Pishi-stihi.ru »
Владимир Маяковский
«Летающий пролетарий» В. Маяковский
Предисловие
В «Правде» пишется правда. В «Известиях» – известия. Факты. Хоть возьми да положи на стол. А поэта интересует и то, что будет через двести лет или – через сто.I
Война, которая будет сейчасКогда перелистываем газетный лист мы, перебираем новости заграницы болотной, натыкаемся – выдумали ученые империалистовы: то газ, то луч, то самолет беспилотный. Что им, куриная судьба горька? Человечеству помогают, лучи скрестя? Нет – с поднебесья новый аркан готовят на шеи рабочих и крестьян. Десятилетие страницы всех газетин смерть начиняла – увечья, горе… Но вздором покажутся бойни эти в ужасе грядущих фантасмагорий.. . . . . . . . . . . . . . . . . . .2125 год.Небо горсти сложило (звезды клянчит). Был вечер, выражаясь просто. На небе, как всегда, появился аэропланчик. Обычный – самопишущий – «Аэророста». Москва. Москвичи повылезли на крыши сорокаэтажных домов-коммун. – Посмотрим, что ли… Про что пропишет. Кто? Кого? Когда? Кому? –Тревога.Летчик открыл горящий газ, вывел на небе раму. Вывел крупными буквами: ПРИКАЗ. МОБИЛИЗАЦИЯ. А потом – телеграмму: Рапорт. Наблюдатели. Берег восточный. Доносим: «Точно – без пяти восемь, несмотря на время раннее, враг маяки потушил крайние». Ракета. Осветились в темноте приготовления – лихорадочный темп. Крыло к крылу, в крылья крылья, первая, вторая, сотая эскадрилья. Еще ракету! Вспыхнула. Видели? Из ангаров выводятся истребители. «Зашифровали. Передали стам сторожевым советским постам. Порядок образцовый. Летим наперерез, в прикрытии газовых завес». За рапортом – воззвание: «Товарищи, ясно! Угроза – Европе и Азии красной. Америка – разбитой буржуазии оплот – на нас подымает воздушный флот. Не врыть в нору рабочий класс. Рука – на руль! Глаз – на газ!» Казалось, газ, смертоносный и душненький, уже обволакивает миллионы голов. Заторопились. Хватали наушники. Бросали в радио: «Алло! Алло!!» Мотор умолк, тревогу отгаркав. Потух вверху фосфорический свет. А люди выводили двухместки из ангариков, летели – с женой – в районный совет. Долетевшим до половины встречались – побывавшие в штабе. Туда! Туда!! Где бомбы да мины сложил арсенальщик в страшный штабель.Радиомитинг.– Товарищи! На митинг! – радио кликал. Массы морем вздымало бурно. А с Красной площади взлетала восьмикрылка – походная коминтерновская трибуна. Не забудется вовек картина эта. В масках, в противогазном платье земля разлеглась фантастическим макетом. А вверху – коминтерновский председатель: – Товарищи! Сегодня Америка Союзу трудящихся навязывает войны! – От Шанхая до ирландского берега – фразы сразу по радиоволнам.Авиамобилизация.Сегодня забыли сон и дрему. Солнце искусственное в миллиард свечей включили, и от аэродрома к аэродрому сновали машины бессонных москвичей. Легкие разведчики, дредноуты из алюминия… И в газодежде, мускулами узловат, рабочий крепил подвески минные; бомбами – летучками набивал кузова. Штабные у машин разбились на группки. Небо кроили; место свое отмечали. Делали зарубки на звездах – территории грядущих боев. Летчик. Рядом – ребятишки (с братом) шлем помогали надеть ему. И он объяснял пионерам и октябрятам, из-за чего тревога и что – к чему: – Из Европы выбили… из Азии… Ан, они – туда навострили лыжи, – в Америку, значит. В подводках. За океан. А там – свои. Буржуи. Кулиджи. Мы тут забыли и имя их. Заводы строим. Возносим трубы. А они не дремлют. У них – химия. Воняют газом. Точат зубы. Ну, и решили – дошло до точки. Бомбы взяли. С дом – в объем. Камня на камне, листочка на листочке не оставят. Побьют… Если мы не побьем. –Вперед.