«Перстень (В воде затона…)» К. Бальмонт

1

В воде затона ивы отраженье
Баюкает дремотную мечту,
Ведет ее тихонько за черту
Путями безглагольного внушенья.

Кто знал за страстным счастьем постриженье,
Он перешел из мая в темноту,
Но в сумраках я кружево плету.
Сцепленье скреп и мраков разреженье.

Спокоен монастырский старый сад,
В нем с цветом цвет заводит разговоры,
А в храме то встают, то молкнут хоры.

Безбрежность, к миру, выросла преград,
Луга, поля, равнины, реки, боры,
Нагроможденье каменных громад.

2

Нагроможденье каменных громад
Безмерным перстнем остров оковало,
Где радостей минувшего так мало,
Но где мечта всегда идет назад.

Душа, познав, разумный любит лад.
Кто знал разбег и все кипенье вала,
В нем радостность скитанья миновала,
В нем струны тихой музыкой дрожат.

Цветов, дерев, их пышных изобилий.
Красивы чаши крупных белых роз,
Как будто, грезя, создал их мороз.

Кадильницы молитвенные лилий.
Красив у монастырских белых врат
Гвоздики алой тонкий аромат.

3

Гвоздики алой тонкий аромат
Ведет мечту в начальные расцветы,
Когда весь мир душе давал ответы,
И мысль еще не ведала утрат.

Ты был со мной, давно умерший брат,
С тобой мы были в молнии одеты
Мы были духи, гении, поэты,
Я песни наши записать был рад.

Гвоздики малой рдяное цветенье
Ведет еще волнующий рассказ
О пламени иных желанных глаз.

Всех вышних звезд мерцает в них теченье,
Всей Вечности предвозвещенный час,
Любимого к любимой приближенье.

4

Любимого к любимой приближенье
Пропето в Песни Песней всех времен,
На зыби самых яростных знамен,
В безумствах дел, в размахе достиженья.

Тончайшая игра воображенья,
Дрожанье всех волшебных веретен –
В жерле любви, – всевластен кто влюблен,
Без сна любви – бесцельное круженье.

Но божески прекрасны мы лишь раз,
Когда весною любим мы впервые,
Мы на земле, но небом мы живые.

Тот пламень вдруг блеснул, и вдруг погас.
Позднее – тьмы и света в нас смешенье.
Морской волны вспененное движенье.

5

Морской волны вспененное движенье
Влечет в еще не познанную даль,
Где синяя пленяет их печаль,
Где талисманы нового явленья.

Быть может, страх, быть может, преступленье?
Мне все равно. Мне ничего не жаль.
Я знал, как в битвах расцветает сталь,
Мы здесь сполна в волне предназначенья.

От берега до берега – моря.
В двух рубежах – пространство голубое,
Закат в одном – в другом краю – заря.

Чтоб третий был, должны встречаться двое,
И нужен, чтобы брызнул водопад, –
В венце из молний гром, его раскат.

6

В венце из молний гром, его раскат,
Псалом вселенский вечной Литургии,
Лишь в бешенстве разлома все стихии
Зиждительно красивы многократ.

Не только губит жатву крупный град,
В нем праздник формы, пляски круговые,
И старый сказ об искусившем Змие
Весь перевит в пьянящий виноград.

Единой всеисчерпыванья силой
Вступили в свет из тьмы небытия
И дикий смерч и малая струя.

Пред творческой мечтой ширококрылой
Равны – цветок лужайки, горный скат,
Орел, и тигр, и мотылек, и гад.

7

Орел, и тигр, и мотылек, и гад
В едином свитке роковые строки,
Повинности, для всех одной, уроки,
Все вещество – один священный Град.

Сознание безумящий набат,
И пляшущий бубенчик в поволоке
Туманов предрассветных – одиноки
И дружно слитны, звуку звук – собрат.

Что бьется выразительней для слуха,
Мое ли сердце, взятое стрелой,
Или в прозрачной паутине – муха?

Мы боль равно кладем на аналой.
Вся жизнь есть жертва, мир – богослуженье,
Все в жизни мировой есть выраженье.

8

Все в жизни мировой есть выраженье
Единого предвечного Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.

Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь тернового венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.

Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нем предельный зов, мольба любить.

