«Писем книга II. Письмо I. К Августу» А. Кантемир

Писем книга II

Письмо I

К Августу

Когда столь важны дела и столь многи правишь
Ты один, ружьем щитишь царство, исправляешь
Законами, и красу в нем нравами множишь.
Пользе общества бы я, Кесарю, нанес вред,
Если б утратил твое время долгим словом.
Ромул и вольный отец, и с Кастором Полукс,
По чудных действах в богов приятые храмех,
Пока с людьми на земле живучи, жестоки
Войны вершили, поля населяли, грады
Сзидали – достойное получить заслугам
Благодарство не могли. Той, что злую идру
Сокрушил и страшные одолел уроды
Предуставленным с небес трудом знаменитым,
Узнал, что лишь смертию зависть смирить можно.
Кто искусство под собой прочих подавляет,
Блистанием тот своим раздражает, он же
Мертвый будет уж любим. Тебе мы живому
Почесть благовременну воздаем, сзидая
Олтари, на них твоим именем клянемся,
Признавая, что тебе ни минувши веки
Видели, ни будущи увидят подобна.
Но сей народ твой, в одном умный, правосудный,
Предпочитая тебя греческим и нашим
Вождям, о прочем судит образом не тем же.
И то лишь хвалит одно, то лишь одно любит,
Что далеко отстоит, что давно минулось;
Столь сильный друг древности, что готов божиться,
Что на Албанской горе музы сами склали
Десятьми сочиненны мужами законы,
И договоры царей с народом габийским
Иль с суровы сабины, и первосвященник
Книги, и старинные гадателей свертки –
Буде для того, что сколь старее, столь лучше
Греков сочинении и римлянов книги.
На тех же весить весках хотим – уж не нужно
И нечего говорить, – прямо сказать можем,
Что мягки в сливе ядро, скорлупа в орехе,
Что мы наверх уж дошли счастья и искусней
Боремся, пишем, поем мазанных ахивов.
Буде стихи, как вино, лучше становятся
Со временем, знать бы я хотел, в сколько точно
Лет стихи могут достичь вышню свою цену.
Списатель. что за сто лет назад уж скончался,
К древним и совершенным иль к новым и подлым
Писцам должен быть причтен? Уставим известный
Предел, чтоб весь спор пресечь. Добр есть тот и древен,
Кому уж исполнилось сто лет совершенно.
Что ж, кому недостает один год иль месяц,
К коим причислить его – к древним стихотворцам,
Иль к тем, коих и наш век и потомство презрит?
Изрядно меж древними того почесть можно,
Кому нестает один год иль один месяц.
Позволенным пользуюсь, и, как с хвоста конска
Выдирая волосы помалу, помалу,
Один за одним я год из ста убавляю,
Пока обманут падет, подобно громаде,
Что осыпается в круг, тот, кто к летописцам
Прилеплен и по годам ценит добродетель,
И дивится лишь тому, что уж Ливитина
Богиня освятила. Энний мудрый, храбрый
И второй Омир, словам судей буде верим,
Мало кажется тужить, чем сны Пифагорски
И обещанья свои вершиться имеют.
Невия в руки никто не берет, но знают
Все наизусть, как бы он новый был, столь святы
Все древние стихи. Сколь часто спор идет,
Кто лучший из двух творец: Пакувий иль Акций?
Мудрости – той, высоты – сей славы одержит.
Соравняется почти Афраний Менандру;
Плавтус сицилийского следы Эпихарма
Сблизи топчет и спешит к цели своей прямо;
Цецилий в движении страстей превосходит,
Нравов в описании искусством – Теренций.
Сих твердит, сих в зрелищах, всегда люду тесных,
Смотрит державный Рим, сих имеет и числит
Творцов с веку Ливия до самых дней наших.
Народ право иногда судит; иногда же
Грешит. Если древних так хвалит стихотворцев,
Если так дивится им, что ничто над ними,
Ничто равно чает им – судит он неправо;
Если некои места в них, мерой и старым
Слогом изображенны, многие суровым,
И многи подлым весьма признает—рассудным
Себя являет, со мной и с правдою судит.
Не настою, ни сужу, что гнушаться должно
Ливия стихов, кои, помню, мне, младенцу,
Твердил к ладоням моим нещадный Орбилий;
Но дивлюсь, что оные кажутся исправны
И красивы, и совсем везде совершенны.