Одна машина выскользнула плавно. Снизилась, смотрит… Чего бы надо еще? Потом рванулась – обрадовалась словно – сигнализировала: «Главнокомандующий. Приказываю: Пора! Вперед!! И до Марса винт отмашет!» Отземлились, подняли рупора. И воздух гремит в давнишнем марше.Марш.Буржуи лезут в яри на самый небий свод. Товарищ пролетарий, садись на самолет! Катись назад, заводчики, по облакам свистя. Мы – летчики республики рабочих и крестьян. Где не проехать коннице, где не пройти ногам – там только летчик гонится за птицами врага. Вперед! Сквозь тучи-кочки! Летим, крылом блестя. Мы – летчики республики рабочих и крестьян! Себя с врагом померьте, дорогу кровью рдя; до самой небьей тверди коммуну утвердя. Наш флаг меж звезд полощется, рабочью власть растя. Мы – летчики, мы – летчицы рабочих и крестьян!Начало.Сначала разведчики размахнулись полукругом. За разведчиками – истребителей дуга, А за ними газоносцы выстроились в угол. Тучи от винтов размахиваются наугад. А за ними, почти закрывая многоокий, помноженный фонарями небесный свод, летели огромней, чем корабельные доки, ангары – сразу на аэропланов пятьсот. Когда повороты были резки, – на тысячи ладов и ладков ревели сонмы окружающих мастерских свистоголосием сирен и гудков. За ними вслед пошли обозы, маскированные каким-то цветом седым. Тихо… Тебе – не телегой об земь!.. Арсеналы, склады медикаментов, еды… Под ними земля выгибалась миской. Ждали на каждой бетонной поляне. Ленинская эскадрилья взлетела из-под Минска… Присоединились крылатые смоляне… Выше, выше ввинчивались летчики. Совсем высоко… И – еще выше. Марш отшумел. Машины – точки. Внизу – пощурились и бросили крыши. Проверили. Есть – кислород и вода. Еду машина в минуту подавала. И влезли, осмотрев провода и привода, в броню газонепроницаемых подвалов. На оборону! Заводы гудят. А краны мины таскают. Под землю от вражьего газа уйдя, бежала жизнь заводская.Поход.Летели. Птицы в изумленьи глядели. Летели… Винт, звезда блестит в темноте ли? Летели… Ввысь до того, что – иней на теле. Летели… Сами себя ж догоняя еле, летели. С часами скорость творит чудеса: шло в сутки двое сполна; два солнца – в 24 часа; и дважды всходила луна. Когда ж догоняли вращенье земли – сто мест перемахивал глаз. А циферблат показывал им один неподвижный час. Взвивались, прорезавши воздух весь. В удушьи разинув рот, с трудом рукой, потерявшей вес, выструивали кислород. Врезались разведчики в бурю и в гром и, бросив громовую одурь, на гладь океана кидались ядром и плыли, распенивши воду. Плавучей миной взорван один. И тотчас все остальные заторопились в воду уйти, сомкнувши брони стальные. Всплывали, опасное место пройдя, стряхнувши с пропеллеров капли; и вновь в небосвод, пылающ и рдян, машин многоточие вкрапили. Летели… Минуты… сутки… недели… Летели. Сквозь россыпи солнца, сквозь луновы мели летели.Нападение.