«Золотой обруч» К. Бальмонт

1

Красивы блески царственного злата,
Добытого в горах и руслах рек.
В нем силу солнца понял человек,
В нем страсть, любовь, и бой, и гуд набата.

Чтоб клад достать, утроба тьмы разъята,
Оплот гранита жаждущий рассек.
Подземный Вий, из под тяжелых век,
Признал и в краткодневном смелом – брата.

Не говори о золоте слегка.
Колдуют долго солнечные чары
По руслам рек и там, где срывны яры.

Власть перстня обручального крепка.
Всесильны желто-алые пожары.
Изыскан огнь осеннего листка.

2

Изыскан огнь осеннего листка,
Когда, лиясь, внедряются рубины
В белесоватый страх в листве осины
И кровь сквозит в листве березняка.

В персидских шалях липы. Нет цветка
Краснее ягод вызревших калины.
В них бусы вспева пламенной былины.
По ржавым листьям пляска уголька.

Лесная глушь – расплесканное море.
От искры искра, зыбь и цепь огней,
Многорасцветный праздник головней.

Душа ликует в красочном просторе.
Что в дали той, что вовсе далека?
До моря путь – чрез три страны река.

3

До моря путь – чрез три страны река.
Поток весны – через пороги лета,
И осень, пред зимой, в огонь одета.
В тройном запястье тайна глубока.

Бездонный ров. Над ним лежит доска.
Пройди туда, где явь иного света,
Не торопя оправданность обета,
И, выпив радость, знай: нужна тоска.

К нам, в наших днях, должна прийти утрата.
У сердца с правдой мира договор.
Нам осенью поет о нем узор –

Кровавого разорванного плата.
И, эхом к нам идя сквозь гулкий бор,
Волнует зов минувшего «Когда-то».

4

Волнует зов минувшего «Когда-то»,
Кричит «Ау!» пустынею лесной,
И помним мы, как хорошо весной,
Как вся она открыта и богата.

Мы ценим утро только в час заката.
Мы красочною тешимся волной,
Настурций увидав цветочный зной,
Когда осенней грустью сердце сжато.

И благо. Радость в боль обрамлена,
Какие бы мы были не тоскуя?
Мы недостойны были б поцелуя.

Привет тебе – в час осени – весна.
Как камень, в воду брошенный со ската,
Люблю в весне разливы аромата.

5

Люблю в весне разливы аромата,
Веселая, она не хочет тьмы,
Секирой льдяной сшибла рог с зимы,
Поет, хоть от сугробов даль горбата.

И рухнула – из льда и снега хата,
Просыпан снег последний из сумы,
Ручьи бегут на праздник кутерьмы,
И рой сорок стрекочет воровато.

От всей земли, из каждого куска,
Дыханье разогретой жадной хоти.
Путь к радости – на каждом повороте.

С Егорья доходи до семика.
В русальных торжествах святыня плоти.
Весна, как степь, светла и широка.

6

Весна, как степь, светла и широка.
Всегда, веснуя, дух наш весь веселье.
Весна – от солнца данное нам зелье.
Весна равняет с богом червяка.

Ко взору взор, к руке идет рука.
В веснянке – хмель, в весеннике – похмелье.
Кто полюбил, тот принял ожерелье,
Где жемчуг – солнцелунные века.

О, стебель мая с завязью июня,
С июльской чашей мака! Жаркий сказ.
Весна и лето, как люблю я вас.

Но мил мне также лет бесшумный луня.
Весна, как вспышка вещих снов, ярка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.

7

Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Хотя б царем, безоблачно, беспечно,
Жить на земле я не хотел бы вечно.
На всем, что здесь, я вижу знак: «Пока».

Всегда ли мне смотреть из уголка?
Когда вверху, мостообразно, млечно,
Звездится Путь, он манит бесконечно
Туда, откуда наша глубь мелка.

Есть бег, есть взлет к иной лучистой цели,
Светлей того, что здесь светлей всего.
И тщетно ль наши свечи здесь горели?

Есть лучшее, и я найду его.
В часах, чья власть когтиста и рогата,
Что лиц милей, ушедших без возврата?

8

Что лиц милей, ушедших без возврата?
Мы были вместе. Память их жива.
Я помню каждый взгляд и все слова.
Они слышней громового раската.

