«Адам» К. Бальмонт

Я бог Атуму, сущий, я был один…
Атуму, бог Солнцеграда, сотворитель
людей и делатель богов… Атуму,
Солнце ночное…
Египетская запись

1

Адам возник в раю из красной глины,
И был он слеплен божеской рукой.
Но в этом колдовал еще другой,
И все его стремленья не едины.

Так в мире все, от пламени до льдины,
Меняется. У кошки резкий вой
Есть вскрик любви. И ветер круговой
Ломает лес, а в нем поют вершины.

Но, если бы одна была струна,
Не спеть бы ей Симфонии Девятой.
И потому я – нищий и богатый.

Мне Ева – белокурая жена.
Но есть Лилит. Есть час в ночи заклятый,
Когда кричит сова и мчит война.

2

Когда кричит сова и мчит война
Потоки душ, одетых разным телом,
Я, призраком застывши онемелым,
Гляжу в колодец звезд, не видя дна.

Зачем Пустыня мира создана?
Зачем безгранный дух прильнул к пределам?
Зачем, – возникну ль желтым или белым, –
Но тень моя всегда везде черна?

Я пробегаю царственные свитки,
Я пролетаю сонмы всех планет,
Но да, ища, всегда находит нет.

Магические выдумав напитки,
Я вижу сны, – но в этих безднах сна
Я знаю, что легенда нам дана.

3

Я знаю, что легенда нам дана
Во всем, что возникает как явленье,
Что правда есть, но лишь как обрамленье,
Картина же – текучая волна.

В потоке все. Не медлит пелена.
Ни атома, ни мига промедленья.
Любви хочу, но есть одно влюбленье,
Влюбленность, хмель – создание звена.

Я, перед кем померкли исполины,
Я, таинства порвавший всех завес,
В двенадцати искусный Геркулес, –

В одном и в двух – я слаб, как лист осиный
Не есмь! Лишь встал, – уж был, прошел, исчез,
Как изъясненье красочной картины.

4

Как изъясненье красочной картины,
Задуманной не мною, а другим,
Как всплеск, рожденный шорохом морским,
В любви и смерти я лишь миг лавины.

Ни орлий лет, ни гром, ни голос львиный
Не чужды мне. В веках тоской томим,
Не раз мне сатана был побратим,
И, как паук, сплетал я паутины.

Но лишь себя ловил я в тот узор.
И для кого свои меняю лики?
Я протянусь как змейка повилики, –

Я растекусь ключом по срывам гор.
Но лик мой – рознь. В себе – я не единый.
Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.

5

Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.
Но что нежнее в безднах бытия, –
Купава ли болотная моя
Иль эдельвейс, взлюбивший гор вершины?

И камыши, – когда среди трясины
Они шуршат, – те шорохи струя,
Поют чуть слышно: «Слитны ты и я,
Когда умрешь. Дойди до сердцевины.

Смерть в сердце поцелует. Смерть одна,
Верней любви, объятьем необманным,
К тебе прильнет, и будешь в счастье странном,

С низинами сольется вышина».
Но нет. Бегу зимы, к восторгам жданным,
Цветы цветут, когда идет весна.

6

Цветы цветут, когда идет весна,
Весною виден лад всемирной связи,
Лягушки скачут весело по грязи,
От жаворонков рдеет вышина.

Там сверху кто-то смотрит из окна.
Что солнцем называется в рассказе,
Тот взгляд внизу сверкает в каждом глазе,
Весною каждый хочет жить сполна.

Умри? Зачем искать я смерти буду,
Когда весь умираю я в любви.
Ищи любовь. Следи. Гонись. Лови.

К смертельному здесь причастишься чуду.
Весна зовет, вольна, хмельна, пьяна.
И в осени нам власть цвести дана.

7

И в осени нам власть цвести дана,
Когда мы смерть с любовью обвенчаем.
Горит весь лес. За отдаленным краем
Его владений – чу! – гудит струна.

Какая в этом рденье глубина, –
Так краски не горят веселым маем.
И пусть печалью час утрат терзаем, –
Без осени вся наша жизнь бедна.

Лишь осенью, в канунный миг отлета
Заморских птиц, мы слышим журавлей.
И любим мы. И с нами плачет кто-то.

И любим мы. Больнее. Все больней.
Цветут огнем – последние куртины.
И сказочный расцвет кристалла – льдины.

8

И сказочный расцвет кристалла – льдины,
И сказочен немой расцвет снегов,
Когда мельканье белых мотыльков
Наложит власть молчанья на равнины.

