«Три смерти» А. Майков

Лирическая драма

Посвящается
Николаю Апполлоновичу
Майкову

Поэт Лукан, философ Сенека и эпикуреец Люций приговорены Нероном к казни, по поводу Пизонова заговора.

Комната в античном вкусе; посредине стол с яствами; около него Люций, эпикуреец, один, как следует, возлежит за обедом. Сенека пишет завещание. Лукан в глубокой задумчивости. В углублении сцены группа друзей и учеников Сенеки.

Люций

(омыв после еды руки водою в чаше,
поданной рабом, говорит)

Мудрец отличен от глупца
Тем, что он мыслит до конца.
И вот – я долго наблюдаю
И нахожу, что смерть разит
Всего скорее аппетит.
Я целый час жую, глотаю,
Но всё без вкуса – и не сыт!..
Вина попробуем! Быть может.
Живая Вакхова струя
Желудок дремлющий встревожит…
Ну, кто же пьет со мной, друзья?
Лукан!.. да ты как в лихорадке!
В Сенеке строгий стоицизм
Давно разрушил организм!
И если вы в таком упадке –
Не мудрено, что в этот час
Мой здравый разум бесит вас!

Лукан

В час смерти шутки неприличны!

Люций

Но лучше умереть шутя,
Чем плакать, рваться, как дитя,
Без пользы!

Лукан

               Мнения различны!
Кто жизнь обжорству посвятил,
Тот потеряет с ней немного!

Люций

Э, милый! не суди так строго!
Я, признаюсь, еще б пожил
И неохотно умираю…
Но, чтобы с честью этот шаг
Свершить, – в твоих, мой друг, стихах
Себе отваги почерпаю.
«Посланье к смерти» помнишь ты?
В нем есть высокие черты!
С скелета смерти снял ты смело
Земной фантазии цветы…
Ты помнишь:

(декламирует)

«Друзья! нам смерть страшна лишь чем?
Все кажется, что не совсем,
     Не разом мы умрем,

Что будем видеть мы свой труп,
Улыбку неподвижных губ,
     Глаза с тупым зрачком;

А мухи стаей по лицу,
Без уваженья к мертвецу,
     И по лбу поползут;

И с содроганьем от тебя
Родные, близкие, друзья
     В испуге отойдут…»

Лукан

Ужасный образ! Как я мог!..

Люций

Позволь! В конце – благой урок.

(Читает далее.)

«Что даже из земли сырой
За резвой жизнию земной
     Следить твой будет слух;

И между тем как над тобой
Весна покров расстелет свой
     И запестреет луг –

Червь на тебя уж нападет
И жадно есть тебе начнет
     И щеки, и бока…»

Лукан

(перебивая его)

Да перестань!

Люций

(продолжает)

«И будешь вечно рваться ты
На свет из душной темноты –
     Да крышка-то крепка!

Но, смертный, знай: твой тщетен страх.
Ведь на твоих похоронах
     Не будешь зритель ты!

Ведь вместе с дружеской толпой
Не будешь плакать над собой
     И класть на гроб цветы;

По смерти стал ты вне тревог,
Ты стал загадкою, как бог,
     И вдруг душа твоя,

Как радость, встретила покой.
Какого в жизни нет земной, –
     Покой небытия!»

Ведь превосходно! Эпиктетом
Проникнут живо каждый стих!
Прошу покорно – верь поэтам!
Мечты и верованья их
Подвижней тучек золотых!..
Вы все на колокол похожи,
В который может зазвонить
На площади любой прохожий!
То смерть зовет, то хочет жить,
То снова к жизни .равнодушен…
Задача, право, вас понять!..

Лукан

(вспыхнув)

Чти ж этим хочешь ты сказать?
Что ветрен я и малодушен?..

Сенека

(переставая писать, удерживает Лукана)

Оставьте спор! Прилично ль вам
Безумным посвящать речам
Свои последние мгновенья!
Смерть – шаг великий!

(К Люцию.)

                              Верь, мой друг,
Есть смысл в Платоновом ученье –
Что это миг перерожденья.
Пусть здесь убьет меня недуг, –
Но, как мерцание Авроры,
Как лилий чистый фимиам,
Как лир торжественные хоры.
Иная жизнь нас встретит – там!
В душе, за сим земным пределом,
Проснутся, выглянут на свет
Иные чувства роем целым,
Которым органа здесь нет.
Мы – боги, скованные телом,
И в этот дивный перелом,
Когда я покидаю землю,
Я прежний образ свой приемлю,
Вступая в небо – божеством!

