«Певица» М. Цветаева

1

Лопушиный, ромашный
Дом – так мало домашний!
С тем особенным взглядом
Душ – тяжелого весу.

Дом, что к городу – задом
Встал, а пéредом – к лесу.
По-медвежьи – радушен,
По-оленьи – рогат.
Из которого души
Во все очи глядят –

Во все окна! С фронтона –
Вплоть до вросшего в глину –
Чтó окно – то икона,
Чтó лицо – то руина
И арена… За старым
Мне и жизнь и жилье
Заменившим каштаном –
Есть окно и мое.

А рубахи! Как взмахи
Рук – над жизнью разбитой!
О, прорехи! Рубахи!
Точно стенопись битвы!

Бой за су – ще – ство – ванье.
Так и ночью и днем
Всех рубах рукавами
С смертью борется дом.

Не рассевшийся сиднем,
И не пахнущий сдобным.
За который не стыдно
Перед злым и бездомным:

Не стыдятся же башен
Птицы – ночь переспав.
Дом, который не страшен
В час народных расправ!

В этом доме, ведомом
К . . . . . . . из рук,
В этом призраке дома –
Жили бабка и внук.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2

И так как речь – о русских,
То будет быль – проста.
Внук был, конечно – грузчик,
А бабка, бабка – «ста

Лет – как дождусь – так кончу
Шить…» (жить не подскажи!)
У ней на счастье слончик
Стоит, глаза – свежи

И живы, руки – спросу
Ждут, всё-то ей – добро!
У той старушки – косы
Живое серебро!

А щеки – и с морозу
Таких не наживу!
Внук приходил с извозу.
Сажала бабка розу
– В саду – и на канву.

Но всё ж – не будем проще,
Чем жизнь – имущим зрак.
Внук был, понятно – возчик,
Но непонятно – как,

Им будучи, сверх мóчи
Трудясь за хлебный грош –
Был тот чернорабочий
Собой – как день хорош!

Хребтом – как тополь – статен,
Зрачком – как цвет – лучист,
Платком – как франт – опрятен,
Лицом – как месяц – чист,

Ну, просто – жить приятней,
В калитке повстречав.
И вовсе непонятно:
Кáк этот лебедь – шкаф
Несет?

3

Сидели – парой,
Кот разводил муры.
Сидели, ждали – пара,
А чайник ждал – поры

Своей. Почти что смеркся
День. Кот сидел, как гость.
Вдруг – потолок разверзся
И хлынул в келью – дождь

Нот! За пиджак! за кофту!
Так грянул, так хватил,
Что разом и спиртовку,
И душу затопил!

На ангельские звуки –
Чтó сделала чета?
Сложила бабка руки,
Внук приоткрыл уста…

И в яме той, в квартире
Посмертной – с дна реки –
Воздвигнуто четыре
Молитвенных руки –

Как с пальмами. В предзнаньи
Неотвратимых мук,
С пасхальными глазами
Сидели: бабка, внук –

Покамест лба и лица
Не поглотила тень.
То верхняя жилица
В дом въехавшая в день
Тот…

И стало у них как в церкви
В Светлый праздник, в речной разлив.
Стала бегать старуха к верхней,
Внуку – слова не проронив.

– Не наскучу и не нарушу,
Только рученьку Вам пожму!
Пойте, пойте! Ласкайте душу
Внуку бедному моему.

В нашей жизни – совсем уж дикой –
Вы – родник для него, магнит.
Как с извозу придет – так лику
Не умыв – в потолок глядит!

Да, великое Ваше дело!

За высокое Ваше là –
В ножки кланяюсь старым телом.
Молода была – тоже пела,
И – сама молода была!

4

Не ветхой лестницей, где серó
От дыма и пахнет ближним –
На крыльях голоса своего
Спустилась верхняя – к нижним.

В сие смешение пустыря
Со складом, костра – с затоном,
На круглом облаке ниспаря,
Как феи во время óно.

С той разницей, что у фей – из рук
Алмазы, для глаз – соблазны.
– «Мой внук любезный, – а это – друг
Заглазный: наш звук алмазный!»

Я знаю: вида читатель ждет.
Читатель, прости за смелость!
Условившись, что и нос и рот,
Все, все у нее имелось –

Не хуже нашего, это «все»
Смахнем, как с подушки волос.
Зачем певицыно нам лицо,
Раз вся она – только голос:

Невидимость! Раз видней всего
Нам небо – сквозь слезы градом!
От этого ль иль еще чего –
Но так и не поднял взгляда

От – и не óтпитой чашки – внук
Вчерашний, жених навечный.
Как дева в зеркало, в чайный круг
Глядится, как в пруд зловещий

Глядится лебедь, и в нем гроза
Читает
(Немногим легче порой – глаза
На гостя поднять – чем руку!

И многим легче, конечно – шкаф
Дубовый!)
                   Сухих ли, влажных –
Но глаз не поднял и, не подняв,
Звезд не показал – алмазных.

5

Ветки тише, птицы тише,
Тише снежного куста.
Так стучат, чтоб не услышал
Тот, к кому стучишься ( – та!).

Капли, падающей с крыши,
Быть услышанной – испуг.
Так стучат, чтоб не услышан
Был в сем стуке – сердца стук.

Врач – в ключицу,
Грач – в крупицу,
Страх – стучится,
Страсть – стучится…

Стук, дыханья осторожней.
– Дома? – Дома. – Можно?
– Можно.

Торс, виденья неподвижней.
– Это – я: сосед Ваш нижний.
К Вам от бабушки.
                                 – Гвоздики
Жгут – как светоч вознеся:
– Ну, и тьма ж у вас! – Входите.
Лампы нет, а свечка – вся.
Первая пройду. Вы – следом. –

И наследным, деда – дедом
Вытянутым коридором,
Точно бредом, точно – бором,
Точно – бродом, точно – Рода
Сводчатым кровопроводом,
Несомненнее, чем глотом
Собственным, без оборота,
Без возврата, тьмы – агатом
И базальтом – и гранитом…
                        В рот – монету
Взяв – за вход подземный –
                                    плату –
Душ подземным водоемом
За Вожатою – ведомый.

Ну, а дальше? То ли дернул
Гвоздь за шалевый лохмот,
То ли просто коридорным
Ходом оказался грот –
Словом – стали:
Он – из стали
Вылитый, она – но шали
Кроме, да лезгинской тальи…

Поздно встали – всё проспали!
Не застали ничего!

(Если ж, позже, дочь – его
Именем – ее звалася –
Это только в память часа
Полного (Так помнит насыпь –
Розами.) Никак не мяса –
Белого – иль смуглого!)

Губы – мела суше. Грушей
Спелой – пение лилось.
Пела – слушал. Тело – душу
Слушало – и слушалось.

* * *

Так с тех пор и повелось:
Чтó ни ночь – из тьмы наружной:
– Дома? – Дома. – Можно? – Нужно.

– Можно? – Можно. (Нежно, нежно…)

1935 г.