Как писать стихи
Pishi-stihi.ru » Марина Цветаева

«Н. Н. В.» М. Цветаева

Цикл
«Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
– Но Аллах мудрее…»
(Тысяча и одна ночь)
1

Большими тихими дорогами,
Большими тихими шагами…
Душа, как камень, в воду брошенный –
Всё расширяющимися кругами…

Та глубока – вода, и та темна – вода…
Душа на все века – схоронена́ в груди.
И так достать её оттуда надо мне,
И так сказать я ей хочу: в мою иди!

27 апреля 1920 г.

2

Целому морю – нужно всё небо,
Целому сердцу – нужен весь Бог.

27 апреля 1920 г.

3
«то – вопреки всему – Англия…»

Пахну́ло Англией – и морем –
И доблестью. – Суров и статен.
– Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь, как юнга на канате

Смеётся в час великой бури,
Наедине с господним гневом,
В блаженной, обезьяньей дури
Пляша над пенящимся зевом.

Упорны эти руки, – прочен
Канат, – привык к морской метели!
И сердце доблестно, – а впрочем,
Не всем же умирать в постели!

И вот, весь холод тьмы беззвездной
Вдохнув – на самой мачте – с краю –
Над разверзающейся бездной
– Смеясь! – ресницы опускаю…

27 апреля 1920 г.

4

Времени у нас часок.
Дальше – вечность друг без друга!
А в песочнице – песок –
Утечёт!

Что меня к тебе влечёт –
Вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щёк –
Отцветёт.

Ты на солнечных часах
Монастырских – вызнал время?
На небесных на весах –
Взвесил – час?

Для созвездий и для нас –
Тот же час – один – над всеми.
Не хочу, чтобы зачах –
Этот час!

Только маленький часок
Я у Вечности украла.
Только час – на . . . . . . . . .
Всю любовь.

Мой весь грех, моя – вся кара.
И обоих нас – укроет –
Песок.

5
«я в темноте ничего не чувствую:
что рука – что доска…»

Да, друг невиданный, неслыханный
С тобой. – Фонарик потуши!
Я знаю все ходы и выходы
В тюремной крепости души.

Вся стража – розами увенчана:
Слепая, шалая толпа!
– Всех ослепила – ибо женщина,
Всё вижу – ибо я слепа.

Закрой глаза и не оспаривай
Руки в руке. – Упал засов. –
Нет – то не туча и не зарево!
То конь мой, ждущий седоков!

Мужайся: я твой щит и мужество!
Я – страсть твоя, как в оны дни!
А если голова закружится,
На небо звёздное взгляни!

6
– «А впрочем, Вы ведь никогда
не ходите мимо моего дому…»

Мой путь не лежит мимо дому – твоего.
Мой путь не лежит мимо дому – ничьего.

А всё же с пути сбиваюсь,
(Особо весной!)
А всё же по людям маюсь,
Как пёс под луной.

Желанная всюду гостья!
Всем спать не даю!
Я с дедом играю в кости,
А с внуком – пою.

Ко мне не ревнуют жёны:
Я – голос и взгляд.
И мне не один влюблённый
Не вывел палат.

Смешно от щедрот незваных
Мне ваших, купцы!
Сама воздвигаю за́ ночь –
Мосты и дворцы.

(А что говорю, не слушай!
Всё мелет – бабьё!)
Сама поутру разрушу
Творенье своё.

Хоромы – как сноп соломы – ничего!
Мой путь не лежит мимо дому – твоего.

27 апреля 1920 г.

7

Глаза участливой соседки
И ровные шаги старушьи.
В руках, свисающих как ветки –
Божественное равнодушье.

А юноша греметь с трибуны
Устал. – Все молнии иссякли. –
Лишь изредка на лоб мой юный
Слова – тяжёлые, как капли.

Луна как рубище льняное
Вдоль членов, кажущихся дымом.
– Как хорошо мне под луною –
С нелюбящим и нелюбимым.

29 апреля 1920 г.

8
«День – для работы, вечер – для беседы,
а ночью нужно спать».

Нет, легче жизнь отдать, чем час
Сего блаженного тумана!
Ты мне велишь – единственный приказ! –
И засыпать и просыпаться – рано.

Пожалуй, что и снов нельзя
Мне видеть, как глаза закрою.
Не проще ли тогда – глаза
Закрыть мне собственной рукою?

Но я боюсь, что всё ж не будут спать
Глаза в гробу – мертвецким сном законным.
Оставь меня. И отпусти опять:
Совёнка – в ночь, бессонную – к бессонным.

14 мая 1920 г.

9

В мешок и в воду – подвиг доблестный!
Любить немножко – грех большой.
Ты, ласковый с малейшим волосом,
Неласковый с моей душой.

Червонным куполом прельщаются
И во́роны, и голубки.
Кудрям – все прихоти прощаются,
Как гиацинту – завитки.