Если складна одна речь, если в них проглянет
Нарочитый стих другой – неправо всю книгу
Затем станем выхвалять и ценить высоко.
Того я снесть не могу, что хулят, пятнают
Книгу не затем, что та груба, некрасива,
Но для того, что она писана недавно,
Ни древним прощение требует, но славу
И награду. Если б я хотел сумневаться,
Прямо ль басни Аттовы идут по шафрану
И по цветам, почти весь синклит сановитый
Вскричит, что я потерял весь стыд, охуляя
То, что поважный Есоп и Росций премудрый
Представили в зрелищах действием искусным;
Иль для того, что одно изрядно лишь мнится
Ему то, что возлюбил, иль затем, что стыдно
Кажется согласовать мнению молодших
И признавать, что забыть в старости то должен,
Что в молодости своей с трудом перенял он.
Кто ж Нумы творенье салийское хвалит,
И тем тщится показать, что он один смыслит
То, что, равно как и я, подлинно не знает;
Не мертвым он угождать и славу дать ищет,
Но нас, живых, укорять, нас и труды наши
Ненавидит с завистью. Если б столько грекам
Была ненавидима новость, сколь меж нами,
Что теперь бы древнего мы уже имели?
Что к общей пользе могли б всяк читать особно?
Как скоро, кончав войны, Греция в забавах
Упражняться начала и, счастьем обильным,
Впадать в сластолюбие, горячую склонность
Показала то к коням, то к единоборцам,
Резьбу, мрамор и костей слоновых взлюбила,
Втупила на живопись и ум свой и очи,
Услаждалась зрелищем, и звуком свирелей,
И, как маловозрастно дитя, что играет
При грудях кормилицы, что жадно желала
Достав, и насытився того, – возгнушалось.
Нет того, что мы любить или ненавидеть
Вечно можем. Долгий мир и долгое счастье
Непостоянство рождать такое обыкли.
В Риме долго обычай бывал и забава
Иметь с утра самого отворенный дом свой,
И законы изъяснять тем, которы помочь
Законов и знание нужно себе мнили,
Надежным лишь людям в долг давать свои деньги,
Слышать стариков совет, наставлять молодших,
Как растить имение, как умалять страсти.
Непостоянный народ отменил ту склонность,
К одному уж прилежит только стихотворству,
Дети и суровые отцы, уж листами
Венчанны, на ужине стихи сочиняют.
Я сам, что век не писать стихов обещался,
Лживей парфян становлюсь, и пред всходом солнца
Прошу бумагу, перо и ящик чернильный.
Кто неискусен в морском деле, не берется
Корабль править. Не дает больному лекарство
Разве тот, кто знает дать; врачи обещают
То, что зависит от их нужного искусства;
Кует железо кузнец; плотник бревно тешет;
Стих сплошь и ученые и невежды пишем,
Сколько, однако, добра в себе заключает
Порок сей и легкое безумство, – послушай.
Стихотворец редко скуп и богатства жаден;
Стихи любит; об одних стихах он печется,
Урон всякий, побег слуг, пожар опечалить
Не могут; ни другу он, ни питомцу козни
Век не строит; зелием кормится и черным
Хлебом. Хотя он ленив к войне и негоден,
Полезен отечеству, буде ты признаешь,
Что великим малые вещи пособляют.
Уста шепетливые, нежные младенца
Складно речь изображать стихотворец учит;
В самом мягком возрасте от скверных отводит
Речей ухо, и потом сердце исправляет
Сладким наставлением, изгоняя зависть,
Суровость, гордость и гнев. Поет дела славны,
Собит наступающим временам примеры,
И убогим и больным подает отраду;
Чистых юнош и девиц, мужа неискусных,
Лики кто бы научил священным молитвам,
Если б не произвели музы стихотворцев?
Просят чрез них лики те помочь, чрез них чувствят
Бога присутствующа исполнять их просьбу,
С небес умоляют дождь мудрою, умильны,
Мольбою, опасные отгоняют бедства,
Отвращают недуги, мир нам доставляют;
Чрез них венчают плодов изобильством лето;
Стихами вышни боги, стихами подземны
Умилостивляются и гнев свой смиряют.