Люций

Я спорить не хочу, Сенека!
Но отчего так создан свет.
Что где хоть два есть человека –
И два есть взгляда на предмет?
Твое, как молот, сильно слово –
Но убеждаюсь я в ином…
Существования другого
Не постигаю я умом!
Взгляни на лавры вековые:
Их листья, каждый в свой черед.
Переменяются что год –
Одни спадут, взойдут другие,
А лавр всё зелен, вечно свеж,
И листья будто вечно те ж…
Вот так и мы – Лукан, Сенека,
Слуга покорный ваш – умрет…
Отпадший лист! Но заживет,
Как прежде, племя человека!
Иной появится певец,
Другие будут жить и вздорить,
Страдать, любить, о том же спорить,
О чем и мы с тобой, мудрец!..
Но пусть по смерти жить мы будем!
(Тебе готов я уступить!)
А всё себя мы не принудим
Без сожаленья кончить жить!
Нам неприятна перемена.
Вот что мне кто-то говорил:
На острове каком-то жил
Философ секты Диогена.
Он в бедном рубище ходил,
Спал, где пришлось прилечь к сараю,
Босой, с клюкой, нужда кругом…
Каким уж случаем, не знаю,
Всему вдруг вздумалося краю
Его избрать своим царем.
Что ж? Царский пурпур одевая
И тряпки ветхие скидая,
О них вздохнул он тяжело
И пожалел удел убогой,
Сказав: ведь было же тепло
Под сей циническою тогой!
Не то же ль с жизнию земной?
Достигши вечного предела.
Жалеешь бросить это тело –
Покров убогий и худой!
Ты говоришь, что мы одною
С богами жизнью заживем?
Да лучше ль нам? Ну, как порою,
Смотря, как мы свой век ведем,
Богини с грозными богами,
Как волки, щелкают зубами!
Смотря, как смертный ест и пьет
И с смертной тешится любезной,
Они, быть может, бесполезно
Крепясь, облизывают рот!
Что мне в их жизни без волнений?
Мирами, что ли, управлять?
В них декорации менять,
И, вместо всяких развлечений,
Людьми, как шашками, играть,
И, как актерами плохими,
Отнюдь не увлекаться ими,
Ни скучной пьесой!.. Нет! клянусь,
Я в боги вовсе не гожусь…

Лукан

Нет! не страшат меня загадки
Того, что будет впереди!
Жаль бросить славных дел начатки
И всё, что билося в груди,
Что было мне всего дороже,
Чему всю жизнь я посвятил!
Мне страшно думать – для чего же
Во мне кипело столько сил?
Зачем же сила эта крепла,
Росла, стремилась к торжествам?
Титан, грозивший небесам,
Ужели станет горстью пепла?
Не может быть! Где ж смысл в богах?
Где высший разум? Провиденье?
Вдруг человека взять в лесах,
Возвысить в мире, дать значенье,
И вдруг – разбить без сожаленья,
Как форму глиняную, в прах!..
Ужели с даром песен лира
Была случайно мне дана?
Нет, в ней была заключена
Одна из сил разумных мира!
Народов мысли – образ дать,
Их чувству – слово громовое,
Вселенной душу обнимать
И говорить за всё живое –
Вот мой удел! Вот власть моя!
Когда для правды бесприютной,
В сердцах людей мелькавшей смутно,
Скую из слова образ я,
И тут врагов слепая стая
Его подхватит, злясь и лая,
Как псы обглоданную кость, –
Всё, что отвергнуто толпою,
Всё веселилося со мною,
Смотря на жалкую их злость!..
А злоба мрачных изуверов,
Ханжей, фигляров, лицемеров,
С которых маски я сбивал?
Дитя – их мучил и пугал!
Столпов отечества заставить
Я мог капризам льстить моим –
Тем, что я их стихом одним
Мог вознести иль обесславить!
С Нероном спорить я дерзал –
А кто же спорить мог с Нероном!
Он ногти грыз, он двигал троном,
Когда я вслед за ним читал,
И в зале шепот пробегал…
Что ж? не был я его сильнее,
Когда, не властвуя собой,
Он опрокинул трон ногой
И вышел – полотна белее?
Вот жизнь моя! и что ж? ужель
Вдруг умереть? и это – цель
Трудов, великих начинаний!..
Победный лавр, венец желаний!..
О, боги! Нет! не может быть!
Нет! жить, я чувствую, я буду!
Хоть чудом – о, я верю чуду!
Но должен я и – буду жить!

Входит центурион со свитком в руке.

Люций

(указывая на центуриона)

Вот и спаситель! Ну! покуда
Тут нет еще большого чуда.

(К центуриону.)

Какие новости?

Центурион

(подавая ему свиток)

                    Декрет

Сената.

Люций

         Други! шлет привет
Сенат к нам! Уваженье к власти!