Грех над церковкой златоглавою
Кружить – и не молиться в ней.
Под этой шапкою кудрявою
Не хочешь ты души моей!

Вникая в прядки золотистые,
Не слышишь жалобы смешной:
О, если б ты – вот так же истово
Клонился над моей душой!

14 мая 1920 г.

10

На бренность бедную мою
Взираешь, слов не расточая.
Ты – каменный, а я пою,
Ты – памятник, а я летаю.

Я знаю, что нежнейший май
Пред оком Вечности – ничтожен.
Но птица я – и не пеняй,
Что лёгкий мне закон положен.

16 мая 1920 г.

11

Когда отталкивают в грудь,
Ты на ноги надейся – встанут!
Стучись опять к кому-нибудь,
Чтоб снова вечер был обманут.

. . . . . . с канатной вышины
Швыряй им жемчуга и розы.
. . . . . ., друзьям твоим нужны –
Стихи, а не простые слёзы.

16 мая 1920 г.

12

Сказавший всем страстям: прости –
Прости и ты.
Обиды наглоталась всласть.
Как хлещущий библейский стих,
Читаю я в глазах твоих:
«Дурная страсть!»

В руках, тебе несущих есть,
Читаешь – лесть.
И смех мой – ревность всех сердец! –
Как прокажённых бубенец –
Гремит тебе.

И по тому, как в руки вдруг
Кирку берёшь – чтоб рук
Не взять (не те же ли цветы?),
Так ясно мне – до тьмы в очах! –
Что не было в твоих стадах
Черней – овцы.

Есть остров – благостью Отца, –
Где мне не надо бубенца,
Где чёрный пух –
Вдоль каждой изгороди. – Да. –
Есть в мире – чёрные стада.
Другой пастух.

17 мая 1920 г.

13

Да, вздохов обо мне – край непочатый!
А может быть – мне легче быть проклятой!
А может быть – цыганские заплаты –
Смиренные – мои

Не меньше, чем несмешанное злато,
Чем белизной пылающие латы
Пред ликом судии.

Долг плясуна – не дрогнуть вдоль каната,
Долг плясуна – забыть, что знал когда-то –
Иное вещество,

Чем воздух – под ногой своей крылатой!
Оставь его. Он – как и ты – глашатай
Господа своего.

17 мая 1920 г.

14

Суда поспешно не чини:
Непрочен суд земной!
И голубиной – не черни
Галчонка – белизной.

А впрочем – что ж, коли не лень!
Но всех перелюбя,
Быть может, я в тот чёрный день
Очнусь – белей тебя!

17 мая 1920 г.

15
«Я не хочу – не могу – и не умею Вас обидеть…»

Так и́з дому, гонимая тоской,
– Тобой! – всей женской памятью, всей жаждой,
Всей страстью – позабыть! – Как вал морской,
Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.

О вспененный высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!

Над дремлющей борзой склонюсь – и вдруг –
Твои глаза! – Все руки по иконам –
Твои! – О, если бы ты был без глаз, без рук,
Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!

И, приступом, как резвая волна,
Беру головоломные дома.

Всех перецеловала чередом.
Вишу в окне. – Москва в кругу просторном.
Ведь любит вся Москва меня! – А вот твой дом…
Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.

И пятилетний, прожевав пшено:
– «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…

Так, оплетённая венком детей,
Сквозь сон – слова: «Боюсь, под корень рубит –
Поляк… Ну что? – Ну как? – Нет новостей?»
– «Нет, – впрочем, есть: что он меня не любит!»

И, репликою мужа изумив,
Иду к жене – внимать, как друг ревнив.

Стихи – цветы – (И кто их не даёт
Мне за стихи?) В руках – целая вьюга!
Тень на домах ползёт. – Вперёд! Вперёд!
Чтоб по людскому цирковому кругу

Дурную память загонять в конец, –
Чтоб только не очнуться, наконец!

Так от тебя, как от самой Чумы,
Вдоль всей Москвы – . . . . . . . длинноногой
Кружить, кружить, кружить до самой тьмы –
Чтоб, наконец, у своего порога

Остановиться, дух переводя…
– И в дом войти, чтоб вновь найти – тебя!

17–19 мая 1920 г.

16

Восхи́щенной и восхищённой,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.

И оттого, что целый день
Сны проплывают пред глазами,
Уж ночью мне ложиться – лень.
И вот, тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями.

17–19 мая 1920 г.

17

Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеёю в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что – невинна.

Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою – за счастьем.

Пересмотрите всё моё добро,
Скажите – или я ослепла?
Где золото моё? Где серебро?
В моей руке – лишь горстка пепла!

И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.

18

Пригвождена к позорному столбу,
Я всё ж скажу, что я тебя люблю.

Что ни одна до самых недр – мать
Так на ребёнка своего не взглянет.
Что за тебя, который делом занят,
Не умереть хочу, а умирать.
Ты не поймёшь, – малы мои слова! –
Как мало мне позорного столба!