Земледельцы древние, сильны телом люди
И малым счастливые, собрав свою жатву
И в те праздничны дни дать отдых ища телу
И уму, кой в надежде конца труды сносит,
С сотрудившимись, с детьми, с верною женою
Земле – свинью, молоко – Пану приносили,
Вино и цветы – духу, кой помнит сколь жизнь кратка.
В таких изобретенна забавах отважность
Фесценински на стихах деревенски брани
Произвела, коими взаимно друг другу
Против ответствовали тые поселяне.
Вольность та долго, на всяк год возобновляясь,
Приятно шутила в них, пока уж игра та,
Свирепей став, в явную ярость обратився,
Честным домам досаждать стала безвоздержно.
Жалобу принесли те, которых кровавый
Зуб той узрыз, и прочи, коих не коснулся,
Участие приняли в общем уж опастве,
Так, что уставлен закон и казнь на тех, кои
Стихи станут сочинять кому в укоризну.
Склонность творцов тогда страх отменил уж казни,
Хвалить и забавить те принуждены стали.
Греция, плененная, гордого пленила
Победителя свого и ввела науки
В дикую Италию; тогда спадать стали
Суровы сатурнские стихи и прогнала
Искусная чистота грубость и яд древний.
Долго, однако, потом стояли и ныне
Еще не изгладились следы поселянства,
Ибо поздно римляне греческие книги
Честь стали и по войнах пунических только,
В покое видя себя, искать прилежали,
Что полезного в себе Софокл, Есхил, Феспис
Содержат; тогда ж они на свой попытались
Язык сочинения перевесть творцов тех,
И нравился им свой труд, ибо народ римский
С природы умом высок, острый и довольно
Плачевну изображать суровость угоден,
И смеет удачливо, но скрести стыдится
И боится, пишучи, поправлять и херить.
Мнится, в сочинении комедии мало
Быть трудности, для того что в ней слово идет
Часто о подлых делах и обыкновенных;
Но столь больш она трудна, сколь меньше надежды
Прощение получить, когда неисправна.
Смотри, Плавтус каково нрав изобразует
Юного любителя, отца домостройна
И хитрого сводника; смотри, сколь Доссенус
Жадными искательми обедов докучен,
Сколь он, оплошно обут, по полку тащится;
Видно, что деньги копить он лишь суетится,
Беспечален – прямо ли, криво ль повесть идет.
Кого на позорище ветреная славы
Колесница вознесла – от лица зависит
Зрителей его покой: буде те зевают –
Унывает; дуется – когда те прилежны;
Столь мала, сколь легка вещь сильна и довольна
Уничижить иль вознесть славолюбно сердце.
Я охотно отстаю от всякой потехи,
Если с отказу венца сохнуть я имею,
Иль разжиреть, когда той будет мне дозволен.
Часто еще смелого стихотворца гонит
И страшит то, что числом большие, хоть честью
Подлее и нравами грубые невежи,
И всегда готовые с всадниками в драку
Вступить, буде спорят им, в средине игрища
Медведя или борца требуют предерзко,
Ибо услаждается чернь вещми такими;
Да и сами всадники уже ждут утеху
Не от ух, но от очей, которы не сильны
Дать разве минучее и тщетно веселье.
Четыре иль более часов занавеска
Опущена и стоят действители немы,
Пока бегут конницы полки и пехоты.
Тащат царей за плечми с связанными руки,
Едут возы разные, и корабли плавлют,
Несут плененный Коринф из слоновой кости, –
Если б Демокрит еще в живых был, смеялся б,
Видя, что целый народ глаза свои втупил
На зверя, составленна с рыси и верблюда,
Иль на белого слона. Гораздо прилежней
На народ бы он смотрел, чем на игру саму,
Больше в нем, чем в зрелищи, находя забаву.
Повести ж писателя возмнил бы глухому –
Рассказывать баснь ослу, и правда, кой силен
Голос грохот зрелищей преодолеть наших?
Гарганск лес реветь возмнишь, иль море тосканско –
С таким шумом смотрятся игры, и искусства,
И богатство, с чуждого принесенно края.
Оным преискрашенный действитель, как скоро
Предстанет на зрелище, народ тотчас руки
Сложит, удивляяся. Промолвил ли слово? –
Нет еще! Чему ж народ столь сильно дивится? –
Шерсти, тарентинскою выкрашенной краской,
Котора фиалкову цвету подражает!
