«Мне в сумерки ты всё – пансионеркою…» Б. Пастернак
* * * Мне в сумерки ты все – пансионеркою,
Все – школьницей. Зима. Закат лесничим
В лесу часов. Лежу и жду, чтоб смерклося,
И вот – айда! Аукаемся, кличем.
А ночь, а ночь! Да это ж ад, дом ужасов!
Проведай ты, тебя б сюда пригнало!
Она – твой шаг, твой брак, твое замужество,
И тяжелей дознаний трибунала.
Ты помнишь жизнь? Ты помнишь, стаей горлинок
Летели хлопья грудью против гула.
Их вихрь крутил, кутя, валясь прожорливо
С лотков на снег, их до панелей гнуло!
Перебегала ты! Ведь он подсовывал
Ковром под нас салазки и кристаллы!
Ведь жизнь, как кровь, до облака пунцового
Пожаром вьюги озарясь, хлестала!
Движенье помнишь? Помнишь время? Лавочниц?
Палатки? Давку? За разменом денег
Холодных, звонких, – помнишь, помнишь давешних
Колоколов предпраздничных гуденье?
Увы, любовь! Да, это надо высказать!
Чем заменить тебя? Жирами? Бромом?
Как конский глаз, с подушек, жаркий, искоса
Гляжу, страшась бессонницы огромной.
Мне в сумерки ты будто все с экзамена,
Все – с выпуска. Чижи, мигрень, учебник.
Но по ночам! Как просят пить, как пламенны
Глаза капсюль и пузырьков лечебных!
1919 г.
Анализ стихотворения Пастернака «Мне в сумерки ты все – пансионеркою…»
Разновидность вечного сюжета о несчастливой любви, осложненная оригинальной образностью и богатым литературным подтекстом, объединяет шесть циклов, созданных автором в рамках поэтической книги «Темы и вариации». На своеобразной границе между двумя кульминационными фрагментами, «Болезнью» и «Разрывом», находится анализируемый текст, датированный 1919 г. Он завершает сложную картину, сложившуюся в сознании заболевшего героя, и предваряет появление эпизодов из лирического дневника, посвященных свершившемуся расставанию.
Художественное пространство произведения четко разделяется на два плана, отражающих настоящий момент и прошлое героя. В первом случае лирическая ситуация не отличается динамичностью. Субъект речи нездоров и находится в постели. Он наблюдают, как короткие зимние сумерки сменяются темнотой.
«Лежу и жду», – так формулирует свою позицию герой. Лаконичная фраза определяет направление приоритетного вектора внимания: лирическое «я» погружается в воспоминания о первых встречах с возлюбленной. В памяти возникает образ юной героини – школьницы, выпускницы пансиона.
План, воссоздающий художественное пространство минувшего, получает знаковое наименование «жизнь». Он вполне оправдывает свое название: разрозненные эпизоды зимних уличных сценок выхватывают отдельные детали, которые складываются в пеструю картину предпраздничного оживления. Вихри снега, зимние забавы, ярмарочная суета – вызывая в памяти приметы былого, субъект речи настойчиво апеллирует к адресату. Эмоциональный накал, порожденный обращением к прошлому, выливается в серии риторических конструкций.
Когда наваждение проходит, герой вновь оказывается в безнадежном настоящем. Одинокий, покинутый и встревоженный, он окружен «адом» ночи – временем, когда особенно одолевают мучительные мысли и «бессонница огромная». В эпизоде возникает знаменитое упоминание о конском глазе. На основе синекдохи создается автопортрет несчастного влюбленного, физическое недомогание которого усугубляет любовная горячка.
Начало финального катрена возвращает внимание читателя к мотиву детства, замыкая композиционное кольцо. В завершающем эпизоде окончательно оформляется ключевая антитеза. В сознании героя сумерки ассоциируются с щемящими впечатлениями о былом счастье и с приятным, хоть и воображаемым свиданием. Ночное время отождествляется с безрадостным настоящим, которое определено изменой милой, тяжелым течением болезни, физической и эмоциональной жаждой.
Автор: Борис Пастернак