«Аркадский памятник» Н. Карамзин

Сельская драма с песнями в одном действии

• 1 Действующие лица
• 2 Явление 1
• 3 Явление 2
• 4 Явление 3
• 5 Явление 4
• 6 Явление 5
• 7 Явление 6
• 8 Явление 7
• 9 Явление 8
• 10 Явление 9
• 11 Явление 10
• 12 Явление 11
• 13 Явление 12
• 14 Явление 13
• 15 Явление 14 и последнее

Действующие лица

Палемон, старый пастух.
Лизиас, молодой спартанец.
Эвфемон, аркадский пастух.
Дафна, Лизиасова невеста.
Эвергета, жена Эвфемонова.
Лавра, Дорис – дочери Эвфемоновы.

Действие в Аркадии.

Явление 1

Лизиас, Дафна.

Лизиас

Конечно, мы с тобою
В Аркадию пришли,
Любезнейшая Дафна!
Здесь вечная весна
В долинах зеленеет;
Здесь кроткий ветерок
Колеблет воздух свежий.
Без терна цвет растет,
И небо чисто, ясно.
Конечно, мы с тобой,
Любезнейшая Дафна,
В Аркадию пришли.

Дафна

Ах, Лизиас! мы верно
В Аркадии теперь;
Здесь всё покойно, мирно.
Гармония певцов,
Поющих на кусточках,
В восторг приводит нас.
Они, не зная страха,
Навстречу к нам летят.
Ах! Лизиас! мы верно
В Аркадии теперь.

Вместе

Будьте вы благословенны,
Вы, долины и луга,
Где вовеки обитают
Добродетель и покой!
Приимите нас, долины,
Приимите нежно нас
И укройте с лаской юность!
Мы пришли сюда искать
Счастья, вольности, покоя.
Нам любовь, кончая жизнь,
Счастья здесь искать велела,
Счастья, мира, тишины.

Дафна

Добродетельная Аканта, сказав, что я только в Аркадии могу быть счастлива, конечно нас не обманула. Какое великолепное зрелище открывается со всех сторон! Везде блистает Натура избраннейшими своими сокровищами и для каждого чувства приготовляет богатое пиршество. Мне кажется, что я дышу здесь гораздо чистейшим воздухом. Совсем необыкновенные чувства разливаются у меня в сердце; восторг, сладостное упоение… Ах, добродетельный юноша! Как я тебе благодарна, что ты исполнил мое желание и привел меня сюда!

Лизиас

Но исполнишь ли теперь и мое желание, любезная Дафна? Ведь ты помнишь, что мне обещала?

Дафна

Руку мою? Не правда ли? – Ах, друг мой! Могу ли чем нибудь маловажнейшим наградить тебя за то, что ты оставил для меня свое отечество?

Лизиас

А сердце твое? – Ах, Дафна! Можешь ли ты наградить меня чем нибудь важнейшим?

Дафна

Сердце давно уже отдано тебе за твои добродетели. Разве ты этого не знаешь?

Лизиас

Для чего же никогда еще не осмеливался я хорошенько спросить тебя о том, для чего ты в самой Спарте не хотела мне вместе с сердцем дать руки своей?

Дафна

Для испытания твоей любви ко мне.

Лизиас

Разве бы я не пошел уже с тобою на край света, когда бы ты увенчала любовь мою? Неужели ты этого боялась?

Дафна

Нет, я боялась отсрочки. Скажи мне, юноша, как бы я, став твоею, могла тебя в чем нибудь не послушаться?

Лизиас

А как же бы и я мог тебя не послушаться и не исполнить твоего желания, как бы скоро узнал его? – Ведь я знаю, что мать твоя Аканта хотела этого.

Дафна

Мать моя, говоришь ты? Так знай же, что Аканта была мне не мать.

Лизиас

Не мать?

Дафна

Нет, однако ж я обязана была любить ее, как мать свою, потому что она воспитывала меня с такою нежною попечительностью, с таким неусыпным старанием…

Лизиас

Да кто же она была? и откуда?

Дафна

Из Аркадии. В последнее нападение спартанцев на безоружные Аркадские долины была она уведена отсюда вместе с другими пленниками. Она вышла замуж за похитителя своего, более по принуждению, нежели по избранию; а по прошествии пятнадцати лет смерть мужа ее освободила ее от брачных уз.

Лизиас

Какое чудо! А я всегда почитал тебя Акантиною дочерью.

Дафна

И я так думала, потому что с самого того времени, как начала себя чувствовать, не помню ни одной женщины, которая бы меня так любила, как она, и которую бы могла я почесть своею матерью. Иногда носится в моих мыслях какой-то образ, который приводит сердце мое в несказанное сладостное движение, и в таком случае кажется мне, будто я его когда-то видела, может быть в самых первых летах детства; но подлинно не знаю, что это такое: одна ли мечта сновидения, или память моя старается опять возобновить существенный образ, заглаженный временем. Но будем говорить об Аканте. Поздно уже настало время свободы ее. Будучи снедаема тайною горестию, она должна была оставить ту сладкую надежду, которая ободряла ее во время неволи, – надежду увидеть опять любезные свои долины; а это ускорило конец ее.

Лизиас

Итак, она недолго жила по смерти мужа своего?

Дафна

Только десять горестных месяцев. День ото дня слабость ее увеличивалась; и в самый тот час, как светильник жизни ее готов был погаснуть, она подозвала меня к постели своей и прерывающимся голосом сказала мне: «Дафна! Я приняла на себя имя матери твоей только для того, чтобы муж мой любил тебя; ты дочь любезнейшей моей приятельницы». Потом говорила она:

Если боги присудили
Быть здесь счастливой тебе,
То в Аркадии ты можешь
Счастье, мир, покой найти.
Там опять найти то можешь,
Что теряешь здесь во мне.

Она хотела говорить более, но смерть отняла у нее язык и покрыла мраком глаза ее, которые она несколько раз с тоскою на меня устремляла. Молча пожала она руку мою и скончалась.

Лизиас

И во всю жизнь свою не говорила тебе ничего такого, по чему бы можно было догадаться, кто были родители твои и где тебе искать их?

Дафна

Ничего. Она говаривала только об одном отечестве своем; и сердце ее столько им занималось, что Аркадия была у нее всегда на языке. Там только, говорила она, только в этой радостной стране можно еще найти истинное благополучие.

