«Исповедь королевы» А. Майков

(Легенда об испанской инквизиции)

Искони твердят испанки:
«В кастаньеты ловко брякать,
Под ножом вести интригу
Да на исповеди плакать –

Три блаженства только в жизни!»
Но в одной Севилье старой
Так искусно кастаньеты
Ладят с звонкою гитарой;

Но в одной Севилье старой
Так под звездной ризой ночи
Жены нежны, смел любовник
И ревнивца зорки очи;

Но в одной Севилье старой
Так на утро полны храмы
И так пламенно стремятся
Исповедоваться дамы…

И искусный исповедник
Был всегда их сердцу дорог, –
Может быть, дороже кружев,
Лент и перловых уборок!

И таков был у Сан-Пабло
Исповедник знаменитый
Дон Гуан ди Сан-Мартино –
Кладезь мудрости открытый!

Вся им бредила Севилья,
Дамы голову теряли
И с любовниками даже
О монахе лишь шептали:

Как-то сладостно им было
Млеть в его духовной власти,
Особливо если грешен
По сердечной кто был части…

Раз вошла в Сан-Пабло дама –
Храм был пуст; одни немые,
В серебре, в шелку и лентах,
Изваянья расписные

По стенам стояли церкви,
Созерцая благосклонно
Мрамор, золото и солнце
В дыме мирры благовонной,

Только нищий у колонны
Отдыхал в дремоте сладкой
Да бродила собачонка,
Пол обнюхивая гладкой…

Незнакомка под вуалем
Кружевным лицо укрыла,
Но инкогнито с монахом
Соблюсти, знать, трудно было:

Чуть она пред ним склонилась,
Как над нею внятно, смело
Раздалось: «Чего желает
Королева Изабелла?»

Дама вздрогнула и в страхе
Уронила на пол четки,
Но спокойно тот же голос
Говорил из-за решетки:

«Благо кающимся, благо,
Жду тебя уже давно я!
У тебя, я знаю, сердце
Жаждет мира и покоя!

В чем грешна ты перед богом?
Кайся мне нелицемерно!»
И покаялася дама
Католичкою примерной!

«Утром нынче камерэру
Разбранила я обидно
И булавкой исколола…
Было после так мне стыдно…

Мы поссорились с супругом…
Почему, сама не знаю,
Я его в опочивальню
Уж неделю не пускаю…

Я люблю его всем сердцем
И ревную… но со мною
Что-то странное творится…
Точно спорю я с собою…

«Надо думать лишь о муже», –
Беспрестанно повторяю,
И – другого, чуть забудусь,
Через миг воображаю.

«Дон Фернандо, дон Фернандо!» –
Я твержу усильно, внятно, –
Из груди ж другое имя
Рвется с силой непонятной!

Так и крикнула б с балкона,
Ночью, в небо голубое,
И на всё бы королевство,
Это имя роковое!

Сердцу страшно с этой тайной
Притворяться и лукавить…
Помоги мне… ты умеешь
И утешить, и наставить…»

Мог утешить и наставить
Всех монах сердечным словом,
Но глядел на королеву
Взглядом грустным и суровым.

«Трудно дать совет, – сказал он, –
Этот грех – не как другие…
Он – предтеча божьей кары
За грехи твои иные!

Вслед за ним придет злодейство,
Скорбь и муки преисподней, –
И тебя спасти мне трудно:
Ты забыла страх господний!

Святотатцам и злодеям
В умерщвленьи плоти грешной
Есть спасенье; но убийце
Духа божья – ад кромешный!»

Изабелла содрогнулась,
Но скользить над адской бездной
Ей, как истой кастильянке,
Было жутко – но любезно!

«Научи ж, что делать, padre!¹
И наставь меня на благо!
Я еще построю церковь,
Я пешком пойду в Сан-Яго».

