«Февральский дневник» О. Берггольц
1Был день как день. Ко мне пришла подруга, не плача, рассказала, что вчера единственного схоронила друга, и мы молчали с нею до утра. Какие ж я могла найти слова, я тоже – ленинградская вдова. Мы съели хлеб, что был отложен на день, в один платок закутались вдвоём, и тихо-тихо стало в Ленинграде. Один, стуча, трудился метроном… И стыли ноги, и томилась свечка. Вокруг её слепого огонька образовалось лунное колечко, похожее на радугу слегка. Когда немного посветлело небо, мы вместе вышли за водой и хлебом и услыхали дальней канонады рыдающий, тяжёлый, мерный гул: то Армия рвала кольцо блокады, вела огонь по нашему врагу.2А город был в дремучий убран иней. Уездные сугробы, тишина… Не отыскать в снегах трамвайных линий, одних полозьев жалоба слышна. Скрипят, скрипят по Невскому полозья. На детских санках, узеньких, смешных, в кастрюльках воду голубую возят, дрова и скарб, умерших и больных… Так с декабря кочуют горожане за много вёрст, в густой туманной мгле, в глуши слепых, обледеневших зданий отыскивая угол потеплей. Вот женщина ведёт куда-то мужа. Седая полумаска на лице, в руках бидончик – это суп на ужин. Свистят снаряды, свирепеет стужа… «Товарищи, мы в огненном кольце». А девушка с лицом заиндевелым, упрямо стиснув почерневший рот, завёрнутое в одеяло тело на Охтинское кладбище везёт. Везёт, качаясь, – к вечеру добраться б… Глаза бесстрастно смотрят в темноту. Скинь шапку, гражданин! Провозят ленинградца, погибшего на боевом посту. Скрипят полозья в городе, скрипят… Как многих нам уже недосчитаться! Но мы не плачем: правду говорят, что слёзы вымерзли у ленинградцев. Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало. Нам ненависть заплакать не даёт. Нам ненависть залогом жизни стала: объединяет, греет и ведёт. О том, чтоб не прощала, не щадила, чтоб мстила, мстила, мстила, как могу, ко мне взывает братская могила на Охтинском, на правом берегу.3Как мы в ту ночь молчали, как молчали… Но я должна, мне надо говорить с тобой, сестра по гневу и печали: прозрачны мысли и душа горит. Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья. Но мы в конце тернистого пути и знаем – близок день освобожденья. Наверно, будет грозный этот день давно забытой радостью отмечен: наверное, огонь дадут везде, во все дома дадут, на целый вечер. Двойною жизнью мы сейчас живём: в кольце, во мраке, в голоде, в печали мы дышим завтрашним, свободным, щедрым днём, мы этот день уже завоевали.4Враги ломились в город наш свободный, – крошились камни городских ворот… Но вышел на проспект Международный вооружённый трудовой народ. Он шёл с бессмертным возгласом в груди: «Умрём, но Красный Питер не сдадим!..» Красногвардейцы, вспомнив о былом, формировали новые отряды, и собирал бутылки каждый дом и собственную строил баррикаду. И вот за это долгими ночами пытал нас враг железом и огнём… «Ты сдашься, струсишь, – бомбы нам кричали, – забьёшься в землю, упадёшь ничком. Дрожа, запросят плена, как пощады, не только люди – камни Ленинграда!» Но мы стояли на высоких крышах с закинутою к небу головой, не покидали хрупких наших вышек, лопату сжав немеющей рукой. …Настанет день, и, радуясь, спеша, ещё печальных не убрав развалин, мы будем так наш город украшать, как люди никогда не украшали. И вот тогда на самом стройном зданье, лицом к восходу солнца самого, поставим мраморное изваянье простого труженика ПВО. Пускай стоит, всегда зарёй объятый, так, как стоял, держа неравный бой: с закинутою к небу головой, с единственным оружием – лопатой.5О древнее орудие земное, лопата, верная сестра земли! Какой мы путь немыслимый с тобою от баррикад до кладбища прошли! Мне и самой порою не понять всего, что выдержали мы с тобою… Пройдя сквозь пытки страха и огня, мы выдержали испытанье боем. И каждый, защищавший Ленинград, вложивший руку в пламенные раны, не просто горожанин, а солдат, по мужеству подобный ветерану. Но тот, кто не жил с нами, – не поверит, что в сотни раз почётней и трудней в блокаде, в окруженье палачей не превратиться в оборотня, в зверя…. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