Богатый там всегда умерен,
Доволен бедный, и в трудах
Там всякий весел и покоен,
Там верны, нежны все в любви.
Там старый молод, бодр весельем,
А юный нравом, духом стар.
Там нет вражды, коварства, злобы.
Златое время там течет.

Коротко сказать, в Аркадии царствует простота, невинность и радость. Такими прелестными изображениями сердце мое пленилось, и я внутренне решилась не выходить замуж ни за какого юношу без того, чтобы он не дал мне слова проводить меня в счастливую Аркадию. Тебе известно, что с моей стороны не было иного условия, когда ты за меня стал свататься.

Лизиас

Оно исполнено, любезная Дафна! Для тебя оставил я свое отечество, Спарту.

Дафна

Однако ж ты не раскаиваешься?

Лизиас

Ах! когда бы добродетель
Наших предков и отцов
И поныне напрягала
Мышцы наших сограждан,
В неге, в роскоши ослабших;
Ах! когда бы гражданин
И теперь еще героем,
Патриотом умирал, –
Я тогда бы мог стыдиться,
Мог раскаяться, тужить.
Но когда порок в тиранов
И в рабов их превратил
И когда любовь к корысти,
Злоба, бунты, заговор
Вольность в узы заключают, –
Ах! могу ли я тогда
Пожалеть, оставя Спарту,
И раскаяться в душе?

Но мог ли бы я и в самых счастливейших обстоятельствах раскаяться в том, когда ты будешь моею наградою? – Ты, любезная Дафна! – Но когда же – когда?

Дафна

Всякую минуту. При первом олтаре, посвященном Пану, поклянусь я быть твоею. Для счастия любви нашей потребно благословение богов.

Лизиас

Правда, что для успеха каждого дела потребно благословение богов. И конечно, они благословят любовь нашу. Ты прекрасна, и еще более, нежели прекрасна, – ты добродетельна. Ах, как я счастлив!

Дафна

Как и я счастлива! Потому что и ты добродетелен.

Лизиас

Но не идти ли нам к этим счастливым хижинам и не познакомиться ли с жителями, чтобы они указали нам место олтарей своих?

Дафна

С радостию. Если они так добры, как Аканта говорила, то им надобно радоваться нашему благополучию; потому что добрые люди всегда веселятся радостию других, и гостеприимство, сказывают, нигде так не наблюдается, как здесь.

Лизиас

Однако ж будем несколько поосторожнее.

Дафна

А что?

Лизиас

Пятнадцать лет, говоришь ты, Аканта не была в Аркадии. Мороз может в одну ночь побить самые прекраснейшие цветы, а заразительный порок может в малое время переменить народные нравы. Подумай о моем отечестве – о Спарта! Зачем называю тебя таким именем!

Дафна

Не бойся ничего; я полагаюсь на предчувствие сердца своего – на тайное движение, туда меня влекущее.

Лизиас

По крайней мере позволь мне идти наперед и поискать кого-нибудь из жителей. Может быть, угадаю по виду и словам его, какого приема нам здесь ожидать надобно. Между тем ты можешь укрыться здесь в лесу. Я пойду только за этот кустарник, который закрывает от нас часть хижин.

Дафна

Хорошо. Только поскорее приходи назад.

Лизиас

Как голубь, который летит назад к своей голубке.

(Уходит.)

Явление 2

Дафна

(одна)

Добродушный Лизиас! – Как он старается о моем счастии! Любовь делает его боязливым; а между тем он забывает, что без него могло бы мне быть еще страшнее. Однако ж в этой спокойной долине нечего бояться.

Где нравы просты, тихи, кротки;
Где в сельских хижинах живут
И любят воздухом питаться;
Где пища состоит в плодах
И где руно одеждой служит –
Невинность безопасна там.
Но где во мраморных чертогах
Со скукой праздность жизнь влачит,
Где червь индийский есть одежда,
Куда из Тира пурпур шлют,
Где алчность к злату горы роет, –
Невинность там страшись всего!

Кажется – кажется, что в кустах слышу я шум. – Тише! – Шорох приближается. – Я спрячусь за дерево и посмотрю, кто это.

(Прячется за куст.)

Явление 3

Лавра и Дорис, неся в руках корзинки с цветами.

Лавра

Цветочек мил в лугах,
Когда росою утра
Бывает окроплен;
Когда днем юным, ясным
Бывает позлащен.
Но он тогда милее,
Когда в полдневный жар,
Головку распустивши,
Пестреет, как звезда.

(Смотрит на цветочек.)

Дорис

Но он еще милее,
Когда престанет луч
Блестящего светила
Палить его огнем;
Когда прохладный воздух.
Бальзамом напоен;
Когда зефиры дышат
И пурпур на него
Дыханьем навевают.

Посмотри, как прекрасно все вокруг нас блистает! Как все хорошо пахнет! – Мне, право, кажется, что ввечеру, когда заходит солнце, все виды бывают прекраснее, нежели поутру.

Лавра

А я лучше люблю утро. Когда вдруг все поля, покрытые мраком, в чистейшем свете представятся глазам нашим; когда дремавшая Природа пробудится и снова придет в движение, и все, на что ни взглянешь, оживет и возрадуется; когда весь хор маленьких сладкогласных птичек, сидящих по кусточкам, пристанет к кроткой песне парящего жаворонка…

Дорис

А когда после жаркого дня приближится сладостный вечер и прольет на все нежную прохладу; когда под тихий шепот осинника и тополя и под журчание ручья запоет соловей громкую вечернюю песнь свою; когда стада протянутся вниз по пригорку, благовонными травами усеянному…

Лавра

Так мы обе правы, миленькая сестрица. Каждое время в сутках имеет свои приятности; всякое любезно и сладостно и наполняет сердце благодарением и радостью.

Дорис

Правда, правда, любезная Лавра. Поутру буду я с тобою хвалить утро, а ввечеру хвали со мною вечер – так вот мы и согласны. Да послушай, сестрица, – довольно ли у нас цветов?

Лавра

И очень, очень довольно. Посмотри, сколько у меня. Старичок наш мог бы ими покрыть все кипарисы вокруг монумента – все, сверху донизу.

Дорис

Когда цветы сплетешь в венки поплотнее, так их много пойдет. А мне хочется, чтобы и для нас сколько-нибудь осталось.

Лавра

Да если бы их и недостало, так бы нам не о чем было тужить. Ведь здесь везде растут цветы; мы их ногами топчем. Только скажу тебе за тайну, что ныне мне очень тяжело рвать цветы, хотя это упражнение для меня очень приятно в другое время.

