«Миазм» Я. Полонский

Дом стоит близ Мойки, – вензеля в коронках
‎         Скрасили балкон,
В доме роскошь – мрамор, – хоры на колонках, –
‎‎         Расписной плафон.

Шумно было в доме: гости приезжали, –
‎‎         Вечера, – балы…
Вдруг всё стало тихо, – даже перестали
‎‎         Натирать полы.

Няня в кухне плачет, повар снял передник,
‎‎         Перевязь – швейцар;
Заболел внезапно маленький наследник, –
‎‎         Судороги, жар…

Вот перед киотом огонек лампадки…
‎‎         И хозяйка-мать
Приложила ухо к пологу кроватки, –
‎‎         Стонов не слыхать.

– «Боже мой! ужели?!. Кажется, что дышит…»
‎‎         Но на этот раз
Мнимое дыханье только сердце слышит, –
‎‎         Сын её погас.

– «Боже милосердый! Я ли не молилась
‎‎         За родную кровь!
Я ли не любила! Чем же отплатилась
‎‎         Мне моя любовь!

Боже! страшный Боже! Где ж твои щедроты,
‎‎         Коли отнял ты
У отца надежду, у моей заботы
‎‎         Лучшие мечты!..»

И от взрыва горя в ней иссякли слезы, –
‎‎         Жалобы напев
Перешел в упреки, в дикие угрозы,
‎‎         В богохульный гнев.

Вдруг остановилась, – дрогнула от страха,
‎‎         Крестится, глядит:
Видит, – промелькнула белая рубаха, –
‎‎         Что-то шелестит…

И мужик косматый, точно из берлоги
‎‎         Вылез на простор,
Сел на табурете и босые ноги
‎‎         Свесил на ковер.

И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка
‎‎         Лучше помолись;
Это я, голубка, глупый мужичонка… –
‎‎         На меня гневись…»

В ужасе хозяйка – жмурится, читает
‎‎         «Да воскреснет Бог!»…
«Няня, няня! Люди! – Кто ты?» вопрошает,
‎‎         «Как войти ты мог?!»

– «А сквозь щель, голубка, – ведь твое жилище
‎‎         На моих костях, –
Новый дом твой давит старое кладбище, –
‎‎         Наш отпетый прах.

Вызваны мы были при Петре Великом…
‎‎         Как пришел указ, –
Взвыли наши бабы, и ребята криком
‎‎         Проводили нас.

И, крестясь, мы вышли. С родиной проститься
‎‎         Жалко было тож, –
Подрастали детки, да и колоситься
‎‎         Начинала рожь…

За спиной-то пилы, топоры несли мы, –
‎‎         Шел не я один…
К Петрову, голубка, под Москву пришли мы,
‎‎         А сюда – в Ильин.

Истоптал я лапти… Началась работа,
‎‎         Почали спешить, –
Лес валить дремучий, засыпать болота,
‎‎         Сваи колотить… –

Годик был тяжелый. За Невою, в лето
‎‎         Вырос городок!.. –
Прихватила осень, – я шубенку где-то
‎‎         Заложил в шинок.

К зиме-то пригнали новых на подмогу;
‎‎         А я слег в шалаш…
К утру, под рогожей, отморозил ногу,
‎‎         Умер и – шабаш!

Вот, на этом самом месте и зарыли… –
‎‎         Барыня, поверь, –
В те поры тут ночью только волки выли, –
‎‎         То ли, что теперь!

Ге! теперь не то что… – миллион народу…
‎‎         Стены выше гор…
Из подвальвой ямы выкачали воду, –
‎‎         Дали мне простор…

Ты меня не бойся… – что я? – мужичонка!
‎‎         Грязен, беден, сгнил…
Только вздох мой тяжкий твоего ребенка
‎‎         Словно придушил…»

Он исчез, – хозяйку около кроватки
‎‎         На полу нашли;
Появленье духа к нервной лихорадке,
‎‎         К бреду отнесли.

Но с тех пор хозяйка в северной столице
‎‎         Что-то не живет;
Вечно – то в деревне, то на юге, в Ницце…
‎‎         Дом свой продает… –

И пустой стоит он, – только дождь стучится
‎‎         В запертой подъезд,
Да в окошках темных по ночам слезится
‎‎         Отраженье звезд.

1868 г.
Выходило также под названием «Покинутый дом».