6Я никогда героем не была, не жаждала ни славы, ни награды. Дыша одним дыханьем с Ленинградом, я не геройствовала, а жила. И не хвалюсь я тем, что в дни блокады не изменяла радости земной, что, как роса, сияла эта радость, угрюмо озаренная войной. И если чем-нибудь могу гордиться, то, как и все друзья мои вокруг, горжусь, что до сих пор могу трудиться, не складывая ослабевших рук. Горжусь, что в эти дни, как никогда, мы знали вдохновение труда. В грязи, во мраке, в голоде, в печали, где смерть, как тень, тащилась по пятам, такими мы счастливыми бывали, такой свободой бурною дышали, что внуки позавидовали б нам. О да, мы счастье страшное открыли – достойно не воспетое пока, – когда последней коркою делились, последнею щепоткой табака; когда вели полночные беседы у бедного и дымного огня, как будем жить, когда придет победа, всю нашу жизнь по-новому ценя. И ты, мой друг, ты даже в годы мира, как полдень жизни будешь вспоминать дом на проспекте Красных Командиров, где тлел огонь и дуло от окна. Ты выпрямишься, вновь, как нынче, молод. Ликуя, плача, сердце позовет и эту тьму, и голос мой, и холод, и баррикаду около ворот. Да здравствует, да царствует всегда простая человеческая радость, основа обороны и труда, бессмертие и сила Ленинграда! Да здравствует суровый и спокойный, глядевший смерти в самое лицо, удушливое вынесший кольцо как Человек, как Труженик, как Воин. Сестра моя, товарищ, друг и брат, ведь это мы, крещенные блокадой! Нас вместе называют – Ленинград, и шар земной гордится Ленинградом. Двойною жизнью мы сейчас живем: в кольце и стуже, в голоде, в печали мы дышим завтрашним – счастливым, щедрым днем, – мы сами этот день завоевали. И ночь ли будет, утро или вечер, но в этот день мы встанем и пойдем воительнице-армии навстречу в освобожденном городе своем. Мы выйдем без цветов, в помятых касках, в тяжелых ватниках, в промерзших полумасках, как равные, приветствуя войска. И, крылья мечевидные расправив, над нами встанет бронзовая Слава, держа венок в обугленных руках.
Январь – февраль 1942 г.
Анализ поэмы Берггольц «Февральский дневник»
«Февральский дневник» Ольги Берггольц – это в буквальном смысле эмоциональная летопись тяжёлых блокадных дней. По всей видимости, он создавался по следам событий, мыслей и чувств, которые наблюдала и испытывала поэтесса в январе-феврале 1942 года. Стихотворение, вдохновлённое пережитым, получилось одновременно и правдивым, и искренним, и лиричным, благодаря удивительному таланту Ольги Фёдоровны.
Произведение достаточно длинное, поэтому его можно назвать поэмой. Оно состоит из шести неравных частей. Строфы в разных частях стихотворения имеют разную структуру, разное количество строк: больше всего классических четырёхстиший, но время от времени встречаются пяти– и шестистишия. Поэтесса играет с формой, которая в её руках становится ещё одним способом заострить внимание на важных мыслях.
На протяжении стихотворения читатель может заметить и изменение рифмы. Простая парная рифмовка сменяется перекрёстной, чередуется с кольцевой. Это ещё один приём, позволяющей поэтессе менять динамику произведения, то успокаивая читателя, то пробуждая его интерес к рассказывающейся истории.
Первая часть «Февральского дневника» представляет собой своеобразную экспозицию. Автор представляется, рассказывает немного о себе, но делает это исподволь. Сперва кажется, что в центре внимания история подруги, пришедшей к лирической героине – авторскому Я Ольги Фёдоровны. Женщина пережила потерю, она ищет утешения в доме героини. Но затем читатель понимает, что эта картина является символом всего Ленинграда, где каждый потерял кого-нибудь дорогого.
Если говорить о символах, то буквально здесь же мы встречаем изящное описание одинокого пламени свечи:
… и томилась свечка.
Вокруг ее слепого огонька
образовалось лунное колечко,
похожее на радугу слегка.
Думается, это ни что иное как образ осаждённого города. Как огонёк крохотной свечи, он затерян в снегах жестокой зимы, но внутри него теплится жизнь. Снаружи же бьются за свободу солдаты Красной Армии, среди которых люди из разных областей и городов, столь же разные, как цвета в радуге. Но они объединены общей великой целью, поэтому пламя свечи не погаснет.
В стихотворении использовано множество художественных приёмов, которые призваны как можно более ярко донести до читателей мысли и чувства автора. Здесь встречается и градация, усиливающая напряжение («Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья…»), и анафоры, сосредотачивающие внимание на важном моменте («Нам ненависть заплакать не дает. Нам ненависть залогом жизни стала…»). Олицетворения:
– Ты сдашься, струсишь, – бомбы нам
кричали, –
забьешься в землю, упадешь ничком.
вызывают живой эмоциональный отклик у читателя.
Всё произведение пронизывает главная мысль. Она сквозит даже в самых горьких строках, рассказывающих о людских трагедиях. Это вера в победу, неистребимая надежда на мир и свободу. Благодаря своему поразительному поэтическому дару эта мысль продолжает завоёвывать сердца читателей и сегодня.
Автор: Ольга Берггольц