«Сатира третья» А. Кантемир

Кая нова причина тебя так смущает,
Нечаянная печаль откуды бывает?
Почто бледное лицо, как винны в приказе,
Когда пред судьею смерть сулена в указе?
Где красота цветуща и нежность безмерна?
Роза б той уступила, всяк бы сказал верна,
Прилежны взгляды очей на тя привлекала,
И где вино, как яхонт, прекрасно сияла.
А теперь смутны мысли тебя уступили.
Разве роскошь, подарки уже запретили?
Не дождь ли сильны побил твои винограды?
Не знал, что так печален, без всякой отрады.
Молю, скажи подробну, либ тебя покину.
– Постой, выслушай скорби моея причину.
Негде был я у глупца, тебе можно ведать,
Нечаянно удержал у себя обедать.
Прежде желал безмерно, как бы мне отбыти,
Когда за несколько дней стал к себе просити.
Но вчерась повстречался, взяв за обе руки:
«Приди завтра, государь, посидим от скуки,
Не медли ж; у меня есть двадцать три бутылки.
У купца вины стары, не будут так пылки;
Смело бьюся об заклад, кто б ни был, откуды,
Коли те отведает, скажет, что не худы.
Мольер Тартюфа ролю играть свою станет,
И Ламберт хоте там быти, кончи, не обманет;
Ты сам знаешь, каков он, лучше быть не можно». –
«Кто, Ламберт?» – «Да, Ламберт. Сам приди ж безотложно».
Ныне поутру не знай что меня прельстило,
Пошел после обедни, полдни уж пробило.
Еще не успел войтить, хозяин встречает,
Крепко руками обняв, усердно ласкает;
Видом приятно кажет веселые взгляды:
«Мольера, Ламберта нет, да мне и не нады;
Коль тебя вижу, мысли довольны бывают,
Честь мне велика; войди, все уж ожидают».
Тогда познал, но поздно, что в том сам виновен.
Пошел в палату наверх я, немногословен,
Где сквозь затворов лучи солнца проницали,
Горящую пещь среди лета сочиняли.
Там накрыта скатерть, чтоб были игры, смехи;
Увидал я двух дворян вместо всей утехи.
Великую честь отдали без всякой уроны,
Почти прочли Кируса, чиня мне поклоны.
Потом поставили суп красный на фарфоре,
Да петух показался в богатом уборе;
Перменил свое имя: столько видом странный,
Что смело от всех гостей каплуном названный.
По стороне две тарелки, одна з них убранна
Языками в похлебке, персиком венчанна;
На другой жирно мясо почти все сгорело,
Где прегорькое масло весь стол одолело.
Тотчас гости посели, накрепко стеснились,
За четвероугольный стол едва вместились;
И каждый неволею друг друга пихает,
Поворотясь налево, сам с блюда хватает.
Рассуди же ты, как мне там сидеть не грустно,
Кажется, что ни мясо, ни вино не вкусно;
Если бы при обеде так было свободно,
Как при худой предике, то бы всем выгодно.
Однак везде прилежно хозяин трудится,
Говорит: «Каков вкус вам супа быти мнится?
Слышите ль свежий лимон, где сок положенный
С яичными желтками приятно смешенный?
Будь здоров, Минот, добрым все тебя узнали».
Между тем мои власы на мне дыбом стали:
Понеже про Минота, чаю, весь свет знает,
Как он своим кушаньем многих оскверняет.
Однако ж я все хвалю, когда он сам славит,
Мысля, вось либо вино наконец поправит.
Для опыту я спросил, да и то напрасно;
Тотчас лакей нагло мне подал вино красно,
Где примешана не знай сандал, не знай сажа,
Которое куплено вместо эрмитажа.
Видом густо и темно, вкусом было сладко,
Лише только отведал – показалось гадко.
Узнать было нетрудно, что оно нецельно,
Для обману к продаже смешано бездельно;
Тогда принужден в него воду положите,
Дабы такой вкус странный могла утолити.
Кто же бы чаял, что и то скуку прибавляло,
Когда в жаркое время льду недоставало.
Боже мой, как нету льду в месяце июле!
Так уже я взбесился, сидючи на стуле,
Что мыслил лучше к черту весь обед отправить,
И сто раз подымался, как бы стол оставить.
Не так, чтоб един, хоть бы бранили и трое,
Конча б ушел, но тогда принесли жаркое.
Заяц да шесть цыпленков, видно эконома,
Да три зайчика мерших, вскормленные дома:
Знать, молоденьких в избе запертых держали,
Кормленные капустой, которой воняли.
Сверх того, что ни было мяса положенна:
Спица с жаворонками, тут же угнетенна,
Еще на том же блюде голуби лежали,
Где, можно сказать, сожгли, а не задержали.
По сторонь две тарелки: салата зелена
На одной, а на другой трава, так, как сена;
В них вонялое масло противно всем было,
Хоть с уксусом смешано, однак наверх всплыло.
Тотчас все мои глупцы вид свой перменили
И порядок банкета искусно хвалили;
А хозяин, видячи, тут приободрился,
«Извините меня прошу», – низко поклонился.
Не знай какой рассказчик, ни лица, ни стану,
Голодный, знать, за обед, конча, зашел спьяну,
Видно, что есть гуляка, в том себя не правит,
Со всех блюд почти берет и тем обед славит.
Смешно было мне смотреть, как он не стыдился:
В долгом галстуке сидит, парук развалился,
Морских зайцев ест, хвалит, сказывает – вкусно,
Смотри, как зажарены голуби искусно,
Хозяина веселя, и смотрит, что нравно, –
Глазами угождает, говорит исправно.

<Утерян лист.>

Творец! угнулся, она, летучи, попала
В стену; оттоль отскоча, назад отбежала.
По таком стыде не мог за столом сидети,
На недруга свирепым стал оком смотрети;
И хотя между ими осторожно стали,
Однако ж за волосы друг друга поймали.
Стол весь под ноги упал, блюды, ножи, вилки,
Кушанье все пролито, разбиты бутылки;
Напрасно слуги хотят все сбирать по блюду,
Быстрые ручьи текут от вина повсюду,
Наконец, как бы драку удержать, не знают,
Силятся вновь кричать, все опять разымают.
Тогда в них перву ярость тщились утишити,
Прилежно старалися, чтоб к миру склонити;
Казались быть согласны, почти все готова, –
А я до дверей добрался, не сказав ни слова,
С доброй клятвой присягнул впредь не очутиться
На пирах тех, где можно и ума лишиться.
Глупость свою наказать – стерплю что иное:
Вместо доброго вина пить бы мне худое,
А в Париже бы зимой дичь недоставало,
Хотя б в августе плодов в садах не бывало.

А. Д. Кантемир «Собрание стихотворений». Раздел «Переводы. Из Буало».