«Ведийские гимны» К. Бальмонт

• 1 1. Изначальность
• 2 2. Гимны к Агни
• 3 3. Гимн к Агни и к Марутам
• 4 4. Гимны к Марутам
• 5 5. Упанишады

1. Изначальность

В том изначальном не существовали
Ни Что-нибудь, ни темное Ничто.
Лазури светлой не было, ни кровли
Широко распростершихся Небес.
Что покрывало все? И где приют был?
Была ли там бездонность? Глубь Воды?
Там не было ни Смерти, ни Бессмертья,
Меж Днем и Ночью не было черты.
Единое одно, само собою,
Дышало без дыхания везде.
Все было Тьмой, все покрывал сначала
Глубокий мрак, был Океан без света.
Единая пустынность без границ.
Зародыш, сокровенностью объятый,
Из внутреннего пламени возник.
Любовь тогда первее всех восстала
В Сознании, из силы сменной.
В свои сердца глубоко заглянувшим,
Открылось мудрым, что в Небытии
Есть Бытия родство. И протянули
Они косую длинную межу.
Там был ли Низ? Там был ли Верх? Там были
Даятели семян, там были Силы.
Внизу самодержавность Бытия,
Вверху протяжность мощная Пространства.
Кто знает тайну? Кто ее поведал?
Откуда Мир, откуда он явился?
Тех далей и Богам не досягнуть,
Они пришли позднее. Кто же знает?
Откуда, как возник весь этот Мир?
Откуда же Вселенная явилась,
Мир создан был или он был не создан?
Об этом знает только Он, Всезрящий,
Все видящий с небесной высоты.
Иль, может быть, и Он того не знает?

2. Гимны к Агни

Гимн первый

Я восхваляю Агни, божественного.
Свершителя жертвы,
Величайшего между даятелей светлых богатств.
Агни, который достоин быть восхваляемым
Древними Риши и новыми,
Да приведет он сюда Богов.
Да получит чрез Агни молящийся
Богатство и изо дня в день благоденствие.
Лучи, благодать.
Агни, какую бы жертву, какое бы благоговение
Ни окружил ты со всех сторон,
Они дойдут до Богов.
Агни, исполненный мыслей,
Верный и с именем самым блестящим,
С Богами приди к нам, Бог.
Что бы ты твоему почитающему
Ни захотел свершить доброго,
Агни, оно свершено.
Мы к тебе приближаемся день изо дня,
Агни, пресветлый во мраке,
Мы приходим с молитвой к тебе.
Ты царь всех молитв, почитаний,
Ты хранитель сияющих мыслей,
Возрастающий в доме своем.
Пребудь же, о, Агни, доступным для верных.
Пребудь как отец для своих сыновей.
Дай счастье.

Гимн второй

Мы избираем Агни вестником нашим.
Всевладетеля, Агни, восклицателя жертвы,
Чья высшая мудрость светла.
Агни и Агни в воззваньях воскликнется,
Владыка племен, освящающий жертвы,
Любимый во многих сердцах.
Агни, возникнув, Богов к нам приводит.
На душистые травы, на травы Бархиса,
Досточтимый воззватель и жрец.
Пробуди их к желаниям добрым, о, вестник наш,
И с Богами воссядь на душистые травы,
Агни, готов вам Бархис.
О, ты, для кого возлиянья излиты,
Блистательно-яркий, гори против злого,
О, Агни, сжигай колдунов.
От Агни – путь к Агни, огонь зажигается,
Мудрец возникает, хозяин и юный,
Молитель, в ком жертвенный дух.
Восхвалимте Агни, чье мудрое слово
Достоверно, когда мы приносим здесь жертву,
Хваленья тому, кто сжигает недуг.
Будь к нам благосклонным, о, Агни, при жертве,
Будь милостив к нам, очиститель, тебя мы
Зовем к пированьям Богов.
О, Агни, ты наш огневой очиститель,
Лучистый, Богов ты с собою приводишь,
И жертву святишь.

