«Вкушающие лотос» К. Бальмонт

«Смелей!» воскликнул он. «Вон там, в туманной дали,
Причалим мы к земле». Чуть пенилась вода.
И в сумерки они к чужой стране пристали,
Где сумеречный час как будто был всегда.
В тревожно-чутких снах дышала гладь морская,
Вздымался круг луны над сумраком долин.
И точно бледный дым, поток, с высот сбегая,
Как будто замедлял свой путь, изнемогая,
И падал по скалам, и медлил меж теснин.

О, тихий край ручьев! Как бледный дым, иные
Скользили медленно по зелени лугов,
Иные падали сквозь тени кружевные,
Роняя дремлющий и пенистый покров.
Огнистая река струила волны в море
Из глубины страны; а между облаков,
Три мертвые горы, в серебряном уборе,
Хранили след зари, и сосны на просторе
Виденьями росли, среди немых снегов.

На Западе Закат, навек завороженный,
Горя, не погасал; и сквозь провалы гор
Виднелась глубь страны, песками окаймленной,
Леса из пышных пальм сплеталися в узор,
Долины и луга, в сверканьи бледной влаги,
Страна, где перемен как будто нет и нет.
И, бледнолицые, как тени древней саги,
Толпой у корабля сошлися Лотофаги,
В их взорах трепетал вечерний скорбный свет.

Душистые плоды волшебного растенья
Они давали всем, как призраки глядя,
И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,
Как ропот волн стихал, далеко уходя;
Сердца, в сознании всех, как струны трепетали,
И, если кто из нас друг с другом говорил,
Невнятные слова для слуха пропадали,
Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,
Как будто приходя из сумрака могил.

И каждый, хоть не спал, но был в дремоте странной,
Меж солнцем и луной, на взморье, у зыбей,
И каждый видел сон о Родине туманной,
О детях, о жене, любви, – но все скучней
Казался вид весла, все большей тьмой объята
Казалась пена волн, впивающая свет,
И вот один сказал: «Нам больше нет возврата!»
И вдруг запели все: «Скитались мы когда-то.
Наш край родной далек! Для нас возврата нет!»

1

Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,
‎      Чем лепестки отцветших роз,
Нежнее, чем роса, когда она блистает,
‎      Роняя слезы на утес;
Нежней, чем падает на землю свет зарницы,
‎      Когда за морем спит гроза,
Нежней, чем падают усталые ресницы
‎      На утомленные глаза;
Есть музыка, чей вздох как сладкая дремота,
‎      Что сходит с неба в тихий час,
Есть мшистая постель, где крепко спит забота
‎      И где никто не будит нас;
Там дышит гладь реки в согретом полумраке,
‎      Цветы баюкает волна,
И с выступов глядя, к земле склонились маки,
‎      В объятьях нежащего сна.

2

Зачем душа болит, чужда отдохновенья,
‎      Неразлучимая с тоской,
Меж тем как для всего нисходит миг забвенья,
‎      Всему даруется покой?
Зачем одни лишь мы в пучине горя тонем,
‎      Одни лишь мы, венец всего,
Из тьмы идя во тьму, зачем так скорбно стонем,
‎      В терзаньи сердца своего?
И вечно и всегда трепещут наши крылья,
      И нет скитаниям конца,
И дух целебных снов не сгонит тень усилья
‎      С печально-бледного лица?
И чужды нам слова чуть слышного завета: –
‎      «В одном покое торжество».
Зачем же только мы томимся без привета,
‎      Одни лишь мы, венец всего?

3

Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит,
‎      Из почки вышел нежный лист,
И ветер, проносясь, едва его колышет,
‎      И он прозрачен и душист.
Под солнцем он горит игрою позолоты,
‎      Росой мерцает под луной,
Желтеет, падает, не ведая заботы,
‎      И спит, объятый тишиной.
Вон там, согрет огнем любви, тепла и света,
‎      Растет медовый сочный плод,
Созреет, и с концом зиждительного лета
‎      На землю мирно упадет.
Всему есть мера дней; взлелеянный весною,
‎      Цветок не ведает труда,
Он вянет, он цветет, с землей своей родною
‎      Не разлучаясь никогда.

4

Враждебен небосвод, холодный, темно-синий,
‎      Над темно-синею волной,
И смерть предел всего, и мы идем пустыней,
‎      Живя тревогою земной.
Что может длиться здесь? Едва пройдет мгновенье,
‎      Умолкнут бледные уста.
Оставьте нас одних в тиши отдохновенья,
‎      Земля для нас навек пуста.
Мы лишены всего. – Нам ничего не надо.
‎      Все тонет в сумрачном Былом.
Оставьте нас одних. Какая нам отрада –
‎      Вести борьбу с упорным злом?
Что нужды восходить, в стремленьи бесконечном,
‎      По восходящей ввысь волне?
Все дышит, чтоб иметь удел в покое вечном,
‎      Все умирает в тишине.
Все падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,
‎      Как чуть плеснувшая волна.
О, дайте нам покой, хоть черный, хоть могильный,
‎      О, дайте смерти или сна.