Что если б знамя мне доверил полк,
И вдруг бы ты предстал перед глазами –
С другим в руке – окаменев как столб,
Моя рука бы выпустила знамя…
И эту честь последнюю поправ,
Прениже ног твоих, прениже трав.

Твоей рукой к позорному столбу
Пригвождена – берёзкой на лугу

Сей столб встаёт мне, и не рокот толп –
То голуби воркуют утром рано…
И всё уже отдав, сей чёрный столб
Я не отдам – за красный нимб Руана!

19

Ты этого хотел. – Так. – Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня, целую.

В грудь оттолкнувшую – к груди тяну,
Чтоб, удивясь, прослушал – тишину.

И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:
– Моё дитя становится послушным!

Не первый день, а многие века
Уже тяну тебя к груди, рука

Монашеская – хладная до жара! –
Рука – о Элоиза! – Абеляра.

В гром кафедральный – дабы насмерть бить! –
Ты, белой молнией взлетевший бич!

19 мая 1920 г., Канун Вознесения.

20

Сей рукой, о коей мореходы
Протрубили на́ сто солнц окрест,
Сей рукой, в ночах ковавшей – оды,
Как неграмотная ставлю – крест.

Если ж мало, – наперёд согласна!
Обе их на плаху, чтоб в ночи
Хлынувшим – весёлым валом красным
Затопить чернильные ручьи!

20 мая 1920 г.

21

И не спасут ни стансы, ни созвездья.
А это называется – возмездье
За то, что каждый раз,

Стан разгибая над строкой упорной,
Искала я над лбом своим просторным
Звёзд только, а не глаз.

Что самодержцем Вас признав на веру,
– Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,
Без Вас мне не был пуст!

Что по ночам, в торжественных туманах,
Искала я у нежных уст румяных –
Рифм только, а не уст.

Возмездие за то, что злейшим судьям
Была – как снег, что здесь, под левой грудью –
Вечный апофеоз!

Что с глазу на́ глаз с молодым Востоком
Искала я на лбу своём высоком
Зорь только, а не роз!

20 мая 1920 г.

22

Не так уж подло и не так уж просто,
Как хочется тебе, чтоб крепче спать.
Теперь иди. С высокого помоста
Кивну тебе опять.

И, удивлённо подымая брови,
Увидишь ты, что зря меня чернил:
Что я писала – чернотою крови,
Не пурпуром чернил.

23

Кто создан из камня, кто создан из глины, –
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти –
Тем гроб и надгробные плиты…
– В купели морской крещена – и в полёте
Своём – непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьётся моё своеволье.
Меня – видишь кудри беспутные эти? –
Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – весёлая пена –
Высокая пена морская!

23 мая 1920 г.

24

Возьмите всё, мне ничего не надо.
И вывезите в . . . . . . . . . .
Как за решётку розового сада
Когда-то Бог – своей рукою – ту.

Возьмите всё, чего не покупала:
Вот . . . . . . ., и . . . . ., и тетрадь.
Я всё равно – с такой горы упала,
Что никогда мне жизни не собрать!

Да, в этот час мне жаль, что так бесславно
Я прожила, в таком глубоком сне, –
Щенком слепым! – Столкнув меня в канаву,
Благое дело сотворите мне.

И вместо той – как . . . . . . .
Как рокот площадных вселенских волн –
Вам маленькая слава будет – эта:
Что из-за Вас . . . . . . – новый холм.

23 мая 1920 г.

Смерть танцовщицы

Вижу комнату парадную,
Белизну и блеск шелков.
Через всё – тропу громадную –
– Чёрную – к тебе, альков.

В головах – доспехи бранные
Вижу: веер и канат.
– И глаза твои стеклянные,
Отражавшие закат.

24 мая 1920 г.

26

Я не танцую, – без моей вины
Пошло волнами розовое платье.
Но вот обеими руками вдруг
Перехитрён, накрыт и пойман – ветер.

Молчит, хитрец. – Лишь там, внизу колен,
Чуть-чуть в краях подрагивает. – Пойман!
О, если б Прихоть я сдержать могла,
Как разволнованное ветром платье!

24 мая 1920 г.

27

Глазами ведьмы зачарованной
Гляжу на Божие дитя запретное.
С тех пор как мне душа дарована,
Я стала тихая и безответная.

Забыла, как речною чайкою
Всю ночь стонала под людскими окнами.
Я в белом чепчике теперь – хозяйкою
Хожу степенною, голубоокою.

И даже кольца стали тусклые,
Рука на солнце – как мертвец спелёнутый.
Так солон хлеб мой, что нейдёт, во рту стоит, –
А в солонице соль лежит нетронута…

25 мая 1920 г.



pishi-stihi.ru - сегодня поговорим о стихах