Но дабы не чаял ты, что я осуждаю
С зависти ремесло то, в коем успевают
Другие и кое я отправлять не склонен,
Ведай, что мне кажется, что и по веревке
Ходить стихотворец тот может, кой напрасно
Силен в сердце возбудить моем беспокойство,
Раздражить, и усмирить, и ложными в мал час
Страхами меня, как волхв искусный, наполнить,
И то в Афинах меня, то в Фивах поставить.
Но если Аполлина достойный дар хочешь
Дополнить ты книгами и дать стихотворцам
Нову силу восходить на верх Еликона
Вечно зеленеюща, Кесарю, потщися
Благосклонно облегчить нужду и тех, кои
Читателю вверить свой труд предпочитают,
Чем гордого зрителя претерпевать нежность.
Правда (чтоб и о себе не минуть мне слово),
Часто много мы себе, сами стихотворцы,
Зла приключаем, когда тебе, утружденну
Иль упражненну в делах важных, мы приносим
Книги свои; когда мы в досаду приймаем,
Если кто из друзей смел осудить один стих,
Когда уж прочтенные стихи повторяем
Непрошенны, когда мы жалуемся горько,
Что наш в сочинениях наших труд не виден
И не примечается скрыто в них искусство,
Когда льстим себе, что ты, как скоро услышишь,
Что знаем стихи писать, тотчас ты собою
Должен нас в милость принять свою благосклонно,
И нужду нашу прогнать, и писать заставить.
Нужно, однако ж, тебе совершенно вызнать
Певца добродетели, искушенной в мире
И в войне, чтоб не предать ее стихотворцу
В руки недостойному. Александр великий,
Взлюбив Херила, ему за стихи нестройны
И грубые царский дар дал – много Филиппов.
Но как чернило пятнит чего ни коснется,
Так худой творец дела худыми стихами
Помрачает славные. Тот же Александр царь,
Кой столь дорого купил так смешную книгу,
Указ выдав, запретил, чтоб, кроме Апелла.
Никто писать, ни кроме Лисиппа из меди
Лицо сильного дерзал вылить Александра.
Если бы того царя разум, столько острый
В художеств различии, хотел ты заставить
О книгах и о дарах судить девяти сестр,
Клялся б ты, что в грубых он родился Беотах.
Тебя же не остудят суд твой и обильны
Дары, коими себе в славу наградил ты
Любезных тебе творцов Варья и Марона,
Да и подлинно, не столь медные кумиры
Изображают лица черты совершенно,
Сколько в сочинениях своих стихотворцы
Знаменитых людей уж и нрав изъявляют;
Ниже бы я предпочел подлые сатиры
Сочинять, чем важные описывать действа.
И земли пространные, и реки, и царства,
Варвар покоренные, и сильные твержи,
Горам наложенные, и войны, тобою
Совершенны счастливо от восток до запад,
И заключенны врата миростража Яна,
И римску в твоих руках власть, парфянам страшну.
Если б воли равная во мне была сила.
Но ни подлые стихи твоему приличны
Величию, ниже я дерзаю приняться
За дело, кое мои силы превосходит;
Знаю же, что глупая прислужлввость скучит
Тем самим, коих ласкать чаем, наипаче
Когда стихами свою ревность являть ищем.
Доле помним и скорей то перенимаем,
Чему смеемся, чем то, что мы чтим и хвалим.
Я и себе не хочу докучной прислуги:
Ни в воску видеть себя вылита дурнее,
Ни выхваленным в стихах глупых быть желаю,
Чтоб не краснеть мне с такой почести обильной;
И с писцом моим в один ящик непокрытый
Уклав меня, не снесли в ряд, где продаются
Ладан, перец, и духи, и прочие вещи,
Кои ввертываются в негодну бумагу.

А. Д. Кантемир «Собрание стихотворений». Раздел «Переводы. Из Горация».

Примечания

«В сем письме Гораций с краю до другого насмевается римлянам в суде их о стихотворцах, но притом многими преизрядными о стихотворцах рассуждениями наполнено; не забыты искусные похвалы Августу Кесарю, которого наконец увещавает ободрять стихотворство своим великодушием».

Ст. 1. Когда столь важны дела и столь многи правишь ты один. «За 17 лет прежде писания сего письма римляне вручили Августу Кесарю всю самодержавства власть, прося его, чтоб на себя одного все правительство государства принял».