И мы могли бы в песне радость пить,
Когда б закон миров нам был понятен: –
Все хочет хоть минуту говорить.

9

Все хочет хоть минуту говорить,
Чтобы, явив на миг свою отдельность,
Внедриться в многосложнейшую цельность,
И смысл чертою новой озарить.

Нам нужно бытие боготворить,
Пролить на все вниманье и молельность,
Познать предел и рваться в беспредельность,
И разрушать, чтоб новое творить.

Для царственного счастья созиданья
Должны металл калить мы горячей,
Взять в нашу радость полноту страданья.

Сжать яхонт дня оправою ночей.
Уметь сказать, в решении суровом,
Молчанием и напряженным словом.

10

Молчанием и напряженным словом,
Мятежным воплем мечущей души,
Молитвою, затéпленной в тиши,
Грозой, что ломит сучья по дубровам, –

Прорывом к далям, дальше, к далям новым,
Призывом страсти: «Пей! Бери! Спеши!» –
Все смелые разбеги хороши,
И трубит рог удачи быстрым ловам.

Упиться страстью, нежа и любя,
Упиться битвой, пляской вдохновенья,
Упиться чем-нибудь, но до забвенья, –

Вот лучший путь, чтобы найти себя,
И тешиться, под бархатным покровом,
Звездой небес и запахом сосновым.

11

Звездой небес и запахом сосновым,
Росинкой трав и молнией в грозе,
Алмазом, загоревшимся в слезе,
Играет дух и прячется под кровом.

Работает пчелой в цветке медовом,
Ярится в быстролетной стрекозе,
Крутится струйкой пыли на стезе,
С усмешкой смотрит взором чернобровым.

Мелькнет, лампада ночи, светляком.
Нависнет аметистовым удавом,
Червем, как храм, земли источит ком.

Возникнет альбатросом величавым,
Задумает людей тканью учить
Крестовиком, свою скрутившим нить.

12

Крестовиком, свою скрутившим нить,
Была такая сплетена картина,
Что в споре сражена была Афина,
Всю жизнь богов сумел в узор он влить.

Он радугой умеет распалить
Отъединенный замок властелина,
И так легко-изящна паутина,
Что кружево лишь можно с ней сравнить.

Все существа владеют тайным даром,
Своим, хотя не все, что в мире есть,
И что дробится численным пожаром,

Способен человек в веках прочесть.
Хоть разный лик дан соловьям и совам,
Один огонь бежит по всем основам.

13

Один огонь бежит по всем основам,
И тайнопись огня рассмотрим мы
И в яростном пришествии чумы,
И в странных снах, являющихся вдовам.

Всем Буддам, Брамам, Зевсам, Иеговам
Являлся свет в предельностях тюрьмы.
Благословим же царство нашей тьмы,
Но подожжем ее костром багровым.

Сожжем себя, коль золота хотим,
Сожги себя, коль хочешь возрожденья,
Жар-Птицей будешь, реющей сквозь дым.

Из новых струн сверкнет иное пенье.
От перстня получи, – чтоб сон сменить, –
Желанье в вечном миг свой сохранить.

14

Желанье в вечном миг свой сохранить
Дается всем, один горит алмазом,
Другой трудом, благословеньем, сглазом,
Но каждый может лик свой оттенить.

Лишь лености не дай себя склонить,
И острием пройди по цепким связам,
Циклоном дней владеет строгий разум,
Умей огнем наряд свой изменить.

Был самородок в руднике глубоком.
В горнило брошен, изменил свой лик,
И круг искусно скован. Ярким оком

В нем самоцвет колдующий возник.
Так точно, по закону вороженья,
В воде затона ивы отраженье.

15

В воде затона ивы отраженье,
Нагроможденье каменных громад,
Гвоздики алой тонкий аромат,
Любимого к любимой приближенье, –

Морской волны вспененное движенье,
В венце из молний гром, его раскат,
Орел, и тигр, и мотылек, и гад,
Все в жизни мировой есть выраженье.

Все хочет хоть минуту говорить,
Молчанием и напряженным словом,
Звездой небес и запахом сосновым, –

Крестовиком, свою скрутившим нить,
Один огонь бежит по всем основам,
Желанье в вечном миг свой сохранить.

Сборник «Дар Земле» (1921).