Начальник спокойно передвигает кожаный на два валика намотанный план. Все спокойно. И вдруг – как подкошенный, камнем – аэроплан. Ничего. И только лучище вытягивается разящей ручищей. Вставали, как в пустыне миражи, сто тысяч машин эскадрильи вражьей. Нацелив луч, истребленье готовящий, сторон с десяти – никак не менее – свистели, летели, мчались чудовища – из света, из стали, из алюминия. Качнула машины ветра река. Налево кренятся по склону. На правом крыле встает три «К», три черных «К» – Ку-клукс-клана. А ветер с другого бока налез, направо качнул огульно – и чернью взметнулась на левом крыле фашистская загогулина. Секунда. Рассмерчились бешено. И нет. Исчезли, в газ занавешены. На каждом аэро, с каждого бока, как будто искра – в газовый бак, два слова взрывало сердца: «Тревога! Враг!»Аэробитва.Не различить горизонта слитого. Небо, воздух, вода – воедино! И в этой синеве – последняя битва. Красных, белых – последний поединок. Невероятная битва! Ни одного громыханийка!! Ни ядер, ни пуль не вижу мимо я – только винтов взбешенная механика, только одни лучи да химия. Гнались, увлекались ловом, и вдруг – поворачивали назад. Свисали руки, а на лице лиловом – вылезшие остекленелые глаза. Эскадрильи, атакующие, тучи рыли. Прожектор глаз открывает круглый – и нету никаких эскадрилий. Лишь падают вниз обломки и угли. Иногда, невидимые, башня с башнею сходились, и тогда громыхало одно это. По старинке дрались врукопашную два в абордаже воздушные дредноута. Один разбит, и сразу – идиллия: беззащитных, как щенят, в ангары поломанные дредноуты вводили, здесь же в воздухе клепая и чиня. Четырежды ночью, от звезд рябой, сменились дней глади, но все растет, расширяется бой, звереет со дня на день. В бою умирали пятые сутки. Враг отошел на миг. А после тысяча ясно видимых и жутких машин пошла напрямик. В атаку! В лучи!! – Не свернули лета. В газ!!! – И газ не мутит. Неуязвимые, прут без пилотов. Все метут на пути.Гнут.Командав нахмурился. Кажется – крышка! Бросится наш, винтами взмашет – и падает мухой, сложивши крылышки. Нашим – плохо. Отходят наши. Работа – чистая. Сброшена тонна. Ни увечий, ни боли, ни раны… И город сметен без всякого стона тонной удушливой газовой дряни. Десятки столиц невидимый выел никого, ничего не щадящий газ. К самой к Москве машины передовые прут, как на парад, как на показ… Уже надеющихся звали вралями. Но летчики, долг выполняя свой, аэропланными кольцами- спиралями сгрудились по-над самой Москвой. Расплывшись во все небесное лоно, во весь непреклонный машинный дух, враг летел, наступал неуклонно. Уже – в четырех километрах, в двух… Вспыхивали в черных рамках известия неизбежной ясности. Радио громко трубило: – Революция в опасности! – Скрежещущие звуки корежили и спокойное лицо, – это завинчивала люки Москва подвальных жильцов. Сверху видно: мура – так толпятся; а те – в дирижаблях да – на Урал. Прихватывают жен и детей. Растут, размножаются в небесном ситце надвигающиеся машины-горошины. Сейчас закидают! Сейчас разразится! Сейчас газобомбы обрушатся брошенные. Ну что ж, приготовимся к смерти душной. Нам ли клониться, пощаду моля? Напрягшись всей силищей воздушной, примолкла Советская Земля.Победа.И вдруг… – не верится! – будто кто-то машины вражьи дернул разом. На удивленье полувылезшим нашим пилотам, те скривились и грохнулись наземь. Не смея радоваться – не подвох ли? снизились, может, землею шествуют? – моторы затараторили, заохали, ринулись к месту происшествия. Снизились, к земле приникли… В яме, упавшими развороченной, – обломки алюминия, никеля… Без подвохов. Так. Точно. Летчики вылезли. Лбы-складки. Тысяча вопросов. Ответ – нем. И лишь под утро радио-разгадка: – Нью-Йорк. Всем! Всем! Всем!