Чьи кони мчатся? Белы эти спины
И гривы их. Чуть слышен звук подков
То тут, то там. Безумен свет зрачков
Тех конских глаз. Тот шабаш лошадиный.

Очей белесоватых – ноябрю
Немой привет. Текучим водам – скрепы.
Вертлявой вьюги норы и вертепы.

И на себя я в зеркало смотрю.
Все вымыслы торжественны и лепы
Всем пламенем, которым я горю.

9

Всем пламенем, которым я горю,
Всем внутренним негаснущим вулканом,
Я силу правды дам моим обманам
И приведу все тени к алтарю.

Умывшись снегом, боль в себе смирю,
Велю мечтам стать многоликим станом,
Над Золотой Ордою буду ханом
И, приказав, приказ не повторю.

Есть власть в мечте. Я это слишком знаю,
Как льдяный вихрь, я целый мир скую,
Чтоб он молчаньем славу пел мою.

И вдруг – в избушке я, и, внемля лаю
Моих собак, я искрюсь и пою
Всем холодом, в котором замерзаю.

10

Всем холодом, в котором замерзаю,
Всем ужасом безжалостной зимы,
Преджизненными нежитями тьмы,
Что вражескую в мир стремили стаю, –

Той пыткою, когда душой рыдаю,
Узнав, что нет исхода из тюрьмы,
Комком, во что склеилось наше Мы,
И гробом, где, как тлен, я пропадаю,

Не дам себя всем этим победить,
И в крайний миг, и в час мой самый жалкий
Моя душа – работница за прялкой, –

Я с пением кручу живую нить,
Хоть в пряже радость я перемежаю
Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю.

11

Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю,
В безбрежных днях земли я освящен.
Я голубым вспоил расцветом лен,
Он отцветет, я в холст его свиваю.

Я в белизну всех милых одеваю,
Когда для милых путь земли свершен,
В расплавленный металл влагаю звон
И в нем огнем по холоду играю.

Как верный раб, неся дары царю,
Освобождаем мудрою десницей,
И труд раба вознагражден сторицей, –

Я в золото все прахи претворю,
Да в смерти буду встречен, бледнолицый,
Всей силой, что в мирах зажгла зарю.

12

Всей силой, что в мирах зажгла зарю
Над этим миром будней, топей, гатей,
Всем таинством бесчисленных зачатий
Жизнь шлет призыв, и я с ней говорю.

Я к древнему склоняюсь янтарю
И чую дух смолистой благодати,
Врагов считаю вспыхнувшие рати,
Встаю в рядах и с братьями горю.

Что можно знать, – в себя взглянув, я знаю,
Во что возможно верить, – стерегу,
Чтоб на другом быть светлом берегу.

Творя огонь, иду к святому гаю,
И пусть себя, как факел, я дожгу,
Клянусь опять найти дорогу к раю.

13

Клянусь опять найти дорогу к раю,
И в отчий дом возврат мне будет дан,
Когда сполна исчерпаю обман,
В котором зерна правды я сбираю.

И к нищенскому если караваю
Касаюсь здесь, – к пределам новых стран
Я устремлю свой смелый караван,
Оазис – мой, мне зацветет он, знаю,

Когда я сам себя переборю, –
Какой еще возможен недруг властный.
За краем снов есть голос полногласный.

Идет тепло на смену декабрю.
И пусть года терзаюсь в пытке страстной, –
Мне бог – закон, и боль – боготворю.

14

Мне бог – закон, и боль – боготворю.
Не мне, не мне, пока иду я тенью,
Здесь предаваться только упоенью,
Но в рабстве я свободный выбор зрю.

Я был цветком, я знал свою зарю,
Стал птицей я, внимал громам как пенью,
Был днем в году, псалмом я был мгновенью,
К земному да причтусь календарю.

А если он окончился, – так что же?
Не лучше ли горенья краткий час,
Чем бездны тьмы? Будь милостив мне, боже.

Ты дал стада мне, – я их зорко пас.
Не для того ль, чтоб сжечь весь плен холстины,
Адам возник в раю – из красной глины.

15

Адам возник в раю – из красной глины.
Когда кричит сова и мчит война,
Я знаю, что легенда нам дана –
Как изъясненье красочной картины.

Цветы – в снегах, цветы растут – из тины,
Цветы цветут, – когда идет весна,
И в осени – нам власть цвести дана,
И сказочный расцвет кристалла – льдины.

Всем пламенем, которым я горю,
Всем холодом, в котором замерзаю,
Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю, –

Всей силой, что в мирах зажгла зарю,
Клянусь опять найти дорогу к раю, –
Мне бог – закон, и боль – боготворю.

Сборник «Ясень» (1916).