Дорис

Отчего же?

Лавра

Ведь ты знаешь, на что цветы надобны нашему Палемону?

Дорис

Конечно, на воспоминание прежней потери своей.

Лавра

Не прерывает ли оно на несколько минут всегдашней радости нашей? По крайней мере придет тут в голову какая-нибудь печальная мысль, а этого я не люблю.

Любезны мне мирты,
Торжественный блеск,
Веселы свирели,
И танцы и плеск,
И пиршество Пана,
И праздники жертв;
И жизнь всю в забавах
Хочу провождать,
Не зная печали.
Как ввек небеса
В Аркадии чисты,
Так Лаврины дни
Да будут прекрасны,
И чисты, и ясны,
И веселы ввек!

Дорис

Однако ж, любезная Лавра,
Разве солнце не прекрасно
И тогда, как облака
Флером солнце покрывают?
И Природа красоту
Разве тратит в те минуты,
Как торжественная ночь
Тьмой Природу покрывает?
Ведь для света тень нужна.

Дафна потихоньку выходит и показывается Лавре.

Лавра

(бросаясь к сестре)

Ах, Дорис! посмотри, посмотри!

Дорис

О боги! Кто это? – Какое чудное платье!

Дорис и Лавра обнимаются и пристально смотрят на Дафну.

Лавра

(тихонько)

Она так прекрасна, что я могла бы почесть ее за богиню.

Явление 4

Лавра, Дорис, Дафна.

Дафна

(вслушавшись в слова Лаврины)

Нет, нет, любезные дети! Я такая же смертная, как и вы. Я друг ваш, и почту себя счастливою, если вы захотите быть моими друзьями.

Лавра

Как этого не хотеть! Вид твой показывает, что ты не хуже самой лучшей пастушки нашей.

Дорис

И мы бы, конечно, почли тебя своею, если бы на тебе было не такое платье.

Дафна

Я не ваша. Однако ж желаю принадлежать вам, если вы захотите принять меня.

Лавра

С радостию, с радостию! Пойдем в наши хижины; и все, что у нас есть, будет твое.

Дорис

Все, все. Стада наши будут тебя кормить и одевать; ты будешь питаться лучшими плодами, которые для нашего наслаждения растут у нас на прекрасных деревах.

Дафна

Прелестные девушки! Позвольте мне вас обнять и прижать к сердцу! (Про себя.) Вижу теперь, что добродетельная Аканта правду говорила. – Удивление и радость.

Лавра

Удивление! Чему ты удивляешься? Старики наши говорят, что чужестранцы, которым мы нравимся, конечно приятны богам, любящим свободу и простоту. Народ должен радоваться, когда умножается число честных людей, которые всеми силами стараются быть добродетельными и чрез то возбуждают нас к добру. Слава богам, что будет больше прилежных людей, обрабатывающих долины наши! От этого они еще более украсятся.

Дорис

Можем ли мы думать, что благодетельная Природа только для нас произвела плоды и стада и только для нас украшает луга благовонными цветами?

Попеременно.

Дорис

Когда у нас цветами
Покроются поля,

Лавра

Когда у нас плодами
Покроются леса,

Дорис

Приятно ли мне будет
Всегда одной их рвать?

Лавра

Приятно ли мне будет
Одной плоды срывать?

Вместе

На что, на что нам всё бoгaтство,
Когда делить его нельзя?

Дафна

(сперва одна, а потом все три вместе)

Блажен, блажен, кто в счастье ближних
Находит счастие свое!
Везде во всем, всегда он счастлив;
Всегда доволен, рад, блажен!

Явление 5

Прежние, Лизиас, Эвфемон.

Лавра

(увидев Лизиаса и Эвфемона)

О боги! Дорис! Посмотри, посмотри! Вот опять новое Явление.

Дорис

Ах, этот молодой пастух – однако ж он не пастух; он совсем не таков, как пастухи наши, – верно, пришел с нашим другом (указывая на Дафну), ведь ты хочешь быть другом нашим? Однако ж у тебя должно быть и другое имя?

Дафна

Дафна – я Дафна, а он (указывая на Лизиаса) Лизиас, мой спутник.

Лавра и Дорис

(вместе)

Лизиас!

Эвфемон

Итак, это твоя любезная, которая с тобою ищет у нас прибежища? Здравствуй, прекрасная девушка! Ты найдешь здесь все, чего желаешь.

Дафна

Благодарю тебя за твою любовь. Эти милые дети подали мне радостную надежду на хороший прием.

Лавра

Ах, батюшка! Как ласково, как приятно обошлась она с нами!

Дорис

Она обнимала нас…

Лавра

Прижимала к своему сердцу…

Дорис

И называла своими друзьями.

Лизиас

Так ты отец этих любезных девушек?

Эвфемон

Так, друг мой. (Детям) Не забыли ли вы, что вам приказал почтенный Палемон?

Лавра

Ах, нет! Только нечаянная встреча с прекрасною Дафною – кажется, зовут ее Дафною – задержала вас здесь.

Дорис

Посмотри, батюшка, – цветы уже нарваны.

Эвфемон

Да еще не сплетены в венки; а вам, может быть, ныне же надобно будет с своими подругами нарвать больше цветов. Завтра при восхождении солнца ваши девические руки украсят наш брачный олтарь.

Лавра

(сестре своей)

Мне это пришло на мысль в ту же минуту, как я его увидела…

Дорис

И ее подле него. Ах! Пойдем поскорее. Как же обрадуются наши пастухи и пастушки!

Лавра

Мне нетерпеливо хочется сказать им о том.

Дорис

Однако ж нам надобно наперед сплести свои венки.

Обе поспешно уходят.

Явление 6

Лизиас, Эвфемон, Дафна.

Лизиас

Слышишь, любезная Дафна, что этот добрый пастух берет радостное участие в исполнении моего желания, желания соединиться с тобою, добродетельная Дафна!

Дафна

В сердце своем благодарю его за такое приветливое дружелюбие, и язык мой не может изъяснить чувствуемой мною благодарности.

Эвфемон

Боги пламенно желают
Счастья смертных чад земли
И хотят, чтоб человеки
Знали счастие свое.
Если ж им уподобляться
Кто захочет из людей,
То святая добродетель
Есть единый путь к тому.

Лизиас

Ах! Если бы все так думали, то зачем бы было нам искать счастия в такой отдаленности?