«Если б храм ты не из злата
И порфира созидала,
А в сердцах твоих народов
Храм духовный устрояла,

И стояла бы у двери,
Яко страж с мечом горящим,
Возбраняя вход гиенам
И ехиднам злошипящим, –

Ты б избегла страшной кары!
Зла мятежные пучины
Тщетно б храм твой осаждали!
Но раскрыла ты плотины,

Разлилось нечестья море
И волною досягнуло
Даже царственного трона,
И в лицо тебе плеснуло!

Омраченный дух твой принял
Смрадных волн его дыханье,
Как вечернюю прохладу,
Как цветов благоуханье…

Вот и казнь за то!..» – «За что же?»
– «Иль не видишь, королева,
Погляди – плоды несметны
Сатанинского посева:

Вся страна кишит жидами!
Всюду маги, астрологи!
Новизна проникла всюду –
В кельи, в хижины, в чертоги!

Саламанхские студенты
Купно с мавром, с жидовином
Над Одной толкуют книгой,
За столом сидят единым!

В оных псах смердящих юность
Братьев чтит, назло закону,
И разносит дух в народе,
Вере гибельный и трону.

Мудрость истинную презря,
Что толкует люд безбожный?
Будто шар – земля, который
Весь кругом объехать можно

И открыть такие земли,
О которых ни в Писаньи
Нет помину, ни в едином
Каноническом преданьи!

Говорят, резные буквы
Нынче как-то составляют
И одну и ту же книгу
В целых сотнях размножают, –

Что же, если эти бредни
В сотнях списков по вселенной
Вихорь дьявольский размечет?
Всё в хаос придет смятенный!

И… и кто же рукоплещет
Этой пляске вавилонской?
В ком покров ей и защита?
В королеве арагонской!..»

Так, борясь с врагом исконным,
Говорил он королеве
Об ее отчете богу
И о божьем близком гневе,

Но укорам громоносным
Не нашел монах ответа,
Было сердце королевы
Точно бронею одето.

Не испуганным ребенком
Перед ним она стояла;
Не того, молве поверя,
От монаха ожидала.

Ей уж стал казаться лучше
Духовник ее придворный,
Но искуснее обоих –
Приор в Бургосе соборный.

«Ну, а этот!.. мне пророчит
Ад и всяческие страхи
За жидов и за ученых!
Он такой, как все монахи!»

И, собою не владея,
Изабелла гордо встала
И, вуаль с чела откинув,
Так монаху отвечала:

«Я, как женщина, о padre,
Дел правленья не касаюсь.
Их король ведет. Сама же
В чем грешна я – в том и каюсь.

Мне самой жиды противны.
Но они народ торговый,
И – политик это ценит –
На налог всегда готовый.

С королем, моим супругом,
В Саламанхе мы бывали,
Нас нигде с таким восторгом,
Как студенты, не встречали.

Дон Фернандо был доволен,
Я ж скажу, что говорила:
В их сердцах – опора трона,
Наша слава, наша сила!..

А от тех ученых бедных,
С виду, может быть, забавных,
Уж давно у нас в бумагах
Много есть проектов славных.

Их труды и жажду знаний
Для чего стеснять – не знаю!
И возможно ль всех заставить
Думать так, как я желаю!

Пусть их мыслят, пусть их ищут!
Мысль мне даст бедняк ученый –
Из нее, быть может, выйдет
Лучший перл моей короны!

И что будет – воля божья!
Только всё нам предвещает:
Миру царствованье наше
Новых дней зарей сияет!»

И уйти она хотела
Без смущения, без страха,
Лишь сердясь на дам придворных,
Расхваливших ей монаха.

Но монаха, знать, недаром
Жены славили и девы:
Как глаза его сверкнули
На движенье королевы!

Он как барс в железной клетке
Встрепенулся, со слезами
Упуская эту душу,
Отягченную грехами!

«Погоди! – он кликнул громко. –
И познай: не я, царица,
Говорил с тобой. Здесь явно
Всемогущего десница!

Я в лицо тебя не видел:
Ты его мне скрыть хотела.
Кто ж сказал, что предо мною
Королева Изабелла?