Гимн третий

Достодолжно зажженный, о, Агни,
Привлеки к нам Богов, к человеку, богатому в жертвах.
И сверши, очиститель, обряд.
Сын самого себя, нашу жертву
Сделай богатою медом и ныне Богам предложи ее,
О, мудрец, пусть пируют они.
Я возглашаю при этой жертве к возлюбленному,
К медоточивому изготовителю жертвенных яств,
Агни, будь возвеличен.
Привлеки к нам Богов сюда,
В колеснице подвижной и легкой,
О, лучисто-сияющий Агни.
Рассейте, разумные люди, в достодолжном порядке
Стебли жертвенных трав, с брызгами масла.
На них лик бессмертия зрим.
Да будут открыты врата божественные,
Чтоб сегодня мы жертву свершили,
Я зову к приношению жертвы красивых Богинь.
Ночь и Зарю призываю,
В их красивых уборах,
Чтоб могли преклониться они на стебли жертвенных трав,
Двух этих дивных взывателей,
Мудрых и сладкоречивых,
Я зову, да помогут нам.
Ила, Питающая, Сарасвати, Глаголющая, Маги, Великая, три,
Нам дающие радость Богини,
Изменить неспособные, сядут на стебли жертвенных трав.
Я зову сюда главного, всех упреждающего, Вселикого Тваштри,
Неземного Художника, дивного Плотника,
Да будет единый он наш.
О, древо, пусть жертва к Богам путь свой держит,
О, Бог, эти яства Богам мы приносим,
Да будет в сияньях даятель блестящ.

Гимн четвертый

Облекись в свой лучистый покров, Бог жертвы, Бог светлый,
Владыка какой бы то ни было силы,
И сверши этот подвиг для нас.
Сядь здесь, самый юный Бог, желанный наш Жертвовзыватель,
Сквозь молитвенность помыслов наших, о, Агни,
С словом своим дойди до Небес.
Если жертву приносит отец, достоверно
От него благодать устремляется к сыну,
От друга свет к другу идет.
Вару на, Митра и Ария
Да воссядут торжественно-пышно
На стебли жертвенных трав.
О, древний Взыватель,
Будь милостив к дружеству нашему,
И эти мольбы услышь.
Ибо где бы когда бы кому бы из всех Богов
Ни приносили мы жертву,
Через тебя ей путь.
Да будет он дорог нам, Владыка племени, радость дающий,
Избранник, да будем ему мы дороги,
В трепетаньи благого Огня.
Боги, – когда ими добрый владеет Огонь, обладает Агни, –
Радость жизни давали нам светлую,
И вами владеет, нам кажется, Агни благой.
Да будут меж нами хваленья взаимные, о, Бессмертный, бессмертных и смертных,
Со всеми огнями, о, Агни, Сын Силы, о, Юный,
Прими эту жертву и нашу мольбу услышь!

3. Гимн к Агни и к Марутам

Я умоляю Агни,
Его, благословенного,
Милостивца я прошу с преклонениями,
Да пребудет он здесь,
И да примет все то, что мы сделали.
Я являюсь как будто на быстрых конях,
Да смогу, обратившись направо,
Свершить этот гимн Марутам.
Вы, что приблизились
На блестящих своих скакунах,
На колесницах легких,
Рудры, Маруты,
Из боязни пред вами, о, страшные,
Даже леса наклоняются,
Земля дрожит,
И трепещут туманные горы.
При возгласах ваших,
Даже туманные горы растут, расширяются, в страхе
И взнесенности Неба дрожат.
Когда вы играете вместе, Маруты.
Вооруженные копьями,
Вы вместе бежите, как воды.
Как толпа богатых искателей,
Маруты тела свои
В золотые одели покровы,
Златыми украсив себя украшеньями.
Как братья, где нет ни старших, ни младших,
Возросли они вместе для счастия.
Юн Рудра, их мудрый отец,
Преизбытком исполнена Пришни, их мать,
К Марутам благая всегда.
О, Маруты счастливые,
В высочайшем ли Небе вы,
Иль в срединном, иль в низшем.
Оттуда, о, Рудры, а также, о, Агни, и ты,
Преклоните свой взор
К возлиянию нашему.
Когда Агни и вы, о, Маруты богатые,
С высокого Неба стремительно мчитесь над высями вниз,
Дайте, коль это угодно вам,
Вы, ревуны, истребители вражеских сил,
Богатство тому, кто вам жертву приносит.
Сомы готовится сок.
Агни, испей с огневыми Марутами
Сомы, отведай ее,
Вместе с певцами Марутами,
Что близятся светлой толпою,
С теми, что все, озаряя, живят.
Сверши это, Агни, молю тебя,
Ты, который всегда озарен.