Эвфемон

Здесь вы, конечно, найдете счастие, если ищете его в тихом спокойствии и в тех дарах, которыми благодетельный Пан награждает наши легкие труды. Часы дня употребляем мы на сельские работы, чтобы, утомившись, наслаждаться ночью приятнейшим сном. Общественное согласие и гармония соединяют всех нас твердым союзом. От умеренной пищи бываем мы здоровы, покойны, веселы.

Лизиас

(подавая Дафне руку)

Ах! Какое счастие ожидает нас здесь!

Эвфемон

Но если ищете его в искусственных сценах жизни, где пышность в обманчивых мечтах ослепляет глаза блеском – в роскошной, драгоценной пище или в шумных забавах, – то вы, конечно, обманетесь, и ничего по желанию своему не найдете здесь.

Дафна

Мы всего этого убегаем. Я видела издали роскошь и пышность, видела и презрела. Та, которая меня воспитывала, показала мне все опасные следствия их и увещевала меня искать счастия в такой земле, где добродетель исполняют без гражданского закона и где невинность доставляет чистые радости, которые не влекут за собою раскаяния, – коротко сказать, здесь, в Аркадии.

Лизиас

Я уже сказывал тебе, добродушный пастух, что это было причиною долговременной отсрочки моего благополучия, которое никак бы не могло совершиться, если бы я не исполнил ее воли и не привел бы ее сюда, положась на ее обещание, что здесь увенчается мое желание.

Эвфемон

Оно увенчается, и день вашего союза будет радостным днем для всей Аркадии. Мы не пропускаем случаев к веселию, почитая за благоразумие пользоваться жизнию, пока еще невинность и умеренность бывают душою наших забав, потому что веселая улыбка на устах добродетели есть, конечно, приятная жертва богам. И тот день бывает для нас днем радостнейшим, в который можем мы споспешествовать счастию добрых людей, приятных небу.

Дафна

Мы надеемся на милость богов, пришедши сюда единственно с тем намерением, чтобы в тишине подражать вашим добродетелям. Конечно, сами бессмертные вели нас с Лизиасом, потому что мы никогда не теряли дороги и перешли такое великое расстояние без большой опасности и утомления.

Эвфемон

Однако ж вам, конечно, нужно отдохновение. Пойдемте же со мною. Там, за тенью этих высоких дерев, где извивается маленький ручеек, стоит моя хижина; она обросла ясмином и козьим листом. Сперва прохладитесь соком плодов, а потом представлю вас друзьям своим.

Лизиас

О, если бы они все были подобны тебе!

Дафна

И милым дочерям твоим!

Эвфемон

Перестаньте! Иначе буду думать, что вас заразила лесть тех городов, откуда вы пришли к нам; а истина есть у нас первое правило. Когда отдохнете, то поведу вас к нашему старому Палемону, чтобы он дал вам свое благословение.

Лизиас

Палемону? – Да кто он?

Эвфемон

Наш общий отец и друг, один из первых пастухов наших и господин многочисленных стад. С некоторого времени он совсем почти удалился от нашего небольшого общества и построил себе грот в этом лесу, где оплакивает некоторую важную потерю свою, которая отвратила его от радостей жизни и преждевременно покрыла сединою голову его.

Дафна

Кажется, что дочери твои об нем упоминали.

Эвфемон

Может быть; потому что мы все любим его, как отца. Благоразумие, опытность и добродетели его вселили в нас такое к нему почтение, что в долинах наших не делается ничего без его совета и ведома. Иногда призывает он к себе детей наших и сообщает им добрые наставления в приятных сказках. Всякий боится впасть в порок, чтобы не потерять любви его. Никто из юношей и девушек наших не хочет любить без того, чтобы не посоветоваться с ним о своем выборе и не испросить на свой союз его отеческого благословения. Он всегда предводительствует нами, когда мы приносим жертву Пану, и кажется, что за молитву его оказывает нам небо свое благоволение.

Дафна

Поведи нас к нему, добродушный пастух, чтобы он и за нас помолился и чтобы его благословение осчастливило союз наш. Не знаю, какое сладостное чувство во мне возбуждается! При имени его бьется у меня сердце и кровь волнуется. Пусть он совокупит руки тех, которых сердца любовию совокупились! Ах, Лизиас! Пусть он отдаст нас друг другу!

Еще приятнее мне будет
Союз с тобою, нежный друг,
Когда рука святого мужа
Его навеки утвердит.
Отца и матери не зная,
Не зная, как отец и мать
Свое дитя ласкают, нежат,
Почту его своим отцом
И нежно поцелую руку
Того, кто нас благословит.

Лизиас

(Эвфемону)

Он, конечно, это сделает, когда узнает ее доброе, чистое, невинное сердце, достойное Аркадии.

Эвфемон

Конечно; луч света освещает тогда горестную душу его, когда он видит людей счастливых и сам может их счастливыми делать.

Уходят.

Явление 7

Открывается лес и гробница, на которой лежит молодая Нимфа. Внизу большими буквами написано: и я была в Аркадии. Недалеко от сего места видна пещера, из которой выходит Палемон, сперва кругом осматривается и наконец идет потихоньку.

Палемон

Как приятно сияет солнце на западе! Как прекрасно позлащает оно слабеющими лучами своими уединенную мою хижину! – Печальное воспоминание!

В сей день я некогда лишился
Всего, что было мило мне, –
Тебя, любезнейшая Дафна!
В последний раз тогда твой взор
Приятный, кроткий обращался
С улыбкой нежной на меня.
И вдруг рука спартанцев злобных
Тебя исторгнула навек
Из нежных, пламенных объятий
Отца, который слез своих
Еще не осушал о смерти
Любезной матери твоей!
Но время не могло исторгнуть
Тебя из сердца моего.
В нем вечно будет жить твой образ;
Он там глубоко впечатлен.

(Указывая на монумент)

Всегда сей памятник я буду
Слезами горести кропить.

