«В больнице» Н. Некрасов

Вот и больница. Светя, показал
‎   В угол нам сонный смотритель.
Трудно и медленно там угасал
‎‎   Честный бедняк сочинитель.
Мы попрекнули невольно его,
‎‎   Что, зануждавшись в столице,
Не известил он друзей никого,
‎‎   А приютился в больнице…

«Что за беда, – он шутя отвечал: –
‎   Мне и в больнице покойно.
Я всё соседей моих наблюдал:
‎‎   Многое, право, достойно
Гоголя кисти. Вот этот субъект,
‎‎   Что меж кроватями бродит, –
Есть у него превосходный проект,
‎‎   Только – беда! – не находит
Денег… а то бы давно превращал
‎‎   Он в бриллианты крапиву.
Он покровительство мне обещал
‎   И миллион на разживу!

Вот старикашка актер: на людей
‎‎   И на судьбу негодует;
Перевирая, из старых ролей
‎‎   Всюду двустишия сует;
Он добродушен, задорен и мил
‎‎   Жалко – уснул (или умер?) –
А то бы верно он вас посмешил…
‎‎   Смолк и семнадцатый нумер!
А как он бредил деревней своей,
‎   Как, о семействе тоскуя,
Ласки последней просил у детей,
‎‎   А у жены поцелуя!
Не просыпайся же, бедный больной!
‎‎   Так в забытьи и умри ты…
Очи твои не любимой рукой –
‎‎   Сторожем будут закрыты!
Завтра дежурные нас обойдут,
‎‎   Саваном мертвых накроют,
Счетом в мертвецкий покой отнесут,
‎   Счетом в могилу зароют.
И уж тогда не являйся жена,
‎‎   Чуткая сердцем, в больницу –
Бедного мужа не сыщет она,
‎‎   Хоть раскопай всю столицу!

Случай недавно ужасный тут был:
‎‎   Пастор какой-то немецкой
К сыну приехал – и долго ходил…
‎‎   «Вы поищите в мертвецкой», –
Сторож ему равнодушно сказал;
‎   Бедный старик пошатнулся,
В страшном испуге туда побежал,
‎‎   Да, говорят, и рехнулся!
Слезы ручьями текут по лицу,
‎‎   Он между трупами бродит:
Молча заглянет в лицо мертвецу,
‎‎   Молча к другому подходит…

Впрочем, не вечно чужою рукой
‎‎   Здесь закрываются очи.
Помню: с прошибленной в кровь головой
‎   К нам привели среди ночи
Старого вора – в остроге его
‎‎   Буйный товарищ изранил.
Он не хотел исполнять ничего,
‎‎   Только грозил и буянил.
Наша сиделка к нему подошла,
‎‎   Вздрогнула вдруг – и ни слова…
В странном молчаньи минута прошла:
‎‎   Смотрят один на другого!
Кончилось тем, что угрюмый злодей,
‎   Пьяный, обрызганный кровью,
Вдруг зарыдал – перед первой своей,
‎‎   Светлой и честной любовью.
(Смолоду знали друг друга они…)
‎‎   Круто старик изменился:
Плачет да молится целые дни,
‎‎   Перед врачами смирился.
Не было средства, однако, помочь…
‎‎   Час его смерти был странен
(Помню я эту печальную ночь):
‎   Он уже был бездыханен,
А всепрощающий голос любви,
‎‎   Полный мольбы бесконечной,
Тихо над ним раздавался: «Живи,
‎‎   Милой, желанной, сердечной!…»
Всё, что имела она, продала –
‎‎   С честью его схоронила.
Бедная! как она мало жила!
‎‎   Как она много любила!
А что любовь ей дала, кроме бед,
‎   Кроме печали и муки?
Смолоду – стыд, а на старости лет –
‎‎   Ужас последней разлуки!..

Есть и писатели здесь, господа.
‎‎   Вот, посмотрите: украдкой,
Бледен и робок, подходит сюда
‎‎   Юноша с толстой тетрадкой.
С юга пешком привела его страсть
‎‎   В дальнюю нашу столицу –
Думал бедняга в храм славы попасть –
‎   Рад, что попал и в больницу!
Всем он читал свой ребяческий бред –
‎‎   Было тут смеху и шуму!
Я лишь один не смеялся… о нет!
‎‎   Думал я горькую думу.
Братья-писатели! в нашей судьбе
‎‎   Что-то лежит роковое:
Если бы все мы, не веря себе,
‎‎   Выбрали дело другое –
Не было б точно, согласен и я,
‎   Жалких писак и педантов –
Только бы не было также, друзья,
‎‎   Скоттов, Шекспиров и Дантов!
Чтоб одного возвеличить, борьба
‎‎   Тысячи слабых уносит –
Даром ничто не дается: судьба
‎‎   Жертв искупительных просит».

Тут наш приятель глубоко вздохнул,
‎‎   Начал метаться тревожно;
Мы посидели, пока он уснул, –
‎   И разошлись осторожно…

1855 г.