5

Глаза полузакрыв, как сладко слушать шепот
‎      Едва звенящего ручья,
И в вечном полусне внимать невнятный ропот
‎      Изжитой сказки бытия.
И грезить, и дремать, и грезить в неге сонной,
‎      Как тот янтарный мягкий свет,
Что медлит в высоте над миррой благовонной
‎      Как будто много-много лет.
Отдавшись ласковой и сладостной печали,
‎      Вкушая Лотос день за днем,
Следить, как ластится волна в лазурной дали,
‎      Курчавясь пеной и огнем.
И видеть в памяти утраченные лица,
‎      Как сон, как образ неживой,
Навек поблекшие, как стертая гробница,
‎      Полузаросшая травой.

6

Нам память дорога о нашей брачной жизни,
‎      О нежной ласке наших жен;
Но все меняется, и наш очаг в отчизне
‎      Холодным прахом занесен.
Там есть наследники; и наши взоры странны;
‎      Мы потревожили бы всех,
Как привидения, мы не были б желанны
‎      Среди пиров, где дышит смех.
Быть может, мы едва живем в мечте народа,
‎      И вся Троянская война,
Все громкие дела теперь лишь гимн рапсода,
‎      Времен ушедших старина.
Там смута, может быть; но, если безрассудно
‎      Забыл народ завет веков,
Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно
‎      Всегда взыскательных богов.
Другая смута есть, что хуже смерти черной, –
‎      Тоска пред новою борьбой;
До старости седой – борьбу и труд упорный
      Везде встречать перед собой, –
Мучение для тех, в чьих помыслах туманно,
‎      Кто видел вечную беду,
Чей взор полуослеп, взирая неустанно
‎      На путеводную звезду.

7

Но здесь, где амарант и моли пышным цветом
‎      Везде раскинулись кругом,
Где дышат небеса лазурью и приветом
‎      И веют легким ветерком,
Где искристый поток напевом колыбельным
‎      Звенит, с пурпурных гор скользя,
Как сладко здесь вкушать в покое беспредельном
‎      Восторг, что выразить нельзя.
Как нежны голоса, зовущие оттуда,
‎      Где шлет скала привет скале,
Как нежен цвет воды с окраской изумруда,
‎      Как мягко льнет акант к земле,
Как сладко здесь дремать, покоясь под сосною,
‎      И видеть, как простор морей
Уходит без конца широкой пеленою,
‎      Играя светом янтарей.

8

Здесь Лотос чуть дрожит при каждом повороте,
‎      Здесь Лотос блещет меж камней,
И ветер целый день, в пленительной дремоте,
‎      Поет нежней и все нежней.
И впадины пещер, и сонные долины
‎      Покрыты пылью золотой.
О, долго плыли мы, и волны-исполины
‎      Грозили каждый миг бедой, –
Мы ведали труды, опасности, измену,
      Когда средь стонущих громад
Чудовища морей выбрасывали пену,
‎      Как многошумный водопад.
Клянемтесь же, друзья, изгнав из душ тревоги,
‎      Пребыть в прозрачной полумгле,
Покоясь на холмах, бесстрастные, как боги,
‎      Без темной думы о земле.
Там где-то далеко под ними свищут стрелы,
‎      Пред ними нектар золотой,
Вкруг них везде горят лучистые пределы,
      И тучки рдеют чередой.
С высот они глядят и видят возмущенье,
‎      Толпу в мучительной борьбе,
Пожары городов, чуму, землетрясенье,
‎      И руки, сжатые в мольбе.
Но в песне горестной им слышен строй напева
‎      Иной, что горести лишен,
Как сказка, полная рыдания и гнева,
‎      Но только сказка, только сон.
Людьми воспетые, они с высот взирают,
      Как люди бьются на земле,
Как жатву скудную с полей они сбирают
‎      И после тонут в смертной мгле.
Иные, говорят, для горечи бессменной
‎      Нисходят в грозный черный ад,
Иные держат путь в Элизиум блаженный
‎      И там на златооках спят.
О, лучше, лучше спать, чем плыть во тьме безбрежной,
‎      И снова плыть для новых бед.
Покойтесь же, друзья, в отраде безмятежной,
‎      Пред нами странствий больше нет.

Сборник «Из мировой поэзии» (1921). Раздел «Альфред Теннисон».
Перевод из Альфреда Теннисона. Название в оригинале: «The Lotos-Eaters».