4. Гимны к Марутам

Гимн первый

Да будет ваш путь блистательным.
О, Маруты, о, Боги Грозы!
Благие Даятели,
Вы, как змеи сияющие,
Да будет ваш путь блестящ!
Да будет от нас далека, о, Маруты,
Прямо бьющая ваша стрела,
Да будет от нас далеко
Тот камень, что вы, швырнув, устремляете!
Пощадите, благие Даятели,
Свой верный народ, чтоб он мог неповерженный жить!

Гимн второй

Вы спешите на каждую жертву,
Вы берете мольбу за мольбой.
О, Маруты проворные!
Дозвольте же мне, моими молитвами,
Привлечь вас сюда от Небес и Земли,
Для нашей защиты, для дней благоденствия!
О, вы, потрясатели,
Рожденные в Мир за тем,
Чтоб влагу и свет приносить,
Само-рожденные, само-вспоенные,
Как источники быстро бегущие,
Как обильные волны воды,
Вы, четкие, точно стада превосходных быков!
Ты, укрепляющий сильных Марутов,
Как капли священные Сомы,
Что, брызнув из сонных стеблей,
Испитые, ярко живут в сердцах молящихся, –
Гляди, как у них на плечах сверкает, прильнувши, копье.
Так льнут к нам влюбленные жены.
И диск в их проворных руках,
И губительный меч!
Как легко они с Неба спустились,
По согласьи с самими собой.
Пробудитесь под шорох свистящих бичей,
О, Бессмертные!
По беспыльным путям прошумели Маруты могучие.
И блестящими копьями их до основ сотряслись все места.
Кто вас двинул сюда изнутри,
О, Маруты, с блестящими копьями,
Как мы видим, что движется пасть языком?
Точно пищи хотя, возмутили вы Небо.
Вы приходите к многим, влекомые многими.
Как солнце горящее, конь лучезарного Дня!
Где вершина, где дно тех великих Небес.
О, Маруты, куда вы пришли?
То, что сильно, как хрупкое что-то,
Грозовою стрелой поразив,
Вы летите по страшному Морю!
Как ваша победа, Маруты,
Страшна, полновластна, насильственна,
Как блестяща она и губительна,
Так дар ваш прекрасен, богат,
Как щедрости щедрых молящихся,
Он весел, широк и лучист, как небесная молния!
От колес колесниц их проворных
Струятся потоки дождя,
Когда разрешают они голос густых облаков.
О молнии вдруг улыбнулись Земле,
Когда ниспослали Маруты
Поток плодородных дождей!
Пришни на свет родила для великой борьбы
Страшную свиту Марутов,
Неутомимых.
Только их вскормишь,
Как темную тучу они создают,
И смотрят, и смотрят кругом,
Где бы найти укрепляющей пищи!

5. Упанишады

Сказанье о Начикетасе

Ом! Да пребудет с нами благосклонность!
Да будем мы Ему угодны.
Да разовьем мы силу, и да будет
Озарено исследованье наше.
Да не возникнут споры здесь.
Ом! Мир, Мир, Мир! Всесовершенный! Ом!

1

Ваджашраваса, некогда, желая,
Награды, все принес, все, что имел он,
Как жертву. А сказание гласит,
Что сына он имел, Начикетаса.
И, юный, все ж отмечен был он верой.
И потому к себе промолвил:
Вода испита, съедены все стебли,
Исчерпано до капли молоко,
Нет больше силы. Радости нет в зове.
К мирам тот зов. И кто с таким приходит,
С таким приходит даром, – их зовет.

Владыке своему сказал: Отец мой,
Кому меня ты отдаешь?
Сказал так дважды: повторил, сказавши.
Ответ: Тебя я Смерти отдаю.

Начикетас помыслил: Между многих
Я первый ухожу, иду средь многих.
Что сделает со мной Бог Смерти, Яма?
Сегодня что он сделает со мной?
Назад взгляни: как с теми, кто был раньше?
Об остальном по этому суди.
Как для зерна, для смертного – гниенье,
И как зерно, восстанет он опять.

Начикетас направился в дом Смерти,
Три дня был там, отсутствовала Смерть.
Когда ж вернулась, свита ей сказала:
В дома приходит Браман как огонь.
Бог Яма, дай воды, утишь пыланье.

