«Мучительный дар» В. Брюсов

И ношусь, крылатый вздох,
Меж землей и небесами.
Е. Баратынский

Мучительный дар даровали мне боги,
Поставив меня на таинственной грани.
И вот я блуждаю в безумной тревоге,
И вот я томлюсь от больных ожиданий.

Нездешнего мира мне слышатся звуки,
Шаги эвменид и пророчества ламий…
Но тщетно с мольбой простираю я руки,
Невидимо стены стоят между нами.

Земля мне чужда, небеса недоступны,
Мечты навсегда, навсегда невозможны.
Мои упованья пред небом преступны,
Мои вдохновенья пред небом ничтожны!

25 октября 1895 г.
Сборник «Me eum esse», цикл «Новые заветы».

Анализ стихотворения Брюсова «Мучительный дар»

С самого детства Валерий Брюсов связывал свою жизнь с литературой, считая, что обладает настоящим талантом. Это мнение разделяли и близкие юного поэта, поэтому свой первый сборник стихов Брюсов назвал «Шедевры», естественно, что это вызвало целый шквал критики со стороны не только собратьев по перу, но и среди литературоведов. Однако Брюсов был настолько убежден в собственной гениальности, что попросту проигнорировал все выпады в свой адрес, посчитав их необоснованными.

Практически сразу же после выхода в свет дебютного поэтического сборника в 1895 году Брюсов написал стихотворение под названием «Мучительный дар», в котором попытался выразить все то, что испытывает молодой поэт в начале своего творческого пути. Осознавая, что судьба наделила его не только любовью литературы, но и тягой к стихосложению, автор отмечает, что боги поставили его «на таинственной грани», заставив сделать свой выбор. К нему Брюсов пока еще не готов, хотя мечтает о том, чтобы стать поэтом. Но при этом он прекрасно понимает, что на публикации стихов никогда не заработает себе на пропитание. В деньгах у начинающего поэта действительно возникла острая необходимость, так как его отец за несколько лет сумел спустить все семейное состояние на лошадиных бегах. Однако Брюсов его не осуждает, а, наоборот, поддерживает, считая, что каждый человек вправе получать от жизни удовольствие.

Самому же поэту об этом пока приходится лишь мечтать, он не может отказаться от учебы в университете и своего социального статуса ради поэзии. Но и заставить себя не писать стихи автор тоже не в состоянии. Поэтому он признается, что томится «от больных ожиданий», находясь при этом словно бы в двух мирах одновременно.

Первый из них наполнен тайной веков, и Брюсов отчетливо слышит «шаги эвменид и пророчества ламий». Однако между ним и миром его грез стоит непреодолимая стена, разрушить которую можно лишь в том случае, если отказаться от реального мира, приземленного, лишенного поэтической красоты и благородства. Поэтому Брюсов чувствует себя совершенно несчастным человеком, отмечая: «Земля мне чужда, небеса недоступны». Соединить два этих мира, таких разных и противоречивых, не в его власти. При этом поэт понимает, что его мечты кажутся простым обывателям преступными, так как в них нет ничего приземленного и привычного. В то же время автор считает, что его «вдохновенья пред небом ничтожны», и у него не хватит сил на то, чтобы отказаться от материального благополучия ради поэзии.