внутрь толь все предстоят порядочно пред мной,
Что крайнейше меня дивят за чин собой;
Однак не от меня учреждены толь срядно,
Ни так мог учредить припадок их изрядно.
Не тщался никогда я в память вкоренить,
Ни буквы в книге сей в тот чин соединить;
Я только примечал из видов каждый точно,
Зрил доброе в них что, иль нечто зрил порочно.
Конечно учредить ниже припадок мог:
Не мудрости одной в нем нет, он всем убог,
А то искусство есть в себе толь превосходно,
Что человеку здесь никоему не сродно.
Чья ж мудрая рука в чреждении была,
Что всё составить то способно возмогла?
Другое чудо есть, как память, рассуждаю,
Что в книге оной всё способно я читаю,
Лишь только б то читать когда я захотел
И должную к тому прилежность внутрь имел.
Незнаемо письмо себе ум представляет
И то, читая так, следов не оставляет.
Ни память мне сама известна прямо есть,
А письмен оных всех в ней не могу исчесть,
Которые предстать в явление стремятся
И сами меж собой в порядок становятся,
Послушавшись все в том тут воли моея
И ей покорность всю собою отдая.
Почти верьховну власть над тварию имею,
Да и повелевать ей предержавно смею,
А волю исполнять та и спешит мою,
Что должность так творит немедленно свою.
Без власти есть мой ум над прочими телами:
Я следую затем всё естество делами,
Но нахожу я в том, что мысль моя одним
Владеет телом так соединенна с ним,
Составы есть его прилично воздвигая,
А таин в них к тому сама отнюдь не зная.
Кто ж с телом мысль мою навек соединил
И властию ее над оным толь почтил?
Кто между ними ту сопряг так и взаимность,
Что чувствующих нас всегда приводит в дивность?

По грунту разум наш величествен и слаб:
По первому в себе является не раб.
Прошедшее уже не смятно ограняет
И с настоящим то в себе соединяет;
Он проницает так до будущего сам,
По настоящим всем и прошлым всем делам;
Имеет о себе идею, и о теле,
И в бесконечном что находится отделе.
Пристойное себе всё познавает он,
Отмещевает же то всё, в чем вред есть и урон.
Скажи: триангул есть собою бесконечность,
Тотчас ответом он находит тут преречность
И скажет, что границ в ней нету, ни конца,
Тем ни фигуры нет, ни зада, ни лица.
Спроси: та состоит коликими частями?
Он скажет, что не долг счислять ее костями;
Последства, первства нет, ни также в ней числа,
А инак быть бы та конечностью могла.
Кто часть одну найти возможет в бесконечном,
Тот найдет и другу́ в успехе скоротечном;
Тот к одному числу другое приложить
И может уж еще на счетах положить.
Но бесконечность там не может быть собою,
Опишется где та границею какою,
Придается иль к числу премногое число,
Которое затем еди́ницами шло.

Чрез бесконечность мы конечность познаваем,
Лишение чрез вещь умом усмотреваем;
Кто скорбию когда на ложе возложе́н,
Тот здравия в себе приятного лишен.
Кто чувствует, что слаб, в том нет приличны силы,
Иль в оном силы все находятся уж хилы.
В ком здравия не зрим, болящим тот у нас;
Бессилен будет кто, зовется слабым враз.
Мы знаем темноту, когда лишимся света.
Что без конца, чрез то, чему конец, примета;
В том мерам никаким не зрится ни пример,
Сие ж находим мы ему от должных мер.
Еди́ницы, в приклад, десятью есть в десятке;
Десятку быть ни раз нельзя тоя в порядке.
Без света тьмы познать не можно есть никак;
Без здравия того, что есть болезнь; итак,
Мы знаем, что в себе конечно и предельно,
Тем – что есть без конца, что вдруг и нераздельно.
В уме есть то само́м, дивился б он чему
И мог превосходить себя сим по всему.
Повсемственны его идеи, купно вечны,
Пременою ниже́ не могут быть пресечны.
Когда скажу: нельзя быть купно и не быть;
Долг более всему единой части слыть;
Без прямизны тот круг, кой круг есть совершенный;
Меж пунктов двух прямый путь больше сокращенный;
Округ равно везде от центра отстоит,
Ни далей тот себя, ни ближе где кривит, –
Всем истинам таким быть инако не можно,
И всё сие везде и повсегда неложно.
Пусть сокрушится мир и будет он ничто,
Пусть рассуждать о сем не станет уж никто;
Однак те правды все останутся собою,
Не вредны никогда пременою какою,
Хотя и ни един не будет их уж знать,
Хоть ни един об них не станет рассуждать,
Но вдруг не быть и быть есть невозможно ввеки,
Уверены о том как ныне человеки.
Подобно как лучи от солнца есть светлы
И повсегда в себе без всякие те мглы,
Хотя б у всех людей очей зреть не имелось,
Сияние однак лучей всегда б белелось.
Что дважды два числом четыре токмо суть,
От вечности сему числу такой был путь.

Не токмо знаем то и твердо мы и прямо,
Но и сомниться всяк не может в нас упрямо,
Что истиною есть от вечности всея,
То не лишится ввек уж правды своея.
Идеи сии все толь в разуме суть чисты,
Что пребывают в нем всегда собою исты;
О круге правдой что одном утверждено,
То правдою для всех кругов ограждено.
Не может никогда сие всё премениться,
Ни мало и никак в себе то повредиться.
Идей сих правоту хоть чуть-чуть пременять,
То разум наш и смысл с рассудком истреблять.
Величие ума толико превосходно,
Что чувствуемым всем созданиям несродно!
Однак великость та не беспредельна есть:
Далеко от него всесовершенства честь.
Противится страстям коль слабо он кипящим,
Коль мало против них бывает бодро бдящим!
И заблуждений коль в рассудностях его!
Без сил хотеть добра – он есть как без всего.