Ныне, ныне минуло уже пятнадцать лет тому, как ты, милый ангел, – и точно в этот час – вместе с нашею верною приятельницею, которой умирающая мать твоя поручила нежное твое детство, досталась в добычу злодеям. Тщетно буду надеяться где-нибудь найти тебя или узнать, что ты жива! – Но так богам угодно, и непостижимый совет их всегда бывает премудр! – Может быть, предвидели они, что сердце мое слишком бы прилепилось к этой милой дочери; что я великою своею любовию изнежил бы ее и в изнеженном младенце воспитал бы ядовитое растение для прекрасных и здравых долин Аркадских – непослушную дочь, дурную супругу и беспечную мать, а наконец в родительском восторге забыл бы и самих богов. Кто может поручиться за человеческое сердце, когда оно предастся страсти? – Теперь уже, конечно, уединенные сени, мудрое размышление и долговременные опыты научили меня истине; и если бы я нашел тебя ныне, когда уже укротился всякий мятеж вожделений в душе моей, когда жизнь моя течет тихо, подобно этому ручью, и когда спокойно ожидаю отзыва, – если бы ныне нашел тебя… Но начто такие мечты! Несбыточные сны, быв не что иное, как мечта, возбуждают только горесть. Лучше предамся сладостной меланхолии, столь приятной моему сердцу, – увенчаю цветами пустую гробницу, мною сделанную, чтобы нежные Зефиры развевали вокруг их бальзамический дух; и когда придут ко мне в уединенное мое жилище юные аркадские пастухи и пастушки, буду их приготовлять к разным случаям человеческой жизни, от которых не спасается и самое чистейшее человеческое счастие. – Что же нейдут ко мне любимые мои пастушки, дочери Эвфемоновы, которым я поручил нарвать цветов, на что они всегда с радостию вызывались? Неужели приключилось им что-нибудь неприятное? – На всякий случай и сам я могу нарвать… Тише! кто-то идет по кустам. – Посмотреть. (Идет туда, где слышит шорох.) А! Это они.

Явление 8

Палемон, Дорис, Лавра, обе запыхавшиеся.

Палемон

Где вы по сю пору были, любезные дети? Бывало, вам лишь только слово скажешь, так уже и все сделано. А я ведь, кажется, поручил вам приятное дело.

Лавра

Ах, любезный Палемон! Не сердись. Не сердись! Видишь – они нарваны.

Дорис

И в венки сплетены – только…

Палемон

Прежде отдохните, милые мои.

Лавра

Только мы были задержаны…

Дорис

И против воли опоздали; потому что на дороге увидели мы чудное Явление…

Палемон

Не дурное ли?

Лавра

О нет! Приятное…

Дорис

Самое приятнейшее, потому что оно возбудило в нас величайшее любопытство.

Палемон

Неисполнение должности – а что мы сделать обещали, то есть уже должность наша, – неисполнение должности, любезные дети, не всегда извиняется побуждением любопытства. Но как обещание ни важно…

Лавра

Ах! Мы чувствуем, что нехорошо сделали. Ведь ты для нас всего дороже!

Дорис

Да как было удержаться? Двое молодых чужестранных; пастух – однако ж не в таком платье, как мы…

Лавра

С молодою Нимфою – однако ж не совсем такою, как мы…

Палемон

Пастух с Нимфою? Правда, что это чудное Явление, потому что люди, живущие в больших городах и воспитанные в изобилии и шуме, убегают тихих, уединенных долин, где надобно прилежною работою доставать себе умеренную и простую пищу, где не терпится праздность и где уважаются одни невинные и чистые нравы. – Не слыхали вы, откуда они пришли?

Дорис

Кажется, что они, когда мы плели венки, говорили о Спарте.

Палемон

(с некоторым движением)

О Спарте? Они из Спарты? Так надобно стараться поскорее сбыть их с рук. Они, конечно, обманщики, разбойники. Берегитесь их, берегитесь, милые дети!

(С горестию оборачивается к монументу.)

Лавра

Нет, нет, любезный Палемон! Они не обманщики, не разбойники…

Дорис

Он так добр, как аркадский пастух; а она так невинна, как аркадская пастушка. Тебе надобно только увидеть их…

Лавра

И услышать их слова. – Она мила, прекрасна!

     Как пурпур в час вечерний
Собою красит облака,
     Так лилии и розы
Сияют на лице ее.

Дорис

     Глаза ее подобны
Лазури утренних небес.
     В ее открытых взорах
Видна вся внутренность души.

Лавра

     Не чудно бы мне было,
Когда бы пчелки на уста
     Ее толпой слетелись
И стали меду в них искать.

Дорис

     Так волны не сребрятся
У брега пенистых озер,
     Как волосы сребрятся
На шее в кудрях у нее.

Лавра

А рост ее.

Дорис

А походка ее…

Лавра

И все, что она делает…

Дорис

И все, что говорит…

Лавра

А он – он так хорош – так прекрасен, как молодой кедр.

Дорис

Кроток, как улыбающийся месяц.

Палемон

Хорошо, хорошо! Только молодым девушкам не надлежало бы с такою прилежностию рассматривать приятности молодых пастухов и описывать их с таким красноречием. А то…

Дорис

А то подумают, что мы влюблены в них, и станут над нами смеяться.

Лавра

А смеялась ли ты над молодою пастушкою, что она любит юношу?

Дорис

Это совсем другое – она большая, и разве ты не слыхала, что батюшка говорил о свадебных венках, которые нам скоро надобно будет для них сплести?

Палемон

О свадебных венках? – Отец ваш? – Это меня уверяет, что их не надобно бояться и что они не только прекрасны, но и добродетельны.

Лавра

Конечно, конечно добродетельны! Они хотят, чтобы мы их приняли.

Дорис

И пришли сюда с тем, чтобы у нас навсегда остаться.

Лавра

И хотят здесь праздновать брак свой.

Дорис

И придут к тебе просить благословения.

Палемон

Моего благословения? Да кто им обо мне сказал?

Лавра

Верно, батюшка.

Палемон

(в беспокойстве)

Однако ж они, конечно, не ныне придут ко, мне?

Дорис

Ныне, ныне – теперь же.

Лавра

Они отдыхают, потому что от дальней дороги очень устали; а прохладясь плодами, тотчас сюда придут.

Палемон

(подумав)

Нет, нет! Они помешали бы мне в сладостной меланхолии совершать память любезной дочери моей. Они хотят перед олтарями нашими заключить союз любви, – может быть, радостные сердца их наполнились бы печальными предчувствиями, когда бы они, пришедши ко мне за благословением, увидели здесь памятник осиротевшей родительской нежности и нашли меня подле печальных кипарисов. Лучше мне предупредить их.

Лавра

Они уже, может быть, идут.

Дорис

А может быть, и близко.

