«Гитана» Я. Полонский

De la dulce mi enemiga
Nace un mal que al alma hiere…
(исп. песня).

‎

‎     Вот, Гитана идет по базару
‎‎     И несет за плечом, – за плечом,
‎‎     Позолоченным солнца лучом,
‎‎     На малиновой ленте гитару.
‎‎     На гитаре струна порвалась;
На груди, как змея, черный локон колышется;
На ходу тяжело ей, красавице, дышится…
‎     Чу!.. разносится звон… день погас…

‎‎     Кто в Севилье не знает Гитаны,
‎‎     С влажным блеском её черных глаз!
‎‎     Кто не слышал ее в поздний час,
‎‎     Когда блещут огни и фонтаны?
‎‎     В те далекие дни – алтари
Воздвигались любви, – каждый юноша, каждая
Молодая невеста, взаимности жаждая,
‎‎     Не должны были спать до зари.

‎‎     Чаще были ночные свиданья,
‎‎     Было больше таинственных чар,
‎‎     Звонче был по ночам гул гитар,
‎‎     Слаще шёпот… В лампадном сиянии
‎‎     Полнолунья, душистых кудрей
Пряди длинные ниже, всё ниже склонялися…
И капризные цепи любви проверялися
‎‎     Прежде, чем их спаял Гименей.

‎‎     Лишь Гитана могла бы едва ли
‎‎     Звать счастливца к балкону в свой дом, –
‎‎     Дом её был почти шалашом
‎‎     За оградой, где гряды копали,
‎‎     Да тянулись веревки с бельем…
Но она веселее была и беспечнее
Городских щеголих и, быть может, сердечнее, –
‎‎     Голосок её был с огоньком…

‎‎     Она знала, что там под листвою,
‎‎     Где в прохладе, с закатом зари,
‎     У бассейна горят фонари,
‎‎     Где цветы дышат вечной весною,
‎‎     Где лохмотьям и серым плащам
Не мешает и гранд своей пышной одеждою, –
Без Гитаны с гитарой – одною надеждою
‎‎     Меньше светит наивным сердцам.

‎‎     Отчего же с обычной эстрады
‎‎     Не слыхать ее? Или больна?
‎‎     Или замужем? Или она
‎‎     Влюблена и не ищет услады
‎‎     В фимиаме горячих похвал? –
Вдруг прошел странный слух, далеко не таинственный:
У Гитаны – любовник, – Дон-Педро, единственный,
‎‎     Кому бес богатеть помогал…

‎‎     Помогал и в любви… Были слухи,
‎‎     Что, в дороге, ребенком, он был
‎‎     Взять бандитами в плен, полюбил
‎‎     Удаль их, воспитался в их духе,
‎‎     С их согласья в Севилью сбежал,
Завладел, по наследству от дяди, палатами,
И нередко, от банды снабженный дукатами,
‎‎     Втайне ей помогал и спасал…

‎‎     Так о нём толковали в народе;
‎‎     Но – красавец, богач, фантазер,
‎‎     Женских, пылких сердец милый вор,
‎‎     Он, на зло молодежи, был в моде
‎‎     У вдовиц, – у больших мастериц
Прикрывать ложью то, что зовут в свете тайною, –
А Дон-Педро, владея удачей случайною,
‎‎     Не щадил ни знакомства, ни лиц…

‎‎     Что-то девственное и вакхальное,
‎‎     То мгновенные вспышки зарниц
‎‎     Из-под длинных, как стрелы, ресниц,
‎‎     То порыв, то улыбка печальная, –
‎‎     Всё, что было от грубых страстей
Далеко, как от хрипа воздушное пение,
Всё, что было в Гитане и блеск и затмение,
‎‎     Не давало ему спать ночей…

‎‎     И, конечно, Дон-Педро влюбился,
‎‎     Как влюблялись сатиры, когда
‎‎     Им на свете была череда
‎‎     Ликовать (вряд ли свет изменился!)…
‎‎     Он добился свидания с ней
И увлек ее… (дом её не был с перилами),
И нарушил соблазн чародейными силами
‎‎     Тишину её светлых ночей.