Сказала Смерть: Три ночи здесь постишься,
Начикетас, а гость почтен быть должен,
О, Браман, не отвергни почитанье,
Три дара можешь взять, проси что хочешь.

Начикетас ответил: Пусть отец мой
Тревог не знает разумом спокойным,
И на меня не сердится, о, Смерть:
Когда меня отпустишь, пусть меня он
Приветствует. Об этом я прошу.
Смерть отвечала: С моего согласья,
Как прежде, он дитя свое признает.
Он ночи безмятежно будет спать,
И увидав тебя освобожденным
От пасти Смертной, явит светлый лик.

Начикетас продолжил речь: Там, в небе,
Нет страха; нет тебя там; человеку
Там старость не страшна; там голод с жаждой
Превзойдены; нет скорби, только игры.
Почтительно теперь к тебе взываю,
О, Смерть, тебе известен тот огонь,
Что на небо ведет: молю, скажи мне,
Исполнен веры я. В небесном мире
Изъяты все от смертного удела.
Вторая в этом просьба есть моя.

Смерть отвечала: От тебя не скрою:
Внемли, Начикетас, известно мне,
Какой огонь ведет отсюда к небу.
Узнай же, что огонь тот, в месте скрытом.
Там в разум, там в сердце затаенный.
Есть сразу – путь, дорога в бесконечность.
И есть основа бесконечных царств.

Так Смерть ему Огонь тот указала,
Источник нескончаемых миров,
Какие камни в нем, и как, и сколько.

Начикетас ответствовал повторно,
И Смерть в восторге молвила ему,
Великая сказала благосклонно:
Теперь и здесь, вот новый дар тебе.
Огонь тот будет именем твоим
Воспламеняться. Можешь взять навовсе
Гирлянду многоликости блестящей.
Начикетас тройной, достигший в мире
Тройного единения, идущий
Тройным путем деяний, воспаряет
Над областью и смерти и рожденья;
Всевышнего познав, светорожденный,
Всезнающий, он в мир идет вовеки.
Начикетас тройной, триаду зная,
Осуществляя знаемый обряд,
Пред умираньем сети Смерти бросит,
Оставив скорбь, встречает в небе блеск.
Вот твой огонь, Начикетас, ведущий
На небо, он включен в твой дар второй.
Среди людей твоим он будет зваться.
Проси теперь твой третий дар.

Начикетас промолвил: Есть сомненье,
Что будет с человеком после смерти.
Иные говорят, он существует,
Иные, нет – об этом мне скажи.
Из трех даров вот этот будет третий.

Смерть отвечала: Боги старых дней
И те об этом сильно сомневались.
По истине, узнать об этом трудно:
Утонченный закон. Начикетас,
О чем-нибудь другом проси; не требуй,
Чтоб это я поведала тебе,
Не утесняй, освободи от просьбы.

Начикетас сказал: На самом деле,
Об этом даже Боги сомневались:
И ты сказала, Смерть, что трудно знать.
Но где ж найти другого, кто сказал бы?
И можно ль с этим дар другой сравнить!

Смерть отвечала: попроси потомков
Столетних, сыновей проси и внуков,
Стада коней, слонов, златые слитки,
Проси пространства мощные земли,
И сам живи так долго, как захочешь.
Таких даров, Начикетас, потребуй,
Исполню все, чего ни пожелаешь.
Богатым будь. Царем земли обширной.
Потребуй то, что трудно в мире смертных
Иметь, все дам тебе, лишь пожелай.
Вон, видишь, там красавицы играют
На лютнях, и уборы их блестят;
Не услаждался смертный таковыми.
Возьми их: я тебе их всех отдам.
Начикетас, не спрашивай о Смерти!

Созданья дня! Начикетас промолвил.
О, Смерть, из них огонь ли извлечешь?
Они собою делают бессильным.
И в лучшем смысле жизнь есть жизнь, короткость.
Возьми себе уборы, песни, пляски.
Богатством человека не насытишь.
Богаты ль мы, когда ты предстаешь?
И живы ль мы, пока еще ты правишь?
Дай то, о чем тебя я попросил.
Кто разрушенью смертному подвластен,
Когда среди бессмертных он Богов?
И кто здесь жизнью услажден, понявши,
В чем радости и блески красоты?
Скажи нам, Смерть, что есть в великом После.
Лишь этот дар – в основе всех вещей.

