«Конец прекрасной эпохи» И. Бродский

Потому что искусство поэзии требует слов,
я – один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, –
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф – победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, –
это чувство забыл я.

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест – белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей –
деревянные грелки.

Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.

Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут –
тут конец перспективы.

То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор – не кричать же слугу –
да чешу котофея…

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем – все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.

Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.

Зоркость этих времен – это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить – динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.

Декабрь 1969 г.

Анализ стихотворения

Если нет иного способа выговориться и быть услышанным, то одно стихотворение может стать настоящей исповедью, а тривиальнейший сюжет – зашифрованным посланием, которое расскажет людям, что творится на душе у поэта. Именно такой отдушиной стал «Конец прекрасной эпохи» для Иосифа Александровича Бродского (1940–1996). В нём поэт спрятал столько намёков, что за одно прочтение не всегда удаётся распознать их все. Но мы всё же предпримем такую попытку.

Сюжет произведения, как было указано выше, очень прост – лирический герой, от лица которого выступает сам Иосиф Александрович, выходит из дома, чтобы купить газету. По дороге в киоск он бросает взгляд на улицу, затем возвращается в квартиру и читает новости. Однако эта короткая прогулка наполнена настолько глубокими наблюдениями, размышлениями и выводами, что читатель не устанет удивляться.

Вот, например, первая же фраза:

Потому что искусство поэзии требует слов,
я – один из глухих … послов
второсортной державы…

В ней скрыта горечь от того, что с 1963 года Бродского преследовали, судили, не печатали, не давали выговориться. Не мог поэт и узнать, как его принимают, что очень важно для творческого человека, потому он называет себя глухим. «Посол второсортной державы» – ироничный алогизм, содержащий намёк на еврейское происхождение Иосифа Александровича.

Одного внимательного взгляда достаточно поэту, чтобы охарактеризовать страну, в которой он живёт. Для изображения этого печального места он использует мрачные эпитеты: «воробьиные кофты», «пуританские нравы», «деревянные грелки». Автор указывает, что здесь люди живут в суровости, привыкли к молчанию, а человеческое счастье определяется объёмами валового продукта и выработки металла:

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом…

Читатель может заметить здесь острую анафору, которая уравнивает идею об эмиграции и раздумья о самоубийстве. И все эти тяжёлые мысли зашифрованы в искусных метафорах: в «пятёрке шестых … частей» мы слышим отзвук гордого лозунга о величии Советского Союза как одной шестой всей суши. В выражении «отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек» угадывается поговорка о дитя, выплеснутом с грязной водой. Это аллюзия на советскую идеологию, которая игнорирует суть и концентрируется на мелочах.

Таких метафор и аллюзий ещё много в тексте произведения. Важно отметить, что помимо колоссального смыслового наполнения, «Конец прекрасной эпохи» отличается элегантностью композиции. Каждая строфа имеет выверенную структуру aabccb и написана уверенным амфибрахием. Благодаря своей правильной ритмичности и пронзительным образам оно достигает потаённых глубин души и заставляет читателя задуматься над представленными в строках идеями.

Автор: Иосиф Бродский