Не ясно ль, что наш ум не от себя стал сущим?
Не мог бы многих толь свершенств быть не имущим:
Конечно б он себе верьховнейши те дал,
Лишенного себя которых внутрь познал.
Большое дав себе, а именно ту бытность,
Но положил бы свойств, что меньше есть, в забытность;
Он сведом, лучше есть всесовершенным быть,
В границах неж стоять и не свершенным слыть;
Он знает, что мощи́ всё – лучше несравненно,
И знать, что б было всё ж ему всегда явленно,
А нежели иметь с пределом мощь сию
И нечто токмо знать чрез участь ту свою.
С другой страны, не мог создать ума припадок:
В безумном не могло премудрых быть догадок.
В бессильном, и кой есть толико слаб и хил,
Не можно обрестись к созданию толь сил.
Избранию в благом был долг, а то пустое,
Не то, чтоб нечто был, иль нечто б был благое.
Тварь мыслящу создать, ту вольну сотворить,
И с телом сопрящи, и то ей покорить –
Быть должно есть в творце как силе пребезмерной,
Так благости ж такой и мудрости всеверной.
Созданный разум сам вещает, что творец
Не ин быть должен есть, как совершен вконец,
Несовершенств в себе, ниже́ отнюдь предела
Имеяй, и ниже́ вещественного тела;
Тем самобытный дух, по естеству простый,
От века и вовек предсутствуя святый,
Начало и конец, вседетельна причина,
Превыше всех существ и необходна чина.
Но существо сие и есть живущий бог,
Доказанный чрез весь эпистол сих предлог.

Не мни, Евсевий, быть простым то любопытством,
Что бога можем зреть естественным всем бытством;
Великость тварей всех, пред нас что предстает,
Такую о творце идею подает,
Что невозможно есть тому не удивляться
И знания о нем внутрь нам не сподобляться;
Пространством для вещей безмерность мы его,
Премудрость познаем от дельного всего;
Избранием доброт благую зрим в нем волю
И зрим творений всех благополучну долю.
Не вем, как можно быть толикой слепоте
Безбожия, при сей созданий лепоте?
Нечестие сие в себе есть толь порочно,
Что так слепотствовать не можно ненарочно.
Поистине здесь всяк божественну зрит власть,
Но отрицает кой ту чрез извольну страсть,
Котора бога быть отнюдь бы не желала,
Чтоб, мести не боясь, бесчинием пылала.

Но да трепещет внутрь вся беззаконий лесть!
Не токмо всесвятый и праведный бог есть,
Бессмертна и душа, от бога нам пода́нна;
Она по естеству бессмертною созда́нна.
В духовном существе частей делимых нет,
Решиться б ей на те и погубить свой след;
Телесна смерть тела́ решит на многи части,
Так умирают те от таковой напасти;
Простое, как душа, есть без частей родство,
Бессмертно есть затем душевно существо.
По смерти не Ничто и плоть сама бывает:
Вся на стихии та решась внутрь истлевает.
Но существо души есть благородней тел,
В которой ум и смысл толико воспроцвел;
Как скоро б толь могла в Ничто вдруг разрешиться,
И чувств, и жизни всей, вне тела, та лишиться?
Умерше тело есть но смерти не Ничто:
Тем можно ль не сказать о духе больше то?
Не умирает дух по той телесной смерти:
Безместно, чтоб раздел частей того мог стерти.

Итак, на мал конец, дотоль дух будет жив,
Доколь всесильный бог, господь благолюбив,
В ничто не превратит, родством души не мертвой,
И не отдаст ее смертельности как жертвой.
Однак душ всеблагий не уничтожит бог;
Из свойств его тому суть некия в залог.
По благости своей не мог не для блаженства
Умов он сотворить, их ради совершенства.
А буде б, кратко дав здесь время им пожить,
Потом он их мертвит; то б тем не ублажить.
Да созидал бы их на сущие здесь муки,
Терпящих повсегда несносны в теле скуки.
Толь люта бога мнить не токмо не хвала,
Но истинныя есть безбожия хула.
Всеправеден есть бог. Он правдою своею
Не может сотворить, чтоб зол иль благ душею
Препровождал всю жизнь который человек,
Бессмертен бы уж тот не пребывай вовек,
Чтоб получил иль казнь, иль почесть равномерну,
За произвольность дел иль добру, иль неверну.
Бог купно всеправдив. Правдивость же его,
Бессмертие дает душам всем для сего,
Что ясную он в них о том идею всеял
И сильное к тому желание содеял.
И как бог пресвятый не может обмануть,
То может ли сие конечно преминуть,
Чтоб не была душа бессмертною в том свете,
О всех делах своих по данном там ответе?
Душа бессмертна се вовек и по сему,
Как есть по существу простому своему.

Бог неизменный есть как чуден, так и верен!
Бог истинен, и суд его нелицемерен!
Бог в множестве земным является чудес,
Имеяй свой престол превыше всех небес,
Где грозных молний огнь весь оный освещает
И приступить к зарям собой не допущает.
Бог прежде тварей всех и прежде всех веков;
Как есть его предел, пребудет ввек таков.
Пред ним сил многи тьмы сияниями блещут,
Величества его в люблении трепещут.
Любовь благим всем бог, а злым душам есть страх:
Бог духа не судил решить в смертельный прах.

«B. K. Тредиаковский. Избранные произведения». Раздел «Феоптия».