2

Смерть отвечала; Должное одно,
Приятное другое; в том две узы,
И к разному здесь липнет человек.
Благ тот, кто выбирает то, что должно;
Приятное возьмешь, уйдешь далеко.
Что должно и что сладостно, пред смертным
Встают; мудрец просеивает их,
Он от себя их прочь отодвигает.
Что должно, это мудрый предпочтет;
Глупец берет приятное и держит,
Начикетас, помыслив, ты отрекся
От сладостного, что желанно ликом;
Отбросил эту перевязь довольства,
В которой так запутаться легко.
Означены два разные пути здесь,
Один есть неразумность, а другой
Есть то, что люди мудростью считают.
Начикетас избрал себе путь-мудрость.
Желанья не влачат его ордами.
Среди неразуменья обретаясь,
Себя считая мудрыми, кружась,
Излучинами вечно извиваясь,
Обманно лабиринтятся они,
И слепоте слепцы ведут слепого.
Глупцу, невразумительно-слепому,
Тому, кто блеском-шумом оглушен,
Грядущее не может быть открыто.
Вот этот мир, есть мир, за ним – ничто,
Так мыслит самомнительный, и вот
В моей опять, в моей опять он власти.

Но, что-то есть, о чем иной не слышал.
Что многие не могут познавать,
Хотя они и слышали об этом;
Кто говорит о Нем, уже есть чудо,
Кто слушает о Нем, уж дивен тот:
Его узнать не может малоумный,
В умах Он много раз был возглашен;
Другие же Его не возглашают.
К Нему дороги вовсе не ведут;
Вне рассужденья, редкого Он реже.
Не рассужденьем овладеешь Им,
Тем помыслом, но ты уж овладел Им.
Ты к истине взор сердца прикрепил.
О, если б вопрошающие были
Всегда как ты, как ты, Начикетас!

Невечно, что зовут богатством люди,
И неизменность получить нельзя
Из тех вещей, что в вечной перемене.
Затем-то над невечным я зажгла
Огонь Начикетаса. Ты взглянул
На грань желанья, на опору мира,
На достиженья ритуалов всех,
На доблестный благой первоисточник,
Взглянул на основание всего.
Ото всего ты твердо отказался.
Его с трудом в душе своей лелея,
С Ним в тайне сокровенно сочетаясь,
Его скрывая в сердце, в подземельи,
Чрез деланье верховного слиянья,
Своим умом лишь в Высшем пребывая,
Оставит мудрый радость и печаль.
И с выбором на Нем остановившись,
Взяв тонкое, внедрив закон в себя,
Вполне достойно радуется смертный.
Начикетас, дверь пред тобой открыта.

Начикетас сказал: Строй и нестройность,
Мир сотворенный и внемирный хаос,
Что сделано и что не свершено,
Что прошлое и что еще в грядущем,
Пусть будут эти оба в стороне.
То изъясни, что лишь тебе открыто.
Смерть отвечала: Это цель, к которой
Все знания идут в хвалебных кликах.
Все подвиги об этом говорят,
Все те, что служат Браме, лишь об этом
Мечтают в сокровенности желаний,
Тебе скажу об этом, Это – Ом.
Поистине в том слове дышет Брама,
Поистине – верховное оно.
Поистине, кто слово то поймет,
Чего он хочет, вот, он обладает.
В нем лучшее, что есть; его узнавши,
Богатым дух уходит в Божий дом.
Кто Ом поет, тот не рожден, не смертен;
Откуда, что – слова не для него.
Бессмертный, древний, вечный, нерожденный,
Убей его, он все же не убит.
Когда убийца скажет «Убиваю»,
Когда убитый молвит «Я убит»,
Что говорят, они не знают оба,
Убить не может, быть убитым тоже.
Малей чем малость, больше чем великость.
В святыне сердца Самость существует;
Свободный от желанья Это видит,
И видит – скорбь ушла, велик лишь Сам.
Сидит, и всюду странствует, далеко;
Лежит, и быстро мчится он везде.
Безрадостную радость кто узнает?
Лишь Бог во мне, лишь Самость, лишь я Сам.
Когда узнает мудрый эту Самость;
Меж тем он бестелесен, меж недугов
Велик, распространен, и безболезнен,
И более не знает, что есть скорбь.
Ту Самость не получишь объясненьем,
Умом не схватишь; выслушав не раз.
Все ж не услышишь; лишь кто Ею избран,
Тот от Нее и будет Ей владеть.
Приняв свой должный лик, пред ним предстанет,
Тот, кто еще не бросил злых дяний,
В ком чувства не подвержены проверке,
Чей ум еще не понял мир с собой,
Тот Этого достичь, узнать, не может.
Кто пища неразумья и насилья,
Приправленная Смертью, – как он может
Узнать, где он?