Как запахом – раздавленная мята
Сильней, чем вся окрестная трава,
Так слышен некий голос божества
В том, что любил, в твоем, что смертью смято.

Насмешкой был бы мир, все было б зря,
Когда бы жизнь сменялась пустотою.
Не на песке мою часовню строю, –

О правде воскресенья говоря.
И год, скруглившись, слушает со мною,
Как звонок светлый воздух сентября.

9

Как звонок светлый воздух сентября.
Благословеньем синего амвона
Какая тишь нисходит с небосклона,
В сознанье светят свечи алтаря.

Творец любил, творение творя.
Земля – неисчерпаемое лоно.
В селе, вдали, поплыли волны звона,
В душе поют бездонные моря.

Шуршанье листьев – музыка живая.
Спадает лист зажженный за листом,
Вещанье тихим шелестом свевая:

Разрушен дом, – в три дня восстанет дом.
И тонкий, как укол тончайшей спицы,
Хрустален свист мелькающей синицы.

10

Хрустален свист мелькающей синицы.
Он говорит, что, если мир лучист,
Он скоро будет хрупок, бел и льдист.
Ловите миг цветущей огневицы.

По зову этой милой птицы,
На ветке каждый яхонтовый лист,
Впивая луч, трепещет, пламенист.
И падают цветные вереницы.

Отдохновенье – мудрость бытия.
Но жизнь жива под мертвыми листами,
И пахнет крепким запахом, груздями.

Растет их головастая семья.
Богатство до весенней нам денницы.
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.

11

В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.
В сарае столько сена, посмотри,
Что до весенней хватит нам зари,
Когда у ней раскроются ресницы.

Не покладали рук жнецы и жницы,
Точили косу звонко косари.
Земля богата. Хочешь, так бери.
И мед есть в ней, и воск есть для божницы.

И оттого, что там трудились мы,
Что сосчитали труд наш закромами,
Приятно нам пришествие зимы.

Нас тешит журавлиный крик над нами.
Желанен, как земная нам заря,
Весь лес, – в рубинах, в меде янтаря.

12

Весь лес – в рубинах, в меде янтаря,
В расцветностях, которых не измерим, –
Нам выстроил, пред смертью года, терем,
Всю пышность в час прощания даря.

Не льстись своей клюкой поводыря.
Живи лишь вровень с древом, с птицей, с зверем.
В людское наше мы чрезмерно верим,
Напрасно мир и смысл его коря.

Тяжелый жернов знает путь вращенья,
Он должен свой умол перемолоть.
И в куколке, до мига воплощенья,

Всю зиму мотылек лелеет плоть.
Не сетуй же, что белою зарницей
Уж скоро глянет иней бледнолицый.

13

Уж скоро глянет иней бледнолицый.
Из мглы болот всползет седой туман,
Стремясь от нас к теплу далеких стран.
Чу, журавли подвижною станицей.

Взревет метель забытой львами львицей,
Застынет облак белых караван.
Весь мир, как Ледовитый океан,
Раскинется безмерною гробницей.

Но в час, как с вихрем бьется снег в окно,
Как хорошо в тиши нагретой, дома,
Припоминать все бывшее давно.

Крутить мечту дорогой кругоема.
И ярки звезды в ночи декабря.
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.

14

Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.
Не утаил себя, как раб лукавый, –
Лелея луч внутри светящей славы,
Постиг, что спор с творцом пустая пря.

Какое счастье – расточать, беря
Из житницы, где звери, птицы, травы,
И в миг свой – боль, и в час свой – все забавы.
В деснице быть Верховного Царя.

Лишь сам себе ты облик супостата,
Когда своею краткой волей в бой
Вступить ты хочешь с Волей мировой.

Твоя хоругвь до солнца в высь подъята,
Когда ты явишь цвет цветка собой,
В красивых блесках царственного злата.

15

Красивы блески царственного злата,
Изыскан огнь осеннего листка.
До моря путь – чрез три страны река.
Волнует зов минувшего «Когда-то».

Люблю в весне разливы аромата,
Весна, как степь, светла и широка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Что лиц милей, ушедших без возврата?

Как звонок светлый воздух сентября.
Хрустален свист мелькающей синицы.
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.

Весь лес – в рубинах, в меде янтаря.
Уж скоро глянет иней бледнолицый.
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.

Сборник «Моё – ей» (1923).