«Полдень» Г. Державин

Едва Кармил и Амморей,
          С багряною зарей
Из утренния мглы, как острова, взносились,
И розовым огнем их чела золотились,
Рубинные ковры, восточный горизонт,
И искросребра ткань струила черный понт, –
Великолепный флот Хирамов из Офира
И чудный кораблец в нем краше, легче всех
На поднятых крылах дыханием зефира –
          К Юдейским берегам притек; –
Никавля в нем была, владычица Сидона,
          Желавша видеть Соломона!
Но солнце восходит как стало на зенит:
Ковыль вдали, пески и воздух зарябели,
Подзвездные орлы почить под хламом сели,
          И в глубину спустился кит –
На зыбкой отдыхать бездонной колыбели;
В коральных теремах Сирены усмирели,
          Пернаты онемели,
     Прижалися – среди их гнезд,
          Не могши жара снесть.
Лишь из лесных трущоб, чрез холмы, степи,
          Вскачь серны, и единороги
          Их жажду утолить,
     И ветвeглавые елени табунами –
К потокам, к студенцам, пробитыми тропами,
          Бежали вереницей пить.
          Тогда поморье Иоффийско
          На расстояние неблизко
          И Иорданский брег покрыт –
Стал дивным поездом сей южныя Царицы;
          Тьма тем кипит, блестит,
И всадник и пешец, и конник и возницы,
В путь движась, не щадят ни силы, ни труда;
          Но час когда
          Пришел полдневный,
Пал прямостойно луч в дол, с неба распаленный,
     И все лице земли, как угль разжег,
          Никто ступить не мог:
Змей вихрепламенный летел, и близким ревом
Уж всех грозил изтлить тлетворным зевом;
Из пыли облако, как черна дыма сеть,
Столбясь, крутясь, весь затеняла свет.
И не было нигде спасенья каравану,
Коль не прибегла бы Македа к талисману,
Который в дар прислал царице Савской сей
С Еговы именем мудрейший из царей.

Под кедры Божие, Ливанские, подзвездны,
     Царица скрылася в Сионский сад,
          В святилище прохлад,
          Спокойства, тишины,
          Где в страшны глубины,
Средь высочайших скал, нависнувших над бездны,
Из древ сплетенна сень, иль некий дивный свод,
Ущельем на гору – всем отверзает всход,
          Куда ни ветр ни провевает,
          Ни света луч не проницает,
Где вечно дерева, как дремлющи, стоят;
Где путники с высот и в самом сильном зное
В потоке Кедрском – там светило мира зрят,
Как блюдо круглое, пловущее, златое,
И синю, как в окно, чуть-чуть, небес лазурь;
Во время громов где и в ужас бурь
Как дубы вержутся, бушуя – пальмы гнутся,
Стократно гулы вкруг глухие раздаются;
     А в тишину, как некий топот, стон,
          От горлиц воркованья;
          То от долбленья жолн,
          От соловьев свистанья,
          То от различных голосов,
          Звучащих средь лесов;
Как проезжают там мост каменномeталльный
Тьмой отголосков, эх, – грохочут дебри дальны.
Порфироносица, проехав оный лес,
Или дремучих рощ злачно-зелено море,
          Главу взносящих до небес,
Пальм, нардов, кипарисов, певгов
Алоев, теревинфов, кедров, –
Носящих гроздь и льющих аромат,
          Узрела пред собою вскоре –
          Давидов град,
– Который облаком со ската,
От разноцветных плинс стеклистых, и от злата,
На кровы с кровов, льющих блеск,
Сиял – как бы пожар средь рек!

1815 г.