«В Смоленске» А. Твардовский

I

Два только года – или двести
Жестоких нищих лет прошло,
Но то, что есть на этом месте, –
Ни город это, ни село.

Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой;

Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребет по жести
Войной оборванная жесть.

И на проспекте иль проселке,
Что меж руин пролег, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой.

Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров…
Два только года. Жизнь с начала –
С огня, с воды, с охапки дров.

II

Какой-то немец в этом доме
Сушил над печкою носки,
Трубу железную в проломе
Стены устроив мастерски.

Уютом дельным жизнь-времянку
Он оснастил, как только мог:
Где гвоздь, где ящик, где жестянку
Служить заставив некий срок.

И в разоренном доме этом
Определившись на постой,
Он жил в тепле, и спал раздетым,
И мылся летнею водой…

Пускай не он сгубил мой город,
Другой, что вместе убежал, –
Мне жалко воздуха, которым
Он год иль месяц здесь дышал.

Мне жаль тепла, угла и крова,
Дневного света жаль в дому,
Всего, что, может быть, здорово
Иль было радостно ему.

Мне каждой жаль тропы и стежки,
Где проходил он по земле,
Заката, что при нем в окошке
Играл вот так же на стекле.

Мне жалко запаха лесного
Дровец, наколотых в снегу,
Всего, чего я вспомнить снова,
Не вспомнив немца, не могу.

Всего, что сердцу с детства свято,
Что сердцу грезилось светло
И что отныне, без возврата,
Утратой на сердце легло.

1943 г.

Анализ стихотворения Твардовского «В Смоленске»

Сцены из жизни разрушенного города, представленные в произведении 1943 г., имеют автобиографическую основу. Поэт находился в составе частей, освобождавших родную Смоленщину. Последствия оккупации и ожесточенных боев отражены в воспоминаниях военкора Твардовского: разгромленное, охваченное пожаром место почти ничем не напоминало древний город на Днепре.

Катастрофичность перемен передается путем гиперболизации художественного времени: в зачине два года оккупации приравниваются к двумстам, прожитым в нищете и страданиях.

Характеристика городского пространства начинается с описания через отрицание. Для области, которая не похожа ни на городскую, ни на сельскую местность, лучше всего подходит наименование «пустырь» – заброшенный и захламленный уголок, наводящий тоску на случайных прохожих. Пейзажную зарисовку определяют две доминанты: ветер, поднимающий в воздух пыль и золу, да неумолчный скрежет листового железа с поврежденных крыш. Для описания неприятного лязгающего звука, символизирующего неблагополучие и бедствия, поэт прибегает к комплексу однородных сказуемых.

В пустынном постапокалиптическом пространстве возникают фигуры людей: это беженцы, весь нехитрый скарб которых умещается в самодельных повозках. Колеса едут по «древней мостовой», когда-то составлявшей часть проспекта или проселка. Поддерживая мотив неузнавания, автор намеренно не уточняет координаты художественного пространства. Эту функцию выполняет топоним, вошедший в заглавие текста.

Внимательный герой замечает, что выжившие вынуждены ютиться в подвалах и таскать воду из колодцев. На этот вывод наблюдателя наводят атрибуты трудного быта: дымок из низкой форточки и тропинка, протоптанная к оврагу. Существование местных жителей сводится к ежедневной борьбе за самое необходимое – таково резюме, заключающее первую часть.

Исследуя развалины очередного дома, лирический субъект находит уголок, со знанием дела обустроенный каким-то гитлеровцем. Захватчик постарался придать собственной «жизни-времянке» комфорт, и этот «дельный» уют оккупанта, контрастирующий с бедствиями местного населения, особенно возмущает героя-наблюдателя.

Презрение и неприязнь к врагу, посягнувшему на святую отеческую землю, порождают мотив утраты, усиливающийся в финальных строфах. Он организован при помощи лексической анафоры «жаль». Присутствие захватчика оскорбительно: он недостоин дышать здешним воздухом, чувствовать тепло солнечного света, любоваться лучами заката.

Автор: Александр Твардовский