«Общее и моё» В. Маяковский

«Общее» и «моё»

Чуть-чуть еще, и он почти б
был положительнейший тип.

Иван Иваныч –
                         чуть не «вождь»,
дана
        в ладонь
                      вожжа ему.
К нему
           идет
                   бумажный дождь
с припиской –
                         «уважаемый».
В делах умен,
                      в работе –
                                        быстр.
Кичиться –
                    нет привычек.
Он
     добросовестный службист –
не вор,
           не волокитчик.
Велик
          его
                партийный стаж,
взгляни в билет –
                              и ахни!
Карманы в ручках,
                             а уста ж
сахарного сахарней.
На зависть
                  легкость языка,
уверенно
               и пусто
он,
     взяв путевку из ЭМКА,
бубнит
            под Златоуста.
Поет
        на соловьиный лад,
играет
           слов
                   оправою
«о здравии комсомолят,
о женском равноправии».
И, сняв
            служебные гужи,
узнавши,
               час который,
домой
          приедет, отслужив,
и…
      опускает шторы.
Распустит
                 он
                     жилет…
                                  и здесь,
– здесь
              частной жизни часики! –
преображается
                        весь
по-третье-мещански.
Чуть-чуть
                не с декабристов
                                            род –
хоть предков
                    в рамы рамьте!
Но
     сына
             за уши
                         дерет
за леность в политграмоте.
Орет кухарке,
                     разъярясь,
супом
          усом
                  капая:
«Не суп, а квас,
                         который раз,
пермячка сиволапая!..»
Живешь века,
                      века учась
(гении
          не родятся).
Под граммофон
                         с подругой
                                           час
под сенью штор
                          фокстротится.
Жена
         с похлебкой из пшена
сокращена
                 за древностью.
Его
      вторая зам-жена
и хороша,
                и сложена,
и вымучена ревностью.
Елозя
          лапой по ногам,
ероша
          юбок утлость,
он вертит
                под носом наган:
«Ты с кем
                сегодня
                             путалась?..»
Пожил,
           и отошел,
                           и лег,
а ночь
          паучит нити…
Попробуйте,
                    под потолок
теперь
           к нему
                      взгляните!
И сразу
            он
                вскочил и взвыл.
Рассердится
                     и визгнет:
«Не смейте
                   вмешиваться
                                         вы
в интимность
                      частной жизни!»

Мы вовсе
               не хотим бузить.
Мы кроем
                быт столетний.
Но, боже…
                 Марксе, упаси
нам
      заниматься сплетней!
Не будем
               в скважины смотреть
на дрязги
                в вашей комнате.
У вас
         на дом
                    из суток –
                                      треть,
но знайте
               и помните:
глядит
           мещанская толпа,
мусолит
              стол и ложе…
Как
      под стекляннейший колпак,
на время
              жизнь положим.
Идя
       сквозь быт
                         мещанских клик,
с брезгливостью
                           преувеличенной,
мы
     переменим
                       жизни лик,
и общей,
              и личной.

1928 г.