3

Впивая, дважды, плод своих деяний,
Гнездящихся там в сердце, в верхней сфере,
Глядящие на Браму, освещают
Игру теней и света, – пятикратно
Зажженный свет, зажженный и трикратно.
Нетленный мост, тех, жертвующих Браме,
Верховный мост, иной и верный берег.
Тех, кто поток желает перейти.
Огонь Начикетаса, – с нами будь.
Знай Самость как владыку колесницы,
Знай, тело лишь повозка, ум – возница,
И возжи – побуждения твои.
Знай, чувства – кони, и предметы их
Дороги; Самость, чувства, побужденья,
В соединеньи – мудрое слиянье.
Кто жертва неразумья, побужденья
Совсем не подчиняются ему,
Ему его же чувства не подвластны,
Как ртачливые кони от возницы
Бегут.
Когда же человек уму подвластен,
Проверке подчиняет побужденья,
В его руках себя ведут так чувства,
Как под хлыстом цуг добрых лошадей.
Кто жертва неразумья, тот, нечистый,
Непомнящий, забывчивый повторно,
Бежит за целью, цель бежит его,
И никогда достичь ее не может,
И он идет к рожденьям и смертям.
Но кто подвластен разуму, кто помнит,
Кто вечно чист, тот цели достигает,
Ее достигши, больше не рожден.
Раз человек решил, что ум – возница,
Раз твердо держит возжи побуждений,
Он видит цель скитанья своего,
Он входит в дом Того, Кто все объемлет.
За гранью чувств есть тонкие причины
Чувств наших; за пределом их – порывы;
За их пределом – разум; за умом,
За разумом – Великая есть Самость;
За Этим, за Великим – Непочатость,
Несозданность; за этим – Человек;
За Человеком – ничего другого;
Тут – цель, и тут – конечный есть предел.
Он – Самость сокровенная, что в каждом
Сокрыта существе; лишь ясновидцы
Умом его способны тонким видеть.
Разумный чувства погружает в ум;
Ум в разум; разум в Самость; Самость в Мир.
Проснись, восстань, и отыщи великих,
И этих разумение сыщи.
Остер край бритвы, труден для хожденья;
И труден, ясновидцы говорят,
Всем смертным путь нелживый для хожденья.
То, что беззвучно, то, что вне касанья,
Вне формы, истощение, и вкуса,
Безароматно, вечно, без начала
И без конца, уходит за пределы
Великого, устойчиво всегда –
То зная, человек спасен от смерти.
Сказанье слыша о Начикетасе,
Разумный человек, его касаясь,
Растет, и вот велик он в доме Браны.
Кто повторит его, самовоздержный.
В собраний людей благочестивых,
Ту сокровенность высшую, или
Тем помогая, кто в сетях обширных,
Бессмертие он этим исчисляет,
Он этим возвещает о бессмертьи.