Палемон

По крайней мере надобно, чтобы мы с ними не здесь увиделись. Отнесите свои корзинки в мою хижину, побегите и скажите, что я приду. Я пойду стороною к ним навстречу и ворочу их. – Подите, дети, подите!

Пастушки относят свои корзинки в пещеру и уходят.

Явление 9

Палемон

Как неприятно, когда мешают печалиться! – Что вздумалось Эвфемону теперь, в самое это время… Ведь ему известно… Однако ж он, по своему добродушию, может быть хочет этим выгнать из души моей меланхолические мысли нынешнего вечера. Ах! Он не знает, что в самом унынии есть несказанная сладость! – Да они из Спарты! А ему известно, что это имя возмущает душу мою! Однако ж я чувствую в сердце своем великое движение – мне бы хотелось видеть их. – А они из Спарты! – Чудно! я охуждаю любопытство в молодых пастушках, а сам – сам чувствую неизвестное побуждение… Пойду, пойду. Только наперед обвешаю цветами пустую гробницу моей Дафны. Пусть этот ежегодный обряд пребудет доказательством, что я помню ее! Вот единственный дар, который она может получить от родительской нежности!

(Идет, приносит корзину с цветами и увенчивает ими монумент. Между тем поет)

Ах, как в венках прекрасны розы!
Но скоро меркнет алый цвет,
И скоро розы опадают.
Когда же завтра я спрошу:
Где роза, цвет прекрасный, гордый,
Краса долин, полей, лугов, –
То роза жалобно мне скажет:
И я в Аркадии цвела!

(Помолчав.)

И ты в Аркадии была,
Моя любезнейшая Дафна!
В пучочке видел я твой цвет.
Ах, если б я теперь увидел
Тебя, любезнейшая дочь!
Теперь бы в полном, в пышном цвете
Сияла Дафна как звезда.
В пучочке видел я цвет Дафнин –
Она в Аркадии была!

А теперь нет тебя! – А если ты еще жива, то как? где? – Может быть, живешь ты в неволе;

И если цепи носишь,
То цепи облегчай
Надеждою на небо!
Они легки тогда,
Когда душа свободна,
Невинна и мудра.
А если дух твой чистый
Взирает на меня
Со свода голубого,
То радуйся, моя
Любезнейшая Дафна!
Я скоро буду там.
Сошла почти нить жизни,
И смерть близка ко мне.
Отверстая могила
Готовится принять
В свои покойны недра
Меня и скорбь мою.

(После горестного молчания.)

Однако ж я долго медлю. В горести своей совсем забыл, что гости наши меня дожидаются. Пойду скорее, чтобы скорее возвратиться сюда, к своей меланхолии. – Кажется, что кто-то идет. – Спрячусь.

(Прячется за гробницу.)

Явление 10

Дафна, Лавра, Дорис.

Дафна

Только на минуту останусь здесь, любезные дети! Ведь вы говорите, что его здесь нет и что он хотел стороною выйти к нам навстречу? – А мне хочется видеть по крайней мере жилище его.

Лавра

Однако ж, прекрасная Нимфа, что ты там смотришь? – Он это запретил; а нет на свете такого человека, которого приказания уважали бы мы более Палемонова слова.

Дорис

Если и друг твой, Лизиас, сюда же придет, так мы совсем пропали. Ах! Один важный взор укоризны…

Дафна

Так подите же и не пускайте его сюда.

Лавра

А где он?

Дафна

Он намерен был сплести мне брачный венок. Отец ваш хотел вести его в розовый кустарник и ушел с ним незадолго перед вашим приходом.

Дорис

Так мы пойдем к ним навстречу, а ты приходи за нами. Эта дорожка в правую сторону приведет тебя туда.

Дафна

Хорошо, хорошо. (Указывая на пещеру) Так это жилище добродетельного старца?

Лавра

Да.

Дафна

Для чего же не хотел он нас принять здесь?

Дорис

Ныне он совершает память любезного младенца.

Лавра

И не хочет, чтобы ему мешали заниматься горестными мыслями.

Дорис

А более всего не хочет того, чтобы его приветствие было для вас печально. – Однако ж нам надобно идти. А ты еще не хочешь идти с нами, любезная Нимфа?

Дафна

Только на минуту…

Лавра

Нет, пойдем, Дорис. Если они прежде придут, то что скажет Палемон?

Дорис

А что он скажет, если ее найдет здесь?

Дафна

О! Если он так добр, то, конечно, извинит мое любопытство и простит, что я вас не послушалась. А я сама себя обвинять буду.

Лавра

Так поскорее приходи. Ведь здесь тебе нечего больше смотреть!

Дорис

А если хочешь посмотреть гробницу дочери его…

Дафна

(с некоторым ужасом)

Гробницу дочери его?

Лавра

Вон она! Видишь ли?

Дорис

Ах! Он уже обвешал ее нашими цветами!

(Уходит.)

Явление 11

Дафна

(Одна. Подходит к памятнику, осматривает его с великим вниманием и по некотором молчании читает вслух слова)

И я была в Аркадии… И я была в Аркадии – в Аркадии! И конечно, лишилась жизни во цвете лет своих? И покоишься в этой гробнице! И добрый отец, нежная мать тебя оплакивают! – А здесь Аркадия! А я думала, что на Аркадской земле не произрастает никакого человеческого злополучия! А вместо того и здесь живут заразы и болезни и скорби – или какое иное несчастие тебя, нежная дочь, преждевременно у родителей похитило? – Среди прекрасных долин, среди прелестных лугов… О как я обманулась! Суетная надежда! Как ты обольстила меня!

В мирных рощах и долинах
Кипарисы я нашла
Вместо роз и миртов нежных.
Вместо брачных олтарей,
Где б союзу совершиться,
Вижу гроб я пред собой.
Так и здесь бывает горесть
После радости, утех?
Терны так же колют сердце?
И на радостных полях
Только памятник печали
Представляется глазам?

Так только для этого пришла я сюда из такой отдаленности, оставила Спарту и бедного Лизиаса увела из отечества? – Где непрерывное благополучие, которое не Аканта выхваляла? Где тот цветущий душевный мир, которого мы искали? – Ах! Как могла она предаваться такой суетной, неосновательной надежде!

Явление 12

Дафна, Палемон.

Палемон

(выходя из-за монумента; про себя)

Правда ли, что я слышал? (Смотрит ей в глаза.) Ах! Какой прекрасный образ!

Дафна ужасается и хочет бежать.

Куда, любезная девица! Куда? – Не бойся меня! – Останься здесь!