Всё, царица, всё я знаю…
Все дела твои, мечтанья,
Даже – имя, пред которым
Ты приходишь в содроганье…

Бал французского посольства…
Кавалер иноплеменный
В черной маске… На охоте
Разговор уединенный…

После в парке…» – «Здесь измена! –
Горьким вырвалося стоном
Из груди у королевы. –
Кто же был за мной шпионом?..

Кто? ответствуй!..» – всё забывши,
Восклицала королева,
Величава и прекрасна
В блеске царственного гнева…

Если б не был Сан-Мартино
Небом свыше вдохновенный,
Я б сказал: глаза горели
У него, как у гиены;

Но когда с негодованьем
На него она взглянула,
В этот миг в глаза гиены
Точно молния сверкнула!

Но… сверкнула – и угасла!
«Нет, – стонала Изабелла, –
Я одна лишь знала тайну!
Я владеть собой умела!

Даже он – не смел подумать!
Где ж предатель? Где Иуда?
Это имя только чудом
Мог ты знать…»
                  – «И было чудо, –

Произнес монах, – и ныне
Не случайно, не напрасно
В храм пришла ты… Это имя –
Вот оно!..»
               О, миг ужасный!..

Вдруг лицо свое худое,
Сам робея без отчета,
К Изабелле он приблизил
И, дрожа, шепнул ей что-то…

Отшатнулась, онемела
Королева в лютом страхе!
Взор с тоской и изумленьем
Так и замер на монахе…

На нее ж его два глаза
С торжеством из тьмы глядели,
Точно всю ее опутать
И сковать они хотели…

И душа ее, как птичка
В тонкой сетке птицелова,
Перепуганная, билась.
Уступала, билась снова…

В храме пусто, в храме тихо;
Неподвижны вкруг святые;
Страшны хладные их лица,
Страшны думы неземные…

Лишь звучал монаха шепот
И порывистый, и страстный:
«Признаю твой промысл, боже!
Перст твой, боже, вижу ясно!»

Светел ликом, к королеве
Он воззвал: «Жена, не сетуй!
Милосерд к тебе всевышний!
Вот что в ночь свершилось эту!

Для меня вся ночь – молитва!
Видит плач мой сокровенный,
И биенье в грудь, и муки
Он один, гвоздьми пронзенный!

В эту ночь – среди рыданий –
Вдруг объял меня чудесный
Сон, и вижу я: всю келью
Преисполнил свет небесный.

Муж в верблюжьей грубой рясе,
Оным светом окруженный,
Подошел ко мне и позвал –
Я упал пред ним смущенный.

Он же рек тогда: «Предстанет
Ныне в храме пред тобою
Величайшая из грешниц
С покровенной головою.

Отврати ее от бездны,
От пути Иезавели,
Коей кровь на стогнах града
Псы лизали, мясо ели».

Усумнился я – помыслил:
«То не в грех ли новый вводит
Бес-прельститель, бес, который
Часто ночью в кельях бродит?

Моему ли окаянству
Вверит бог свое веленье?..»
Но прозрел угодник божий
В тот же миг мое сомненье:

«Се ли, – рек, – твоя есть вера?»
Я же: «О владыко! труден
Этот подвиг! Дьявол силен,
А мой разум слаб и скуден».

«Повинуйся, – рек он паки, –
Повинуйся, раб ленивый!
Се есть знаменье, которым
Победиши грех кичливый!»

И развил он длинный свиток:
В буквах огненных сияли
В нем дела твои и тайны,
Прегрешенья и печали…

И читал я перед каждым
Суд господень – и скорбела
Вся душа моя, и плакал
О тебе я, Изабелла!..»

У самой у Изабеллы
Сердце в ужасе застыло…
«Чудо – гнев небесный – чудо… –
Как во сне она твердила. –

Неужель… не ты, о боже!
Двигал волею моею!
Неужели весь мой разум
Не был мыслию твоею!