Ст. 6. Ромул и вольный отец, и с Кастором Полукс. «Ромул, создатель города Рима, первый король и основатель римского царства, по смерти в число богов вписан. Вольный отец, сиречь Бaxyc… который у язычников почитался богом вина и вождем муз… Кастор и Полукс – дети Ледины, которая породила их в двух яйцах, один зачатой из Тиндара, ея мужа, а другой Юпитера, который Леду прельстил в образе лебедя. Оба те братья следовали Ясону в Колхиду для добычи златого руна. По смерти названы морскими богами, и римляне почитали их своими покровителями».
Ст.11. Той, что злую идру сокрушил. «Сиречь Еркуль <Геркулес>…».
Ст. 17. «Августу Кесарю при животе его поставлены капищи, жертвы приношены, и имя его как божие призывано. В его время тиснены медали с надписью: богу Августу. Почесть благовременну. Благовременну, ибо при животе твоем, не упуская времени, заслугам мзда следует».
Ст. 28. На Албанской горе. «Гора Алба близ Рима».
Ст. 29. Десятьми сочиненны мужами законы. «В 302-м году по создании Рима римляне, кои до тех управлялися весьма неисправными законами, которые называли священными и царскими, послали в Грецию трех посыльных для испытания Солоновых уставов. По возвращении посланных за теми уставами учреждены децемвиры, то есть десять мужей с полною властью для расположения оных уставов в порядок и для предложения народу».
Ст. 30–31. Договоры царей с народом габийским, иль с суровы сабины. «О тех мирных договорах слово идет, которые Ромулус с сабинами, а Тарквинус Гордый с габийцами заключил. И первосвященник книги. Книги первосвященников, сочиненные Нумою, вторым королем римским, и в которых было уставлено все то, что к богослужению принадлежит».
Ст. 39. «Ахивы то ж, что греки; а для того мазанны, что прежде борьбы обычай имели тело мазать маслом деревянным».
Ст. 59–60. «То есть дивится лишь тому, что писали умершие творцы. Либитина – богиня умерших».
Ст. 60. Энний мудрый, храбрый и проч. «Гораций способом здравого смысла доказал, что древность сочинения цену того не прибавляет, то же подтверждает и образцом Энния, древнего латинского стихотворца, который между всеми современными себе превосходил и мудрецом и вторым Омиром себя быть хвастал, худо то свое имя защищает в своих творениях».
Ст. 61. Словам судей буде верим. «Судьи, кои о состоянии и доброте книг судят, критиками называются у латин и других народов; мы не имеем сему имени другое равносильное».
Ст. 62. Сны Пифагорски. «Мнение Пифагорское о переселении души из тела в тело, которого Енний держался».
Ст. 64. Невия в руки никто не берет. «Гораций, показав мнение критиков о Еннии, желает говорить о Невии, другом старинном стихотворце: „Невия никто в руки не берет, никто не читает”. Но суперник Горациев, речь перебив, тотчас ответствует: „Но знают все наизусть, и как бы его сочинении были свежие, отчего ты можешь судить, сколь святы всякие древние стихи”».
Ст. 68. «Пакувий и Акций были два старинные римские стихотворца. Оба знамениты сочинением трагедий. Пакувий жил около 154 лета прежде рождества Христова, сказывают его племянником, от сестры Енния, стихотворца. Акций жил около 171 лета прежде рождества Христова. Цицерон и Квинтилиан много выхваляют его трагедии».
Ст. 69. «Афраний был древний римский стихотворец, Менандр – греческий; оба прилежали сочинению комедий, и Афраний в своих употреблял римскую епанчу, toga, тога называемую, и для того его комедии Togatae именованы. Афраний жил около ста лет прежде рождества Христова, и сего гораздо Цицерон и Квинтилиан выхваляют. Менандр многую славу у греков заслужил. Родился в 342 годе прежде рождества Христова. Умер в 292 или в 93. Превосходство его сочинений заслужили ему имя князя новой комедии».
Ст. 70. Плаутус Сицилийского. «Плаутус <Плавт> и Эпихарм – другие два списателя комедий: первый – латинской, другой – греческой. Плаутус умер около 184 лета прежде рождества Христова. Эпихарм, уроженец из острова Сицилии, жил во временах Пифагоровых, около 450 лет прежде Христа…».
