«Горящие пальцы» К. Бальмонт

За бором, за лесом, двор, выстланный камнем,
Жил шляхтич на этом дворе,
Владелец поместий, богатых и многих,
И бора, и леса того.
Роскошно справлял он свои именины,
Соседей позвал и родных,
Кто ехал верхом, кто в коляске средь женщин,
Был смех и веселие лиц.
Из темного бора, из частого бора,
Какой-то возник человек,
Ружье на плече у него не дрожало,
Был острый за поясом нож.
Смотрел он как волк, как лиса он таился,
Следя за песчаным путем,
И сел за кустом он в тенистом укрытьи,
Считал, и двенадцать он счел,
Из леса зеленого вышел незримо
Какой-то другой человек,
Ружье на плече у него не дрожало,
За поясом нож был и нож.
Смотрел он как волк, как лиса он таился,
Следя за проезжим путем,
Вошел в можжевельник, и стал за кустами,
Считал он, и счел четырех,
И оба, те двое, что были как волки,
Внезапно друг с другом сошлись,
Тихонько друг с другом они говорили,
И к городу вместе пошли.
Висел там вчерашний повешенный, мертвый,
На взгорьи, под глыбою стен,
Они ему руку на сгибе отсекли,
И к лесу поспешно ушли.
Пять пальцев, пять выгнутых пальцев кривилось
На той отсеченной руке,
И вороны черные были на трупе,
И каркала стая ворон.
А в боре, а в лесе густели деревья,
Стволы уходили к стволам,
И в ветре крутились песчинки, пылинки,
Бежали проезжим путем.
Объят ликованьем двор, выстланный камнем,
Пирует приветливый пан,
Шумят, веселятся родные и гости,
Уж полночь, пора на покой.
Соседи легли на дворе, а родные
Во флигель далекий пошли,
Один был с женой, богомольной и честной,
Пошла она с мужем своим.
В покое просторном душистое сено,
На нём дорогие ковры,
А женщине дали лежанку. Уснули
Четыре, на золоте спят.
Она же не спит и читает молитвы,
И дрогнула – филин кричит.
На крыше он ухнул, и страшно, и близко
Чу, шёпоты, шорох, шаги,
Минута, и двери раскрылись, и ясность
Ударила в очи её,
Вошел человек тот, со взорами волка,
Он мертвую руку держал.
Горящие пальцы, четыре, четыре,
Как факел был каждый из них,
Их пламя, дымясь, синевато-седое,
Сияньем слепило глаза.
За этим другой шел, со взорами волка,
Имел он с собой два ножа,
И нес он на блюде четыре стакана.
Два волка вошли на порог.
И первый тут поднял горящие пальцы,
Свечение трупьей руки,
Другой же, над каждым стаканом подувши,
Их все опрокинул вверх дном.
И спящие разом вздохнули глубоко,
Во сне задрожали тела,
И каждый за саблей своей потянулся,
Проснуться ж не мог ни один.
Над сонными свечи такие светили,
Что сон непробудный струят,
И ангел-хранитель от каждого скрылся,
И руки свои заломил.
Приблизился к каждому час бесповторный,
Молиться ж не мог ни один,
А женщину словно бы что оковало,
Недвижными были глаза,
Застыла без сна, ибо пятого пальца
Тогда для неё не зажгли,
И в пятый стакан не подули, чтоб было
Кому на убийство смотреть.
Тут вынут был нож из-за пояса острый,
Убийца до спящих пошел,
И женщина взором следила безумным,
Как шел он, как шел, как ступал,
И первым лежал её муж, и хотелось
Ей крикнуть, но голос тоски,
Но голос отчаянья грудь разрывал ей,
И в горле безмолвно тонул.
И в грудь острие погрузилось глубоко,
Кровь брызнула алой струей,
И очи убийцы залила, но быстро
Он вытер их, снова был зряч,
Так были и трое убиты, другие,
Когда же собрал он мешки,
Взяв золото, к женщине, дико глядевшей,
Пошел он с кровавым ножом.
Другой посветил, и лицо было бледно,
Как холст, и недвижны глаза,
Холодные руки застыли в молитве,
И вложен в те руки был нож.
Он теплою кровью лицо ей помазал,
Одежды её окропил,
Дал знак, и, потухнув, на землю упала
В безгласности трупья рука.
Что было на утро? Немую казнили.
И мнилось, светились, дымясь,
Горящие пальцы, четыре, четыре,
Безжалостной мертвой руки.
Застывшие очи увидели столько,
Что был им не страшен палач,
Застывшие губы упорно молчали,
И что́ бы могли говорить.
Когда ж хоронили молчавшую жертву,
Из самой могилы её
Взлетела безвестная белая птица,
И с криком пропала вдали.
И кровью залитый двор, выстланный камнем,
Стал местом пожаров и бед,
Пожаров, зажженных незримой, но меткой,
Горящею мертвой рукой.

Стихотворения из сборника «Морское свечение» (1910). Раздел «Польские легенды».