Дафна

Прости, почтенный старец, прости, что я потревожила тебя в священном твоем уединении! По крайней мере милые мои пастушки в том не виноваты. Прости их! Они мне сказывали, что ты не хотел здесь с нами видеться, и просили меня идти назад; но – непреодолимое влечение…

Палемон

(смотря на нее пристально)

Я это слышал. Не для себя, а для вас не хотел я здесь с вами видеться. Ты видишь, что в этом месте неприлично принимать таких приятных гостей, как ты. Здесь жилище престарелой горести; а в Аркадии много лучших мест для угощения добрых людей.

Дафна

О! Я вижу, что самый радостнейший вид неба и земли не спасает от гроба, в который навсегда сокрывается надежда и счастие; и что самый лучший человек может погребсти своих ближних. – Однако ж взор твой услаждает мое сердце, берущее участие в твоей горести. Не знаю сама, какое тайное утешение, какая несказанная радость.

Палемон

А твой взор?.. Скажи мне, скажи! Или меня обмануло воображение, или не говорила ли ты о Спарте, об Аканте? Так ли я слышал?

Дафна

Конечно говорила, потому что я пришла из Спарты, где меня Аканта…

Палемон

(поспешно)

Аканта? Ты ее знала? Она еще жива?

Дафна

Ах, нет! Она умерла в моих объятиях. Я потеряла в ней лучшего друга, и память ее никогда не истребится из моего сердца. Последняя воля ее была та, чтобы я шла в Аркадию, где она жила счастливее, нежели в Спарте.

Палемон

Итак ты, конечно, Акантина дочь?

Дафна

Нет, добродетельный старец! Я любила ее как мать свою и несколько лет матерью почитала; но при кончине своей она вывела меня из сладостного заблуждения и открыла мне, что я дочь лучшей ее приятельницы, которая меня в детстве ей поручила. Смерть не дала ей более говорить – и я осталась бы беспомощною сиротою, если бы один добродетельный спартанский юноша не…

Палемон

(вне себя)

Пан всемогущий! Это она! Она! Она!

Дафна

Ах! Что с тобою сделалось? – Ты трепещешь – слёзы льются из глаз твоих…

Палемон

(громким голосом)

Дафна! Дафна!

Дафна

Это мое имя… боги!

Палемон

Дафна! Дочь моя!

(Падает в ее объятия.)

Дафна

Небо! – Ты мой отец? Отец мой? Можно ли?

Обнимает его – молчание – оба рыдают, обнимая друг друга.

Сердце мое, сердце мое сказало мне, что ты – родитель мой!

Палемон

Я умираю с радости! – О Дафна, дочь моя, которую Спарта у меня похитила, которую пятнадцать лет я оплакивал! – И я еще вижу тебя! – боги!

Дафна

Неизъяснимая радость – доныне неизвестный восторг детской любви – счастие – блаженство… Ах! Я нашла своего родителя!

Явление 13

Лизиас, Эвфемон, Эвергета, Лавра, Дорис.

Эвфемон

(входя)

Надобно посмотреть, где они. Он так добр, что, конечно, простит нетерпение наше.

Лизиас

(приходит в замешательство, увидев Дафну в Палемоновых объятиях)

Во всех видно изумление и любопытство.

Что? что? – Дафна!

Дафна

(вырываясь из объятий отца своего)

О Лизиас! Поди, участвуй в счастии…

Лизиас

(в беспокойстве)

Какое счастие? – В его объятиях…

Дафна

В объятиях моего любезного отца…

Все

(в удивлении)

Отца!

Дафна

Так, любезный Лизиас! (Палемону) Ах, родитель мой! Вот тот юноша, который привел меня из Спарты и с которым обещала я соединиться в Аркадии вечным союзом. Без него не могла бы я наслаждаться этим счастием, – счастием, о котором думала Аканта при кончине своей, убеждая меня идти в Аркадию. Он исполнил условие и привел меня сюда, где любовь должна была наградить его сердцем моим. Теперь рука моя в твоей власти, и от тебя зависит исполнение моего обещания.

Эвфемон

(тихонько дочерям своим)

Подите, любезные дети, и поскорее уведомьте всех аркадских жителей о счастии нашего добродетельного старца.

Эвергета

И я пойду с вами. Эта ведомость так приятна, что я непременно хочу вместе с детьми своими ее обнародовать. Какая будет радость! Какое веселие!

Уходят.

Палемон

(Лизиасу)

А ты, юноша, из Спарты?

Эвфемон

Из Спарты; однако ж, конечно, не из тех злодеев, которые некогда похитили Аканту с твоею дочерью. Он наилучший, наидобродетельнейший юноша; он возвращает тебе дочь твою.

Палемон

Возвращает! Я чувствую одолжение, и благодеяние его заглаждает злодейство спартанцев. Непостижимы пути Провидения! – Поди ко мне, юноша! – Ты любезен моей дочери, любезен по своим добродетелям, и возвращаешь мне вверенный тебе залог невинности: будь же Дафниным супругом и дай мне прижать тебя к отеческому сердцу моему! Да излиется на тебя благословение небес, подобно как в сердце моем благодарность и любовь разливается!

Лизиас

Какое восхищение! – О Дафна!

Дафна

Любезный Лизиас! Однако ж мне еще об одном знать надобно: у меня нет уже матери?

Палемон

Нет, твое рождение было гробом ее. Для того-то и вверил я воспитание твое Аканте, ее другу. – Но не будем огорчать сладких минут радости печальным воспоминанием. Такова жизнь человеческая! Ты думала, дражайшая Дафна, найти в Аркадии непрерывное счастие; однако ж ты обманывалась – под солнцем нет такой страны, которая не была бы подвержена всеобщему жребию человечества.

Там, там, превыше гор лазурных,
Подпоры неба, светлых звезд, –
Там будем жить в странах блаженных,
Где царствует добро без зла;
Где дух, одетый паром неба,
Вкушает сладость, нектар пьет;
Где сердце в чистоте эфира
Не знает скорби, зол и бед
И где душа, быв в вечном мире,
Всегда довольна, весела.

Туда, любезная Дафна, туда страждущая добродетель должна обращать терпеливое око свое; там только обитает совершенное благополучие, – здесь, на земле, все подвержено перемене времени и счастия.