Ст. 71. И спешит к цели своей прямо. «Плаутус в своих комедиях больше действа, чем слов употребляет, не оставляя зрителей унывать, но беспрестанно их приближая к решению басни».
Ст. 72–73. «Стаций Цецилий – стихотворец латинский, сочинитель комедии, многой у древних славы над прочими превосходил в расположении басни, поважностью, силою речений, удобных в зрителях желаемые страсти производить. Теренций родом африканец, из города Картагины, сочинил 6 комедий, которые и до наших времен дошли; искусен весьма в описании нравов человеческих. Хотя чужестранец, столь чистым языком латинским стихи его писаны, что Цицерон, почтительнейший в том деле судия, называет его лучшим списателем латинского языка… Цецилий жил в 179-м году прежде рождества Христова. Теренций умер в 159».
Ст. 76. С веку Ливия. «С самого времени Ливия Андроника, первого римлянина, которого бы стихотворцем называть было можно и который начал играть свою первую комедию год спустя после первой картагенской войны, то есть в 514 годе по создании Рима. Ливий начал славен становиться около 244 лета прежде рождества Христова».
Ст. 87. Нещадный Орбилий. «Гораций был учеником Орбилия Пупилла… который в 50-е лето своего возраста училище завел в Риме в консульство Цицероново».
Ст. 98. «Титус Квинтиус Атто был стихотворец, сочинитель многих римских комедий, который умер за десять лет прежде Виргилиева рождения; назван Аттою для того, что был хром и не мог стоять на ногах… Потому Гораций искусно сим стихом о том несовершенстве стихотворца касается, как бы он говорил: если я скажу, что не знаю, прямо или криво хромоногий Квинтий идет по позорищу, цветами настланному и орошенному шафранною водою, все сенаторы безумным меня назовут…».
Ст. 99. Весь синклит. «Весь сенат».
Ст. 101. «Есоп <Эзоп> и Росций были два славнейшие действители всего Рима. Первого поважным Гораций называет для того, что страсти в зрителях возбуждал, или для того, что поважно стихи выговаривал. Росций был весьма, весьма учен, для того титлом премудрого почтен».
Ст. 108. «Второй римский король Нума учредил к служению бога Марса двенадцать священников, которых назвал salii – плясальщиками, и дал им молитвы самим и которые от тех священников певалися».
Ст. 117. Кончав войны. «То есть после Троянской и прочих войн, которыми, пока Греция была упражнена, не могла прилежать к распространению наук».
Ст. 142. «Парфянский народ весьма лживым почитали, для того что, по свидетельству Геродотову, учреждены были у них жесточайшие законы против лжецов».
Ст. 184. «Пан и Сильван – бог лесов, земель и плодородия».
Ст. 186–190. В таких изобретенна. «То есть в забаву свою те грубые пастухи и земледельцы перебранивалися на стихах и начальниками стихотворства были. Нетрудно судить, каковой грубости были те стихи, которые голое движение природы производило в мужиках, всякого искусства лишаемых, без всякого предыдущего размышления. Мы и сами много таких стихов имеем, которые суть вымысл простолюдного нашего народа и от которых можем о тех первых римских стихах судить. Например, я помню начало одной песни о браке царя Ивана Васильевича, которая, будучи довольно приметна, при сем оную приложу:

Как в годы то старые,
В времена было прежные,
При старом, при славном царе,
При Иване Васильевиче,
Соизволил да царь-государь,
Соизволил жениться-ста,
Не у нас в каменной Москве,
Да на той, на проклятой Литве.
Поймает да царь-государь
Марью Темрюковну,
Молодую черкашенку,
А за ней берет приданова,
Как на сорок бояринов,
Полтараста татаринов,
Шестьсот донских казаков,
Удалых добрых молодцов и проч.

Отважность фесценинская. Для того фесценинская отважность, что оные вольные и скаредные стихи выдуманы вначале от жителей города Фесцении в Тоскане… Оные стихи дали начало комедии, которая столько же груба и гнусна была, каковы суть наши деревенские игрищи. Когда же комедия римская в лучший порядок приведена, имя фесценинских стихов осталося одним срамным стихам, а наипаче тем, кои певалися на браках и которые гораздо были неприличны целомудренным ушам».
Ст. 197. Уставлен закон. «Закон двенадцати таблиц: „Ежели кто говорил или сочинил стихи против чести кого или в чью обиду, да будет казнен смертию”».
