«Сны» Ф. Тютчев

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами…
Настанет ночь – и звучными волнами
     Стихия бьет о берег свой.

То глас ее: он нудит нас и просит…
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
     В неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, –
И мы плывем, пылающею бездной
     Со всех сторон окружены.

1829 г.

Анализ стихотворения Тютчева «Сны»

Сакральный смысл тютчевской ночи проявляется в устремлениях «очарованной души». Она тонко чувствует «сладкий трепет» природы, освободившейся от дневного шума, и жаждет оказаться среди звезд, подобных «живым очам». Однако картины ночного пейзажа амбивалентны: под «покровом златотканым» светлого дня кроется бездна со «страхами и мглами». С наступлением поры темноты и «всемирного молчанья» уходят преграды, стоящие между родом человеческим и пугающей бездонностью сферы непостижимого.

Известный поэтический текст 1829 г. открывается сравнением, оперирующим грандиозными масштабами. При помощи тропа автор декларирует планетарный характер сновидений, охвативших земных обитателей. Развивая тему, поэт опирается на категории водной стихии: в окончании первого катрена возникает акустический образ «звучных волн». Последний допускает двойственную трактовку, поскольку одновременно связан и с логически оправданной океанской темой, и с символическим зовом к первоистокам, возникающим в людских «радужных снах».

Центральный и заключительный эпизоды объединяет тема ирреального путешествия по воде, явившаяся как продолжение мотива сна. Откликнувшись на призыв, лирическое «мы» погружается в «волшебный челн» и вверяет себя мощной силе «темных волн».

Что видит общество, совершающее странную прогулку? Прежде всего бескрайний «небесный свод», грандиозное великолепие которого подчеркнуто метафорой «слава звездная». Чтобы усилить эффект и создать поистине фантасмагорический пейзаж, поэт удваивает звездную громаду, отражая ее в воде. Художественное пространство, организованное по принципу умножения, именуется «пылающей бездной». Она подступает к лирическому «мы» со всех сторон, и постепенно восхищение уступает страху перед масштабным явлением, а также ощущению трагизма человеческой судьбы.

В концовке проявляется еще одна особенность образного строя: если главенствующей стихией двух первых катренов является вода, то в финальной части ее теснит огонь. Оригинальный и парадоксальный образ лодки, скользящей по горящим волнам, поддерживается средствами звукописи с опорой на сочетание «пл».

Знаковая для тютчевской поэтики категория бездны не всегда сопровождается устрашающим ореолом. Она может символизировать вечное успокоение для «беспомощного дитяти» природы, как в произведении «От жизни той, что бушевала здесь…»