‎‎     Разлюбив, говорил он Гитане:
‎‎     – Без ума я от женщин… – грешно
‎‎     Их щадить, – клятвам верить – смешно! –
‎‎     Кобылица – и та на аркане
‎‎     Рвется в степь; как ее ни ласкай,
Не желает она и за корм быть послушною
Злой узде: так и ты, не кажись простодушною
‎‎     И притворно цепей не желай…

‎‎     И Гитана во гневе не стала
‎‎     Упрекать его… Цепь порвалась…
‎‎     О! пусть думают, что продалась…
‎‎     Всё равно, – обаянье пропало…
‎‎     Красота её стала цветком,
Ради прихоти сорванным или подкошенным,
И, увы! добавляла молва, скоро брошенным…
‎‎     Значит, ей и позор нипочем…

‎‎     Долго, долго Гитана блуждала,
‎‎     Как в чаду, – наконец поняла,
‎     Что одна её слава – прошла,
‎‎     Что – приходит другая… И стало
‎‎     Ей и страшно, и больно от ран,
Наносимых ей в сердце: – никто соблазнителя
Не винил, – честь её не нашла себе мстителя, –
‎‎     Значит, был обоюдный обман…

‎‎     Так зачем же, голодная, злая,
‎‎     Загорелая, – словно несет
‎‎     Ее буря, Гитана идет
‎‎     На эстраду, вперед сознавая,
‎‎     Что она никому не нужна!
Но Гитану зовут и – Гитана решается…
А струна, по струнам задевая, мотается…
‎‎     И ей чудится, – шепчет струна:

‎‎     «У тебя, – она шепчет, – ни брата,
‎‎     Ни отца нет… и вся-то семья,
‎‎     Всё богатство – гитара твоя,
‎‎     Да теперь – рукоятка булата…
‎‎     О, Дон-Педро! уже никому
Льстить не будет он, ночью гуляя с синьорами, –
По утрам провожать их влюбленными взорами,
‎‎     Чтоб они улыбались ему.

‎‎     Думал он, ты уйдешь и забудешь
‎‎     Его клятвы, как он их забыл;
‎‎     Он тебя никогда не любил, –
‎‎     А ты будешь любить, – вечно будешь!..»
‎‎     И вот, чудится ей, со струной
Говорит она: «Это во сне мне приснилося,
И не знаю сама я, как это случилося…
‎‎     Матерь Божия! – Нож был со мной…»

‎‎     Она бредить, а всё ж за бесчестье
‎‎     Нанесла она страшный удар,
‎‎     Тот удар, что дворцы и базар
‎‎     Называют кровавою местью.
‎‎     На пиру был Дон-Педро, – домой
Шел, посвистывая; на пути, ночью хмурою,
Не узнал он Гитаны и назвал Лаурою, –
‎‎     Но, едва сжал ей локоть рукой,

‎‎     Отшатнувшись, очнулась Гитана
‎‎     И вонзила в него лезвие…
‎‎     Он без крика взглянул на нее
‎‎     Страшным взглядом – и грохнулся; рана
‎‎     Стала кровью пятнать мрамор плит…
Постояв, завернулась Гитана в мантилию
И ушла… – а по утру цирюльни Севилию
‎‎     Известили: Дон-Педро – убит!..

‎‎     Вот и новая ночь: отворяют
‎‎     В окнах ставни, – из окон несет
‎‎     Ароматами, – скоро блеснет
‎‎     Серп луны… по аллеям блуждают
‎‎     Чьи-то тени… Чу! кто-то свистит…
Шум шагов, голоса ей, встревоженной, слышатся
Пряди кос, словно львиная грива, колышатся, –
‎‎     За плечами гитара дрожит.

‎‎     Вот, пришла и встряхнула кудрями;
‎‎     Вот эстрада, – Гитана идет…
‎‎     Что за чудо!.. Толпа вся встает,
‎‎     И ее осыпают цветами,
‎‎     Рукоплещут… восторженный вой
Голосов… И стоит она, бледная, щупая,
Все ли струны?! – Ужели толпа эта глупая
‎‎     Поняла, кем убит милый мой?!

Между 1890 и 1895 г.