Радио.Рабочих, крестьян и летные кадры приветствуют летчики первой эскадры. Пусть разиллюминуют Москву в миллион свечей. С этой минуты навек минуют войны. Мы – эскадра москвичей – прорвались. Нас не видели. Под водой – до Америки рейс. Взлетели. Ночью громкоговорители поставили. И забасили на Нью-Йорк, на весь. «Рабочие! Товарищи и братья! Скоро ль наций дурман развеется?! За какие серебреники, по какой плате вы предаете нас, европейцев? Сегодня натравливают: – Идите! Европу окутайте в газовый мор! – А завтра возвратится победитель, чтоб здесь на вас навьючить ярмо. Что вам жизнь буржуями дарена? Жмут из вас то кровь, то пот. Спаяйтесь с нами в одну солидарность. В одну коммуну – без рабов, без господ!» Полицейские – за лисой лиса – на аэросипедах… Прожектора полоса… Напрасно! – Качаясь мерно, громкоговорители раздували голоса лучших ораторов Коминтерна. Ничего! Ни связать, ни забрать его – радио. Видим, у них – сумятица. Вышли рабочие, полиция пятится. А город будто огни зажег – разгорается за флагом флажок. Для нас приготовленные мины миллиардерам кладут под домины. Знаменами себя осеня, атаковывают арсенал. Совсем как в Москве столетья назад Октябрьская разрасталась гроза. Берут, на версты гром разбасив, ломают замков хитроумный массив. Радиофорт… Охраняющий – скинут. Атаковали. Взят вполовину. В другую! Схватка, с час горяча. Ухватывают какой-то рычаг. Рванули… еще крутнули… Мгновение, – и то чересчур – мгновения менее, – как с тыщи струнищ оборванный вой! И тыща чудовищ легла под Москвой.Радость.В «ура» содрогающимся ртам еще хотелось орать и орать досыта, – а уже во все небеса телеграммищу вычерчивала радиороста: «Мир! Народы кончили драться. Да здравствует минута эта! Великая Американская федерация присоединяется к Союзу советов!» Сомнений – ни в ком. Подпись: «Американский ревком».Возвращение.Утром с запада появились точки. Неслись, себя и марш растя: «Мы – летчики республики рабочих и крестьян. Недаром пролетали – очищен небий свод. Крестьянин! Пролетарий! Снижайте самолет! Скатились вниз заводчики, по облакам свистя. Мы летчики – республики рабочих и крестьян! Не вступит вражья конница, ни птица, ни нога. Наш летчик всюду гонится за силами врага. Наш флаг меж звезд полощется, рабочью власть растя. Мы – летчицы, мы – летчики рабочих и крестьян».II
Будущий бытСегодня.Комната – это, конечно, не роща. В ней ни пикников не устраивать, ни сражений. Но все ж не по мне – проклятая жилплощадь: при моей, при комплекции – проживи на сажени! Старики, старухи, дама с моською, дети без счета – вот население. Не квартира, а эскимосское или киргизское копченое селение. Ребенок – это вам не щенок. Весь день – в работе упорной. То он тебя мячиком сбивает с ног, то на крючок запирает в уборной. Меж скарбом – тропинки, крымских окольней. От шума взбесятся и самые кроткие. Весь день – звонки, как на колокольне. Гуртом, в одиночку, протяжные, короткие… И за это гнездо – между клеток и солений, где негде даже приткнуть губу, носишься весь день, отмахиваясь от выселений мандатом союзным, бумажкой КУБУ. Вернешься ночью, вымотан в городе. Морда – в пене, – смыть бы ее. В темноте в умывальной лупит по морде кем-то талантливо развешенное белье. Бр-р-р-р! Мутит чад кухонный. Встаю на корточки. Тянусь с подоконника мордой к форточке. Вижу, в небесах – возня аэропланова. Приникаю к стеклам, в раму вбит. Вот кто должен переделать наново наш сардиночный унылый быт!