4

Кто само-существует, тот пронзает
Вовне способность чувств, и человек
Вовне глядит, а не вовнутрь, на Самость.
От времени до времени, кто мудр,
От смертного желанья ускользает,
От внешнего свои отвлекши взоры,
Он созерцает Самость там внутри.
Глупцы бегут и следуют за внешним;
Споткнувшись, упадают в сеть они,
В обширность сети, распростертой Смертью;
Мудрец, познав бессмертье, достоверность,
Среди вещей неверных ничего
Не ищет здесь.
Тем, чем распознает он цвет и вкус,
Касанья, звуки, запахи, сплетенья,
Он знает этим все, что остается.
И это-то поистине есть То.
Он знает сон и бодрствованье знает,
Что в них, что в этой Самости великой,
Простершейся – как только это видит
Разумный, в нем печали больше нет.
Вкушающий прозрачный мед, он знает
Живую Самость в играх воплощенья,
Властителя того, что было, будет,
И от чего не прячется он больше.
И это-то поистине есть То.
В начале, на волнах пространства был он,
Восстал, из мысли власть свою исторгнув,
Окружным взором мерял мирозданье,
Вступивши в сердце, стал там нерушимо.
И это-то поистине есть То.
Как жизнь он существует, весь из власти,
Из сил, вступивши в сердце, там стоит он.
С созданьями живыми существует.
И это-то поистине есть То.
Всезнающий, в жару огня сокрытый,
Как матерью ребенок, им рожденный,
День изо дня людьми с рассудком зрячим
Лелеемый, людьми, чьи руки знают,
Как чтить огонь, осуществляя жертву.
И это-то поистине есть То.
Там, где закат, причина восхожденья,
То, почему восходит в блеске солнце,
То, от чего все силы происходят;
За грань чего ничто не перейдет.
И это-то поистине есть То.
То, что есть здесь, что истинно есть там;
Там будучи, что истинно есть здесь,
От смерти к смерти здесь внизу проходит,
Усматривая мнимые различья.
Там в Самости, в средине, Человек,
Чуть зримый, ростом малый, но владыка
Прошедшего и будущего он.
Пред ним скрываться истинный не хочет.
И это-то поистине есть То.
Чуть зримый, ростом малый, Человек,
Бездымному огню во всем подобный,
Грядущего и прошлого владыка,
Сегодня, завтра, будет тем же Самым.
И это-то поистине есть То.
Как воды, изливался в ущелье,
Бегут стремниной, мчатся по холмам,
Так тот, кто видит этих вод отдельность,
За видимым явлением бежит.
Как чистая вода, с водою чистой
Смешавшись, станет влагою одной,
Так ты, Начикетас, вливаясь в Самость
Того, кто мудр, узнал, в чем мудрость есть.

5

Есть некий храм одиннадцативратный,
Врата в нем – очи, слух, еще иные,
Владеет нерожденный им, сознанья
Прямого; им владея, человек
Уже не знает более печали.
Свободный от нея, свободен вправду.
И это-то поистине есть То.
Как движущий, живет Он в светлом небе,
Как светлый, между тучек Он сияет,
На алтаре горит Он, как огонь.
Как гость, как знатный гость живет Он в доме;
Живет Он в человеке, в людях, – в них
Он более живет, чем человек;
В эфире пребывает, в ритуалах;
Он те, что порождаются в воде,
И те, что рождены на темной суше,
И те, что порождаются в горах,
И те, что рождены чрез ритуалы,
Великий ритуал сам по себе.
Он вверх уводит верхнее дыханье.
Он нижнее дыханье вниз струит.
Все силы преклоняются с почтеньем
Пред малым, еле видным между них.
От воплощенных душ, еще стесненных
Телесностью, но чувствующих жажду
Повторную – от тела ускользнуть.
Есть нечто, что в скитаньях остается.
И это-то поистине есть То.
Не верхнее дыхание, чем смертный
Живет, и не дыханием он нижним
Живет, но тем, что оба их дает.
Старинную опять тебе я тайну
Скажу, Начикетас, как после смерти
То, что есть Самость, в мире существует.
Идут иные души в материнства,
На лоно, чтобы тело воспринять;
Другие же в недвижность переходят,
Согласно их деяньям, знанью их.
Тот Человек, что бодрствует, когда
Другие спят, свободный от желаний,
Тот истинно есть чист, и он есть Браман,
Бессмертным он правдиво наречен;
В Нем все миры содержатся; помимо
Него, ничто совсем не происходит.
И это-то поистине есть То.
Как пламя, хоть одно, вступая в мир,
Подобно многим ликам, будет в лике.
Так внутренняя Самость мирозданья,
Хотя одна, раз в лике – многолика,
И все ж она – без них, без всех, одна.
Как воздух, хоть один, вступая в мир,
Подобен многим ликам будет в лике,
Так внутренняя Самость мирозданья,
Хотя одна, раз в лике – многолика,
И все ж она – без них, без всех, одна.
Как солнце справедливое, глаз мира.
Глаз всех миров не тронут тьмою пятен,
Увиденных глазами в мире внешнем.
Единая та внутренняя Самость
Всех мирозданий не осквернена
Ничем из болей мира, потому что
Она всегда стоит особняком.
Единственный владыка мирозданья,
Он, внутренний, незримый, Сам, который
Единый лик являет многоликим,
И на Него, внутри себя, взирают
Все мудрые, и вечность благодати
Им надлежит, лишь им, а не другим.
Среди вещей не длящихся, одна
Сознательность разумных вечно длится.
Что смотрят на Него, внутри себя,
И благодать – лишь им, а не другим.
Они об этом мыслят, как о высшем.
Что вне всех слов и истинно есть То.
Не светит солнце там, луна и звезды.
Не светит там, конечно, и огонь.
Когда сияет Он, все Им сияют,
Во всем, что здесь светлеет, свет Его.

