«Два беса» А. Майков

В скиту давно забытом, в чаще леса,
Укрылися от бури, в дождь, два беса, –

Продрогшие, промокши от дождя,
Они тряслись, зуб с зубом не сводя.

Один был толст, коротенькие ножки,
А головою – смесь вола и кошки;

Другой – высок, с собачьей головой,
И хвост крючком, сам тонкий и худой.

Тот, как вломился, и присел у печки,
И с виду был смиреннее овечки;

Другой зато метался и ворчал
И в бешенстве зубами скрежетал.

«Ну уж житье! – ворчал он. – Мокни, дрогни,
И всё одно, что завтра, что сегодни!

Ждать мочи нет! Уж так подведено,
Что, кажется, всё рухнуть бы должно, –

Ан – держится! – Он плюнул от досады. –
Работаешь, и нет тебе награды!»

Толстяк смотрел, прищуря левый глаз,
Над бешеным товарищем смеясь,

И молвил: «Эх, вы, бесы нетерпенья!
Такой ли век теперь и поколенье,

Чтоб нам роптать? Я каждый день тащу
Десяток душ– сам цел и не грущу!

То ль было прежде? Вспомни хоть, как секли
Святые нас! Здесь выпорют, а в пекле

Еще потом подбавят, как придешь!
И вспомнить-то – кидает в жар и дрожь!

На этом месте, помню я, спасался
Блаженный. Я ль над ним не постарался!

Топил в болотах, по лесам
Дней по пяти кружил; являлся сам,

То девицей являлся, то во звере –
Он аки столб неколебим был в вере!

Я наконец оставил. Заходить
Стал так к нему, чтобы поговорить,

Погреться. Он, бывало, тут читает,
А я в углу. И вот он начинает

Мне проповедь: не стыдно ли, о бес,
Ты мечешься весь век свой, аки пес,

Чтоб совратить людей с пути блаженства!..
Ах, говорю я, ваше, мол, степенство,

Чай знаете, я разве сам собой?
У каждого у нас начальник свой,

И видишь сам, хоть из моей же хари,
Какая жизнь для подначальной твари!

Да я б тебя не тронул и вовек, –
Ан спросят ведь: что, оный человек

Сияет всё еще, свече подобно?
Да на спине и выпишут подробно,

Зачем еще сияет!.. Вот и знай,
И нынешний народ ты не ругай!

Где к кабаку лишь покажи дорогу,
Где подтолкни, а где подставь лишь ногу –

И все твои!..» – «Эх, вы, – вскричал другой, –
Рутина! Ветошь!.. Век бы только свой

Вам преть вокруг купчих, чтоб их скоромить
Иль дочек их с гусарами знакомить!

Не то уж нынче принято у нас:
Мы действуем на убежденья масс,

Так их ведем, чтоб им ни пить, ни кушать,
А без разбору только б рушить, рушить!

В них разожги все страсти, раздразни,
Все заповеди им переверни:

Пусть вместо «не убий» – «убий» читают
(Седьмую уж и так не соблюдают!).

«Не пожелай» – десятая – пускай
Напишут на скрижалях: «пожелай», –

Тут дело о принципах. Пусть их сами
Работают, подтолкнутые нами!

Об нас же пусть помину нет! Зачем!
Пусть думают, что нас и нет совсем,

Что мы – мечта, невежества созданье,
Что нам и места нет средь мирозданья!

Пусть убедятся в этом… И тогда,
Тогда, любезный друг, придет чреда,

Мы явимся в своем природном виде,
И скажем им: Пожалуйте»…

Вы примете, читатель дорогой,
За выдумку всё сказанное мной, –

Напрасно! Видел всё и слышал это
Один семинарист. Он шел на лето

Домой, к отцу, – но тут главнейше то –
Он, в сущности, не верил ни во что

И – сапоги на палке – шел, мечтая,
Что будет светом целого он края…

О братьях, сестрах– что и говорить!
Одна беда – со стариком как быть?

А старикашка у него чудесный,
Сердечный – но круг зренья очень тесный,

Понятия давно былых веков:
Он верил крепко – даже и в бесов.

Так шел он, шел – вдруг туча налетела,
И по лесу завыло, загудело;

Дождь хлынул, – как, по счастию, глядит:
Тут, в двух шагах, забытый, старый скит, –

Он в келийку и за печь, следом двое
Бесов, и вам известно остальное.

Что он их видел – он стоял на том!
И поплатился ж, бедненький, потом!

Товарищам за долг почел открыться.
А те – над ним смеяться и глумиться;

Проникла весть в учительский совет,
Составили особый комитет,

Вошли к начальству с форменным докладом –
Что делать, мол, с подобным ретроградом,

Что вообще опасный прецедент, –
И напоследок вышел документ,

Подписанный самим преосвященным:
«Считать его в рассудке поврежденным».

1876 г.
Сборник «Картины». Раздел «Отзывы жизни».