Будет.Год какой-то нолями разнулится. Отгремят последние битвы-грома. В Москве не будет ни переулка, ни улицы – одни аэродромы да дома. Темны, неясны грядущие дни нам. Но – для шутки изображу грядущего гражданина, проводящего одни сутки.Утро.Восемь. Кричит радиобудильник вежливый: «Товарищ – вставайте, не спите ежели вы! Завод – зовет. Пока будильнику приказов нет? До свидания! Привет!» Спросонок, но весь – в деловой прыти, гражданин включил электросамобритель. Минута – причесан, щеки – даже гражданки Милосской Венеры глаже. Воткнул штепсель, открыл губы: электрощетка – юрк! – и выблестила зубы. Прислуг – никаких! Кнопкой званная, сама под ним расплескалась ванная. Намылила вначале – и пошла: скребет и мочалит. Позвонил – гражданину под нос сам подносится чайный поднос. Одевается – ни пиджаков, ни брюк; рубаха номерами не жмет узка. Сразу облекается от пяток до рук шелком гениально скроенного куска. В туфли – пару ног… В окно – звонок. Прямо к постели из небесных лон впархивает крылатый почтальон. Ни – приказ выселиться, ни – с налогом повестка. Письмо от любимой и дружеских несколько. Вбегает сын, здоровяк- карапуз. – До свидания, улетаю в вуз. – А где Ваня? – Он в саду порхает с няней.На работу.Сквозь комнату – лифт. Присел – и вышел на гладь расцветоченной крыши. К месту работы курс держа, к самому карнизу подлетает дирижабль. По задумчивости (не желая надуть) гражданин попробовал сесть на лету. Сделав самые вежливые лица, гражданина остановила авиамилиция. Ни протоколов, ни штрафа бряцания… Только – вежливенькое порицание. Высунувшись из гондолы, на разные тона покрикивает знакомым летунам: – Товарищ, куда спешите? Бросьте! Залетайте как-нибудь с женою в гости! Если свободны – часа на пол запархивайте на авиабол! – Ладно! А вы хотите пересесть? Садитесь, местечко в гондоле есть! – Пересел… Пятнадцать минут. И вот – гражданин прибывает на место работ.Труд.Завод. Главвоздух. Делают вообще они воздух прессованный для междупланетных сообщений. Кубик на кабинку – в любую ширь, и сутки сосновым духом дыши. Так – в век оный из «Магги» делали бульоны. Так же вырабатываются из облаков искусственная сметана и молоко. Скоро забудут о коровьем имени. Разве столько выдоишь из коровьего вымени! Фабрика. Корпусом сорокаярусным. Слезли. Сорок – в рвении яростном. Чисто-чисто. Ни копотей, ни сажи. Лифт развез по одному на этаж. Ни гуда, ни люда! Одна клавиатура – вроде «Ундервуда». Хорошо работать! Легко – и так, а тут еще по радио – музыка в такт. Бей буквами, надо которыми, а все остальное доделается моторами. Четыре часа. Промелькнули мельком. И каждый – с воздухом, со сметаной, с молоком. Не скукситесь, как сонные совы. Рабочий день – четырехчасовый. Бодро, как белка… Еще бодрей. Под душ! И кончено – обедать рей!Обед.