6

Есть старое-престарое растенье,
Старинный ствол, что не увидит завтра,
То дерево склоняет ветви вниз.
Ашватта, это – Браман, мысль бессмертья,
Мысль чистоты, в Нем скрыты все миры:
В том древе – все, и ничего помимо.
И это-то поистине есть То,
Все, в чем движенье, из Него исходит,
Вступает в жизнь, дрожит, трепещет, бьется;
Оружье подъятое Оно,
Могучий страх. И кто Его узнает,
Бессмертие касается того,
Огонь горит – Ему лишь повинуясь,
Из страха перед Ним сияет солнце,
Ему покорны – воздух, облака,
И Смерть – все эти пять ему послушны,
Свой для Него они свершают путь,
Коль перед тем, когда отбросишь тело,
Его здесь не узнаешь, ты сочтен
Как тот, кто будет перевоплощенным
Среди миров.
Как в зеркале, так в Самости отдельной;
Как в сновиденьи, так среди теней;
Как в смутной влаге, так и в мире песни;
Как в светотени, так и в мире Брамы.
Тот, кто узнал жизнь чувств, как отделенность,
Узнал восход их и закат отдельный,
Он мудр, и в нем печали больше нет.
За гранью чувств есть разум; за пределом
Ума есть мир мыслительное™ высшей;
За ней еще – Великая есть Самость,
За нею – мир Несозданности высшей;
За этим – настоящий Человек;
Он все объемлет, и Его могучесть
Вне означений. Раз его узнаешь,
Ты волен, смертный, ты вступил в бессмертье.
Не в сфере зренья – лик Его могучий,
Никто Его не видит взором глаз.
Лишь разуму, уму, что правит в сердце,
Открыт Он. И когда Его узнаешь,
Бессмертие касается тебя.
Раз пятичувствие с умом согласно,
И разум не приводит их в волненье,
Зовется высшим это состоянье.
Ухват неробкий чувства, это – йога,
Приходит йога и уходит йога,
В самодозоре светлом человек.
Когда его не схватишь словом, мыслью,
Иль зрелищем, – его определенье
Не в том ли, чтоб сказать о нем; «Он есть»?
Не только «есть», но и «не есть» – в нем оба.
Скажи: «Он есть», – блеснет впервые правда.
Когда прогонишь в сердце все желанья,
Которые гнездятся в нем, тут смертный
Становится бессмертным, – область Брамы.
Когда развяжешь каждый узел сердца.
Тут смертный прикасается бессмертья.
И в этом поученья скрытый смысл.
В одном и том же сердце сто путей
И путь один, добавочный, при этом.
Чрез средоточье головы проходит
Нечетный, одинокий путь из них.
Через него бессмертья достигаешь:
Другие все туда-сюда уводят,
Уходят, чтоб по ним уйти вовне.
Чуть зримый Человек, Сам, сокровенный,
У всех, что здесь рождаются, скрыт в сердце,
Он в сердце у всего, что рождено:
Коль хочешь, извлеки его из тела,
Терпением, как стебель из травы.
Бессмертный, чистый, ты Его узнаешь,
В бессмертии узнаешь, в чистоте.

Так мудрости наученный у Смерти,
Подвижничества правила узнав,
Свободный от пятна, объятый Брамой,
Свободный и от Смерти, отошел
Начикетас. Свободен будет каждый,
Который этот свет в себе вместит.

Сборник «Гимны, песни и замыслы древних» (1908). Раздел «Индия».