«Три тени» В. Кюхельбекер

На диком берегу Онона я сидел,
     Я, чьей еще младенческой печали
Ижора и Нева задумчивы внимали,
               Я (странный же удел!),
Кому рукоплескал когда-то град надменный,
Соблазн и образец, гостиница вселенной.
И кто в Массилии судьбу народов пел,
     А вслед за тем, влекомый вещим духом,
Родоначальником неизреченных дум,
Средь грозных, мертвых скал, склонялся жадным слухом
На рев и грохот вод, на ветра свист и шум,
На голос чад твоих, Кавказ-небогромитель!
И напоследок был темницы душной житель.
Свинцовых десять лет, как в гробе, протекло;
Однообразный бой часов без измененья
До срока инеем посыпал мне чело
          В глухих твердынях заточенья.
     Все обмануло, кроме вдохновенья:
     Так! и судьбы неумолимый гнев
Не отнял у меня любви бессмертных дев;
Слетали к узнику священные виденья.
     Что ж? – в мире положен всему предел:
За старым новое отведал я страданье;
Уж ныне не тюрьма мой жребий, а изгнанье…
На диком берегу Онона я сидел,
И вот раздумывал причудливую долю
     Свою и тех, с которыми ходил
Во дни моей весны по жизненному полю,
     Питомцев близких меж собой светил.
          Их дух от скорби опочил,
          Но тени их, моих клевретов,
Жертв сердца своего, страдальцев и поэтов,
     Я вызывал из дальних их могил.
Угрюмый сын степей, хранительниц Китая,
Роптал утесами стесняемый Онон,
Волнами тусклыми у ног моих сверкая.
И, мнилось, повторял их передсмертный стон,
И, словно факел их унылых похорон,
     Горела на небе луна немая.
Был беспредельный сон на долах, на горах,–
Тут не спал только я с своей живой тоскою…
Вдруг – будто арфы вздох пронесся над рекою;
     Таинственный меня обвеял страх;
И что ж? то был ли бред больного вображенья,
Или трепещутся и там еще сердца,
И в самом деле друг, податель утешенья,
Явиться может нам, расторгнув узы тленья?
Почудилися мне родные три лица:
Их стоп не видел я –скользили привиденья
(Над каждым призраком дрожало по звезде,
И следом каждого была струя мерцанья),
     Воды не возмущая, по воде, –
Я вспрянул, облитый потоком содроганья,
     И в ужасе студеном, как со сна,
Вскричал и произнес любезных имена:
«Брат Грибоедов, ты! Ты, Дельвиг! Пушкин, – ты ли?
     Взглянул – их нет; они уж вдаль уплыли;
     Вотще я руки простирал к друзьям, –
     Как прежде, всё померкло и заснуло;
     Мне только что-то будто бы шепнуло:
          «Так, верь же, есть свиданье там!»

13 и 14 июня 1840 г.