Вылетел. Детишки. Крикнул: – Тише! – Нагнал из школы летящих детишек. – Куда, детвора? Обедать пора! – Никакой кухни, никакого быта! Летают сервированные аэростоловые Нарпита. Стал и сел, Взял и съел. Хочешь – из двух, хочешь – из пяти, – на любой дух, на всякий аппетит. Посуда – самоубирающаяся. Поел – и вон! Подносит к уху радиофон. Буркнул, детишек лаская: Дайте Чухломскую! Коммуна Чухломская?.. Прошу – Иванова Десятого! – – Которого? Бритого? – – Нет. Усатого!.. – Как поживаешь? Добрый день. – Да вот – только вылетел за плетень. Пасу стадо. А что надо? – – Как что?! Давно больно не видались. Залетай на матч авиабольный. – – Ладно! Еще с часок попасу и спланирую в шестом часу. Может, опоздаю… Думаю – не слишком. Деревня поручила маленькое делишко. Хлеба – жарою мучимы, так я управляю искусственными тучами. Надо сделать дождь, да чтоб – без града. До свидания! –Занятия.Теперь – поучимся. Гражданин в минуту подлетает к Высшему сметанному институту. Сопоставляя новейшие технические данные, изучает в лаборатории дела сметанные… У нас пока – различные категории занятий. Скажем – грузят чернорабочие, а поэзия – для духовной знати. А тогда не будет более почетных и менее… И сапожники, и молочницы – все гении.Игра.Через час – дома. Oтдых. Смена. Вместо блузы – костюм спортсмена. В гоночной, всякого ветра чище, прет, захватив большой мячище. Небо – в самолетах юрких. Фигуры взрослых, детей фигурки. И старики повылезли, забыв апатию. Красные – на желтых. Партия – на партию. Подбросят мяч с высотищи с этакой, а ты подлетай, подхватывай сеткой. Откровенно говоря, футбол – тоска. Занятие разве что – для лошадиной расы. А здесь – хорошо! Башмаки – не истаскать. Нос тебе мячом не расквасят. Все кувыркаются – надо, нет ли; скользят на хвост, наматывают петли. Наконец один промахнется сачком. Тогда: – Ур-р-р-а! Выиграли очко! – Вверх, вниз, вперед, назад, – перекувырнутся и опять скользят. Ни вздоха запыханного, ни кислой мины – будто не ответственные работники, а – дельфины. Если дождь налетает с ветром в паре – подымутся над тучами и дальше шпарят. Стемнеет, а игры бросить лень; догонят солнце, и – снова день. Наконец устал от подбрасывания, от лова. Снизился и влетел в окно столовой. Кнопка. Нажимает. Стол чайный. Сын рассказывает: – Сегодня случайно крыло поломал. Пересел к Петьке, а то б опоздал на урок арифметики. Освободились на час (урока нету), полетели с Петькой ловить комету. Б-о-о-о-льшущая! С версту – рост. Еле вдвоем удержали за хвост. А потом выбросили – большая больно. В школу кометы таскать не позволено. – Сестра: – Сегодня от ветра скатился клубок с трех тысяч метров. Пришлось снизиться – нитку наматывать. Аж вся от ветра стала лохматовая. – А младший весь в работу вник. Сидит и записывает в дневник: «Сегодня в школе – практический урок. Решали – нет или есть бог. По-нашему – религия опиум. Осматривали образ – богову копию. А потом с учителем полетели по небесам. Убеждайся – сам! Небо осмотрели и внутри и наружно. Никаких богов, ни ангелов не обнаружено». А папаше, чтоб не пропал ни единый миг, радио выбубнивает страницы книг…Вечер.Звонок. – Алло! Не разбираю имя я… А! Это ты! Привет, любимая! Еду! Немедленно! В пять минут небо перемахну во всю длину. В такую погоду прекрасно едется. Жди у облака – под Большой Медведицей. До свидания! – Сел, и попятились площади, здания… Щека – к щеке, к талии – талией, – небо раза три облетали. По млечным путям за кометной кривизной, а сзади – жеребенком – аэроплан привязной. Простор! Тебе – не Петровский парк, где все протерто задами парок. На ходу рассказывает бывшее в двадцать пятом году. – Сегодня слушал радиокнижки. Да… это были не дни, а днишки. Найдешь комнатенку, и то – не мед. В