«Плохое оправданье» М. Цветаева

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О, мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
                  О, тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…
                  Как влюбленность – старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
                  Свет и чудо – враги!

Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченый,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром – мудрец, будет утром – холодный ученый
                  Тот, кто ночью – поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
                  Только утро виню!

Сборник «Вечерний альбом» (1910). Раздел «Любовь».

Анализ стихотворения Цветаевой «Плохое оправданье»

Юной поэтессе принадлежит мудрое наблюдение об особенностях лирического переживания. Тонкая мысль озвучена в тексте «Предсказанье» и облечена в метафорическую форму «приливов и отливов» души. Замечание о непостоянности натуры героини было встречено бурным протестом, который постепенно сменился осознанием правоты выводов, сделанных внимательным лирическим адресатом.

В анализируемом тексте, датированном 1909–1910 гг., также находит место философская мысль о движениях души. Они соотносятся с конкретным временем суток, от которого зависит не только внутреннее состояние субъекта речи, но и связи с окружающими, судьба любовных взаимоотношений.

Противопоставляются два полюса художественного пространства: вечерние и утренние часы. Описания первого их них приближены к характеристикам идеала, волшебной сказки: «храм» возвышенных чувств, совместно воздвигнутый романтической парой, уподобляется райскому саду – символу гармонии и вечного изобилия. Еще одним атрибутом, демонстрирующим необыкновенную, загадочную и прекрасную природу ночи, становится образ древнеримского гребного судна, стремительной триремы.

Утро развенчивает наваждение, навеянное вечером и ночью. Будничная реальность, завоевывающая пространство с рассветом, кажется несправедливо жестокой. Трансформации подвергаются образы-символы и чувства героев: воздушный храм превращается в «карточный домик», галера тонет в лучах зари, роскошный сад становится убогим пустырем, а возвышенный восторг кажется бредом. Персонифицированный образ утра наделяется эмоциями. Преображая пространство на свой лад, он сопровождает действия обидной насмешкой. Закономерны чувства лирического «я»: жалость и тоска, стыд и раскаяние.

При помощи эпифоры, размещенной в четвертой строфе, поэтесса сообщает о разных ролях, предписанных людям ночью и утром: романтичный искренний поэт с рассветом обратится в холодного, рассудочного интеллектуала.

Негативные эмоции, потрясшие душу героини, побуждают ее к призыву ревностно оберегать «нежное чудо», являющееся исключительно в темное время. Здесь же звучит мистическая мысль о тайных знаках, которые оставляет иной мир в ночной мгле. Это замечание восходит к богатой поэтической традиции, ярче всего проявившейся в наследии Тютчева.

Гибель любви – горький итог дневных терзаний героини. Расценивая отрезвляющее влияние утра как плохое, неубедительное оправдание, она подводит читателя к выводу о хрупкости, мимолетности земного счастья.