Дафна

Правда, что здесь надеялась я найти убежище от всех беспокойств и несчастий жизни. Чистый воздух, светлое небо, добрые люди, а более всего прекрасные Акантины описания…

Лизиас

Теперь ты уже видишь, дражайшая Дафна, какое было ее намерение. Она разгорячала твое воображение, чтобы побудить тебя скорее идти в то место, где могла ты найти величайшее для себя счастие – добродетельного отца.

Дафна

Я нашла его, нашла и благодарю богов и Аканту во гробе.

Палемон

Ты представляла себе мечтательное счастие. Часто воображение обольщает нас приятными мечтами; увидев наконец обман, обвиняем своим заблуждением не себя, а мир. Человек, жаждущий благополучия, вымышляет себе радости, которых ему по справедливости ожидать не можно; и когда не исполнится его ожидание, тогда почитает он потерянным то, чем в самом деле никогда не обладал.

Дафна

И так впредь воображение меня уже не обманет. Я буду почитать всякое роптание за преступление и неудовольствие – за неблагодарность против неба.

Палемон

Хорошо сделаешь, любезная Дафна. Если бы не ободряла меня надежда когда-нибудь найти тебя, то бы я же давно занял эту пустую гробницу. Теперь узнал я опытом, что в самую ту минуту, когда небо наиболее чернеет и гроза носится над головою нашею, боги нас подкрепляют и направляют к миру стопы наши. Умерим свои вожделения, дети мои; ограничим желания, будем наслаждаться счастием с благодарением и радостию и в страдании веселиться надеждою. Таким образом будет Аркадия в сердцах наших, потому что и здешняя земная жизнь доставляет добродетельному много удовольствий, а смерть бывает ему совсем не страшна.

Вдали слышен марш, играемый на трубах, который между следующими речами, прерываемыми музыкою, несколько раз повторяется.

Ах, друзья мои! вместо звуков сожаления и печали слышу я громкий глас мира и радости! Как приятно отзывается он в ушах моих и с какою красотою вся Природа снова возвеселяется для радостного Палемона, который до теперешнего часа видел ее во мраке и для которого самые прекраснейшие песни были печальными песнями!

Эвфемон

Конечно, Эвергета и дочери мои объявили аркадским жителям твое и наше благополучие.

Палемон

Вот они.

Явление 14 и последнее

Эвергета, Лавра и Дорис с другими пастухами и пастушками приходят с сельскою музыкою, будучи украшены цветами и неся в руках миртовые ветви.

Палемон, Лизиас, Дафна, Эвфемон.

Хор пастухов

Из руки твоей лиется
Всякий дар на нас, о Пан!
Ты плодами нас питаешь,
Ты веселье проливаешь.
Дар приемля, Пана чтим;
Дар вкусив, благодарим,

Палемон

От Пана проистекает всякое счастие наше; и вы, любезные друзья мои, берущие участие в моем благополучии, находите меня теперь в таком восхищении, что язык мой никак не может изъяснить чувств моего радостного сердца, в благодарности славящего всемогущего Подателя благ.

В сей день заря, румяным светом
Рассеяв мрак, мой сон прервав,
Была мне знаком к новой скорби;
Я был в унынии, в тоске,
Но вдруг душа возвеселилась,
И я песнь радости пою,
И слезы сладки проливаю,
Нашедши снова Дафну там,
Где я построил ей гробницу
И где оплакивал ее.

Хор

Пойте, пойте песни Пану!
Пан печальных веселит,
Пан печали утоляет,
Пан источник слез сушит;
Часто мрачные пустыни,
Где уныло бродим мы,
Он внезапно освещает
И Аркадией творит.

Пляшут под музыкою.

Палемон

Памятник моей скорби будет теперь памятником моей радости, и гробница, посвященная Дафне родительскою нежностию, будет брачным олтарем ее. Да исчезнут печальные кипарисы! Насадите здесь, друзья мои, радостные розы и мирты. А ты, прекрасный юноша… (Подводит Лизиаса и Дафну к памятнику.) Дайте мне руки, дети мои! (Складывает их руки.) Любите друг друга и будьте счастливы! Завтра луга и стада мои будут приданым любезной Дафны. Горестная жизнь моя приближается к покою, и, утешаясь тобою, нежная чета, с радостию ожидаю смерти.

Лизиас

В продолжение Палемоновой речи надевает на Дафну розовый венок, который был у него в руках; и между тем как он с Дафною поет, пастухи, составляющие хор, пляшут и обсаживают памятник, наместо кипарисов, миртами.

Венок, любовию сплетенный,
Прими, любезная моя!
Сколь опыт ни тяжел бывает,
Но вдруг, награду получив,
В восторге всё мы забываем,
Всю грусть, и горесть, и тоску.

Дафна

(подавая ему руку)

Вот тебе моя рука!
Сердцем ты давно владеешь,
Должность, нежность и любовь
Купно верность награждают.
Вянут, вянут все цветы;
Вянет цвет и нашей жизни,
Но любовь всегда живет.

Вместе

Кто в браке счастливо живет,
Ах! тот в Аркадии живет.

Палемон

Вы теперь, конечно, в Аркадии, любезные дети! Невинность и любовь, мир и радость в сердцах ваших, благословение богов на вас, доброжелательство людей вокруг вас – ах! Это истинная аркадская жизнь! Наслаждайтесь ею; но не забывайте, что и вы когда-нибудь выйдете из Аркадии.

Эвфемон

Где мир, согласие, любовь
Вовеки купно обитают
И где порок всегда презрен;
Где чтут святую добродетель
И где награда есть она…

Эвергета

Где счастие в трудах находят;
Где старец как младенец прост,
Невинен, нежен и любезен;
Где отрок, юноша так мудр,
Как старец опытный и умный…

Вместе

Там есть Аркадия для нас.

Лавра

Если сердце будет ясно
Так, как утро в красный день,
И беспечно так, как птички;
Так цветуще, как луга;
Прямо, просто, как Природа…

Дорис

Кротко, как сердца ягнят;
Нежно, как сердца у горлиц,
И покорно, как птенец,
Всегда матери послушный…

Лавра

Если любим мы труды,
Сил своих не истощая,
И довольны тем, что есть, –
То везде, куда ни взглянем,
Мы Аркадию узрим.

Обе повторяют последнюю фразу.

Хор

Не мучьтесь никогда желаньем
Вы, юные сердца, –
Найти Аркадию под солнцем!
Вы можете найти
Аркадию в душе спокойной.
Ищите там ее!

Повторяют последний стих.

Конец драмы.