домком давай, фининспектору данные. А тут – благодать! Простор – не жмет. Мироздание! Возьмем – наудачу. Тогда весной тащились на дачу. Ездили по железной дороге. Пыхтят и ползут понемножку. Все равно, что ласточку поставить на ноги, чтоб шла, ступая с ножки на ножку. Свернуть, пойти по лесу – нельзя! Соблюдай рельсу. А то еще в древнее время были так называемые автомобили. Тоже – мое почтеньице – способ сообщеньица! По воздуху – нельзя. По воде – не может. Через лес – нельзя. Через дом – тоже. Ну, скажите, это машина разве? Шины лопаются, неприятностей – масса. Даже на фонарь не мог взлазить. Сейчас же – ломался. Теперь захочу – и в сторону ринусь. А разве – езда с паровозом! Примус! Теперь приставил крыло и колеса да вместе с домом взял и понесся. А захотелось остановиться – вот тебе – Винница, вот тебе – Ницца. Больным во время оное прописывались солнечные ванны. Днем и то, сложивши ручки – жди, чтобы вылез луч из-за тучки. А нынче лети хоть с самого полюса. Грейся! Пользуйся!.. – Любимой дни ушедшие мнятся. А под ними города, селения проносятся в иллюминации – ежедневные увеселения! Радиостанция Урала на всю на Сибирь концерты орала. Шаля, такие ноты наляпаны, что с зависти лопнули б все Шаляпины. А дальше в кинематографическом раже по облакам – верстовые миражи. Это тебе не «Художественный» да «Арс», где в тесных стенках – партер да ярус. От земли до самого Марса становись, хоть партером, хоть ярусом. Наконец – в грядущем и это станется – прямо по небу разводят танцы. Не топоча, не вздымая пыль, грациозно выгибая крылья, наяривают фантастическую кадриль. А в радио – буря кадрилья. Вокруг миллионы летающих столиков. Пей и прохлаждайся – позвони только. Безалкогольное. От сапожника и до портного – никто не выносит и запаха спиртного. Больному – рюмка норма, и то принимает под хлороформом. Никого не мутит никакая строфа. Не жизнь, а – лафа! Сообщаю это к прискорбию товарищей поэтов. Не то что нынче – тысячами высыпят на стихи, от которых дурно. А тут – хорошо! Ни диспута, ни заседания ни одного – культурно! Полдвенадцатого. Радио проорал: – Граждане! Напоминаю – спать пора! – От быстроты засвистевши аж, прямо с суматохи бальной гражданин, завернув крутой вираж, влетает в окно спальной. Слез с самолета. Кнопка. Троньте! Самолет сложился и – в угол, как зонтик. Разделся. В мембрану – три слова: – Завтра разбудить в полвосьмого! – Повернулся на бок довольный гражданин, зевнул и закрыл веки. Так проводил свои дни гражданин в XXX веке.III
Призыв.Крылатых дней далека дата. Нескоро в радости крикнем: – Вот они! – Но я – грядущих дней агитатор – к ним хоть на шаг подвожу сегодня. Чтоб вам уподобиться детям птичьим, в гондолу в уютную сев, – огнем вам в глаза ежедневно тычем буквы – О. Д. В. Ф. Чтоб в будущий яркий, радостный час вы носились в небе любом – сейчас летуны разбиваются насмерть, в Ходынку вплющившись лбом. Чтоб в будущем веке жизнь человечья ракетой неслась в небеса – и я, уставая из вечера в вечер, вот эти строки писал. Рабочий! Крестьянин! Проверь на ощупь, что и небеса – твои! Стотридцатимиллионною мощью желанье лететь напои! Довольно ползать, как вошь! Найдем – разгуляться где бы! Даешь небо! Сами выкропим рожь – тучи прольем над хлебом. Даешь небо! Слов отточенный нож вонзай в грядущую небыль! Даешь небо!
<1925>
Рубрики стихотворения: Поэмы ✑
Поэмы ✑