Ст. 199–200. Склонность творцов и проч. «Когда узаконена смерть против сочинений укоризненных, страх отменил склонность стихотворцев, и уже они принуждены стали сочинять стихи похвальные и которые б не досаждать, но забаву производить имели…».
Ст. 204. Сатурнские стихи. «Стихи фесценинские, о которых выше упомянуто, и сатурнскими, как бы сказать весьма древными и сочиненными в Сатурново царствование в Италии, называлися».
Ст. 209. По войнах пунических. «По войнах с картагинейцами».
Ст. 211. Софокл, Есхил, Феспис. «Три стихотворца греческие, знаменитые в сочинении трагедии. Феспис, за шестьсот лет прежде Христа, первый трагедии писать начал; Есхил около ста лет спустя оную исправил, и напоследок, в старость Есхилову, Софокл в удивительное совершенство привел».
Ст. 226. «Доссенус или Досунус – знаменитый списатель римских комедий. Столь мало способен был вымышлять новые характеры, что во всех своих комедиях вводил параситов, то есть похлебников, которые благосклонность и обеды чужие ищут всякими подлостями».
Ст. 228. «Полок в зрелищах называется место, на котором действители изображаю».
Ст. 238. С отказу венца. «С отказу похвал или впрямь с отказу венца, понеже стихотворцы за превосходные сочинении венец получали лавровый, равно как победители. В латинском вместо венца стоит лавр, palma».
Ст. 250. Четыре иль более часов занавеска опущена и проч. «Гораций здесь говорит, что часто живало, что среди комедии тот, кто ту народу давал, вываживал толпу действителей изображать триумф (сиречь въезд победный, торжество победное), который продолжался чрез четыре часа и больше, так что между тем комедия переставала и действители немы стаивали».
Ст. 265. Гарганск лес. «Лес, который стоит на горе Гаргане, превысокой и подлежащей непрестанным ветрам. Море Тосканское. Моря Средиземного часть, которая Тосканскому княжеству дотыкается».
Ст. 272. «…город Тарент особливо славен был деланием парчей шерстяных и краскою багряничною».
Ст. 285. «Геликон – гора в Греции, по баснословию древних – обиталище муз».
Ст. 307. Александр Великий. «Царь македонский, сын Филиппов, Дариев победитель».
Ст. 308. Взлюбив Херила. «Двое было Херилов, оба стихотворцы. Один весьма искусный и знаменитый, современный Фуцидиду <Фукидиду> и Геродоту, другой гораздо плохой, который пожил в временах Александра Великого».
Ст. 309. Филиппов. «Так называлась монета македонская, на которой с одной стороны было лицо царя македонского».
Ст. 313. Так смешную книгу. «Какова была Херилова, за которую Александр, сказывают, за всякий стих заплатил по одному филиппу».
Ст. 314. «Александр запретил всем живописцам, кроме славного Апелла, писать его лицо и, кроме Лисиппа, выливать оное в меди».
Ст. 319. О дарах девяти сестр. «О дарах муз».
Ст. 320. В грубых он родился Беотах. «Народ беотийский был грубейший из всех греческих; так, в пословицу вошло говорить: ухо беотийское – вместо уха грубого, нечуткого, неразличающего согласие, и свинья беотийская – вместо человека грубого, неискусного. Беотиа – знаменитая провинция греческая, в которой лежал славный город Фивы».
Ст. 323. «Луциус Вариус был знаменитый стихотворец во времена Августа Кесаря, которого панегирик описал; сочинил тот же и несколько трагедий. Виргилий Маро другой не меньшей славы стихотворец тех же времен. Его сочинений Енеида, Георгики и Буколики до нас дошли и чрез столько веков от всех народов читаны с удивлением и услаждением. Оба те стихотворцы были в особливой милости у Августа Кесаря».
Ст. 331. И сильные твержи, горам наложенные. «Сильные крепости, на горах построенные».
Ст. 334. И заключенны врата. «В Риме имелося капище, посвященное Янусу, богу войны и мира, которого ворота во время военное держалися всегда отперты, а во время мирное запиралися вовсе. Август в свое царствование дважды то Янусово капище затворял».
Ст. 335. И римску в твоих руках. «Парфяне, опасаяся, чтоб Август против них не поднялся, прислали ему назад знамена римские и полоненников в войне с Антонием и Крассом».