«Олаф и Эстрильда» С. Надсон

1

«Кто он, – молвил Гаральд, – тот певец-чародей,
Тот избранник, отмеченный божьим перстом,
Чьи напевы звучат по отчизне моей,
Зажигая сердца непонятным огнем?
Их поет поселянин, трудясь за сохой,
И поет их рыбак, выплывая в залив,
Белый парус над лоном волны голубой
Горделиво навстречу заре распустив;
Я слыхал их под грохот железных мечей,
На кровавых полях в беспощадном бою,
Я внимал им в лесу, у бивачных огней
Торжествуя с дружиной победу мою;
И хочу я услышать их в замке моем!..
Призовите ж певца!.. Пусть, спокоен и смел,
Он споет предо мной, пред своим королем,
То, что с дивною силой народу он пел!..»

2

Льют хрустальные люстры потоки лучей,
Шелк, алмазы и бархат блистают кругом,
И Гаральд, окруженный толпою гостей,
Восседает на троне своем золотом…
Распахнулась завеса – и вводят певца:
Он в крестьянском наряде и с лютней в руках;
Вьются кудри вокруг молодого лица,
Пышет знойный загар на румяных щеках…
Поклонился певец королю и гостям,
Огляделся вокруг – и смутился душой:
Слышит юный Олаф: пробежал по рядам
Тихий смех, словно моря далекий прибой;
Видит юный Олаф: сотни чуждых очей
На него любопытно и зорко глядят…
Льют хрустальные люстры потоки лучей,
Шелк, алмазы и бархат повсюду горят…

3

И взглянул он вперед, – оглушен, ослеплен
И испуган богатством, разлитым кругом…
Боже, что с ним такое?.. То явь или сон?
Кто там рядом, на троне, с его королем?
То Эстрильда-краса, королевская дочь…
Ярче вешних небес на Эстрильде наряд…
И не в силах волненья Олаф превозмочь,
И не в силах отвесть очарованный взгляд.
Как зеленая ель в заповедных лесах,
Молодая царевна гибка и стройна;
Как сверкающий снег на норвежских горах,
Молодая царевна печально-бледна.
По плечам разметались душистой волной
Золотистые кольца упрямых кудрей,
И, как море темно перед близкой грозой, –
Так темна глубина ее синих очей…

4

Не смеются они над смущенным певцом;
Нет, они говорят: «Я грустна… я больна…
Ах, зажги мое скорбное сердце огнем,
Разбуди мое скорбное сердце от сна!
Что мне роскошь дворца? Что мне пышный наряд?
Что мне льстивые речи корыстных рабов?
Я хотела бы в лес, где деревья шумят,
Я хотела б в поля, на ковер из цветов!..
Позабытая всеми, свободна, одна, –
Убежать я хотела б на берег морской,
Чтоб послушать, как дышит в тумане волна
И как ветер, ласкаясь, играет с волной…
Ненавистен и тяжек мне царский венец, –
Ненавистней тюрьмы и тяжеле цепей!..
Исцели ж мое бедное сердце, певец,
Исцели его сладкою песней своей!..»

5

И ударил Олаф по струнам и запел, –
Так запел, как доныне еще не певал:
Юный голос слезами печали звенел,
Зноем страсти и негой желаний дрожал.
Пел о солнце Олаф и о ясной весне,
О манящих улыбках и нежных очах;
Пел о том, как в весеннюю ночь, при луне,
Пляшут эльфы, резвясь на душистых цветах;
Пел о громких деяньях могучих вождей,
Пел о славных сраженьях и ранах бойцов,
О печали их жен, о любви матерей,
О смятеньи и страхе сраженных врагов, –
И была его песнь словно буря дика,
Словно буря ночная в родимых горах,
И была его песнь как молитва сладка,
Как молитва на детских, невинных устах!..

6

Не вернется Олаф. Как в былые года,
Из конца и в конец по отчизне своей
Не пройдет он опять никогда, никогда,
Не вернется Олаф из-за чуждых морей…
Не звучать его песне ни в царском дворце,
Ни в рыбачьем челне, ни в углу бедняка…
Плачь, родная страна, об угасшем певце!
Погубили Олафа любовь и тоска!..
Там, где жгучее солнце на море песков
С раскаленных небес беспощадно глядит;
Там, где пальмы качают короны листов
И гремучий ручей по корням их бежит, –
Там навеки затих наш родной соловей,
Там навеки затмилась Олафа звезда.
Плачь, родная страна! Из-за чуждых морей
Не вернется Олаф – никогда, никогда!..

1886 г.