Лишь о подданных любезных,
Лишь о милостях без счета.
О смягченьи грубых нравов –
Вся была моя забота!..

Я лишь радовалась духом,
Лучшим людям в царстве вверясь, –
И ужели в этом – гибель!
Неужели в этом – ересь!..»

«О, заблудшееся сердце! –
Восклицал монах над нею. –
О, сосуд неоцененный
Для даров и для елею!

Влей в него святое миро!..
Гласа свыше удостоен,
Я земному неподкупен,
Средь житейских волн – спокоен!

Волю божью, яко солнце,
Вижу ясно! В чем спасенье –
Осязаю!.. Королева!
Здесь, в руках моих – прощенье!»

Говорил он, вдохновенный,
И в словах его звучали
Сила веры, стоны сердца,
Миру чуждые печали…

Изабелла, на коленях,
За слезой слезу роняла
И, закрыв лицо руками,
«Что ж мне делать?» – повторяла

«Надо дел во славу божью!
Чтоб они, дела благие,
На весах предвечной правды
Перевешивали злые!

Ополчися на нечестье!
В царстве зло вели измерить,
Отличить худых от добрых,
Совесть каждого проверить…

Тотчас видно в человеке,
Чем он дышит, чем напитан, –
Из того уж, как он смотрит,
Из того уж, как молчит он!

Эти лица без улыбки,
Этот вид худой и бледный –
Явно – дьявольские клейма,
Дух сомнения зловредный!..»

Говорил он, вдохновенный,
Но недвижная, немая
Оставалась Изабелла,
Глаз к нему не подымая…

«Трибунал устрой духовный, –
Говорил он, – чрезвычайный,
Чтоб следил он в целом царстве
За движеньем мысли тайной;

Чтобы слух его был всюду,
Глаз насквозь бы видел души –
В городах, в домах и кельях,
В поле, на море, на суше;

Чтоб стоял он, невидимый,
В школах, в храмах, под землею,
И между отцом и сыном,
Между мужем и женою…

И тогда в твоих народах
Ум и сердце, труд и знанье –
Всё сольется в хор согласный
Восхвалять отца созданья!

Ни одним нестройным гласом
Слух его не оскорбится…
И тебе тогда, царица,
Всё простится! всё простится!..»

«Всё простится…» – повторила
Изабелла… Луч желанный,
Как маяк для морехода,
Ей блеснул в дали туманной…

Подняла к монаху очи:
Слезы всё на них дрожали.
Но уже сквозь слез надежда
И доверие сияли…

«Возвратись же в дом свой с миром!
И зови меня, худого,
Коль речей моих смиренных
Возжелаешь сердцем снова…

А в дому своем отныне
Тщися мудрыми речами,
Как Эсфирь, в супруге сердце
Преклонить – да будет с нами!

Говори ему в совете,
Средь забав, на брачном ложе,
За трапезой, с лаской, с гневом,
День и ночь одно и то же!

Так, как капля бьет о камень,
Говори, моли и требуй –
И тогда, о, всё простится!
Всем угодна будешь небу!..»

Он умолк. Уж Изабелла,
Как дитя, за ним следила,
И за ним опять невольно:
«Всё простится», – повторила…

По устам у Сан-Мартино
Пробежал улыбки трепет…
Богомольных дам, быть может,
Вспомнил он невинный лепет,

Вспомнил тайну королевы –
И, как будто осиянный
Новой мыслью, «Всё простится», –
Подтвердил с улыбкой странной.

Во дворце и перед храмом
Свита – доньи и дуэньи
Ожидали королеву
В несказанном нетерпеньи.

Как ей чудный исповедник
Показался, знать желали,
И, едва она к ним вышла,
С любопытством вопрошали:

«Ну, каков?» Собой владея,
Королева без смущенья,
Равнодушно отвечала:
«Производит впечатленье».

<1860>
Сборник «Картины». Раздел «Века и народы».

¹ Святой отец! (исп.).