Лукан

Читай!

Люций

         Стой! Кто решит вперед –
Жизнь или смерть? Заклад идет?

Лукан

Я б разорвал тебя на части
За эти шутки!

Вырывает свиток и читает декрет, в котором, между прочим, сказано, что Цезарь, в неизреченной милости своей, избавляет их от позорной казни, дарует им право выбрать род смерти и самим лишить себя жизни; сроку до полуночи.
Центурион обязан наблюсти за исполнением декрета и о последующем донести.

Люций

Недурен слог. Писать умеют.

Лукан

Злодеи! Изверги!

Люций

                       Притом
Приличье тонко разумеют –
Что одолжаться палачом
Неблагородно человеку…

(К центуриону.)

Но что ты смотришь на Сенеку?

Лукан

Ты тронут! Ты потупил взгляд!
В твоем лице следы смущенья!
О, верь мне, то богов внушенье!
Спаси нам. жизнь! Благословят
Тебя народы! Пред тобою
Мудрец с маститой сединою –
Он чист, как дева, как Сократ!

Центурион

Мой долг…

Лукан

            Твой долг! А жить без славы!
Для дикой прихоти губя
Людей, отечество, себя,
Прожить слепцом в грязи кровавой!
О, если долг в твоей груди
Не всё убил, то отведи
Меня в Сенат! Как с поля битвы
Пред смертью ратнику, сказать
Дай мне последние молитвы!
Дай мне пред смертью завещать
Без лжи, перед лицом вселенной,
Всё, что привык я неизменной,
Святою истиной считать!

Центурион, не обращая внимания на Лукана, удаляется в глубину комнаты. Лукан продолжает в сильном волнении.

Я им скажу: в них чести нет!
В них ум какой-то мглой одет!
Для них отечество и слава –
Речей напыщенных приправа!
Величие народа в том,
Что носит в сердце он своем;
Убив в нем доблести величье,
Заставив в играх и пирах
Забыть добра и зла различье,
В сердца вселяя только страх,
От правды казнью ограждаясь
И пред рабами величаясь,
Они мечтают навсегда
Избегнуть кары и суда…
Я им скажу: готовят сами
Свой приговор себе они!
Что, упоенные льстецами
И мысля в мире жить одни,
Себе статуи воздвигают,
Как божества, на площадях…
Но век их минет: разломают,
С проклятием растопчут в прах
Отцов статуи их же дети!
Детей проклятий ряд столетий
Не снимет с головы отцов…

Сенека

Лукан! оставь, оставь слепцов!

Люций

Пришла ж охота на циклопов
На двуутробок и сорок
Взглянуть пред смертью! Взять урок
У них дилемм, фигур и тропов!

Лукан

Но как без боя всё отдать!..
Хотя б к народу мне воззвать!
Певец у Рима умирает!
Сенека гибнет! И народ
Молчит!.. Но нет, народ не знает!
Народу мил и дорог тот,
Кто спать в нем мысли не дает!

Люций

Да, мил, как бабочка ночная,
Покуда крыльев не ожжет,
Через огонь перелетая…
Народ твой первый же потом
И назовет тебя глупцом.

Лукан

(закрыв лицо руками)

Но Цезарь!.. Мы ведь с ним когда-то
Росли, играли, как два брата!
Он вспомнит время детских игр
И приговор свой остановит…
В нем сердце есть… Ведь он не тигр…
Рим часто попусту злословит…
Что я ему? Мои мечты
Да песни – все мои заботы!..

Люций

Мой бедный мальчик, с жизнью счеты
Еще не кончил, видно, ты!

Один из учеников Сенеки входит в комнату. С ним раб. Он говорит шепотом.

Ученик

Друзья, чур тише, – я с надеждой!

Лукан

Прощенье?..

Ученик

             В доме выход есть;
Со мной две женские одежды.
Пробраться к Тибру, в лодку сесть –
И в Остию! Беги с Луканом,
А я останусь здесь с рабом.
Лукан с ним сходен видом, станом,
Я сед, гляжу уж стариком…
Бегите! Время есть до срока.
И вы уж будете далеко,
Как нас найдут здесь поутру.

Лукан

Я говорил, что не умру!

Сенека

Беги, Лукан! Мне с сединою
Нейдет уж бегать от врагов.

Люций

А жаль! я б посмотрел, каков
Ты в юбке!…

Ученик

               Гибель пред тобою!
Смерть в каждом доме! Целый Рим –
Что цирк. Людей травят зверями.
Постум убит рабом своим;
Пизон вскрыл жилы. Под досками
Раздавлен Кай. Чего ж вам ждать?

Сенека

Мой друг, не дважды умирать!
Раз – это праздник!

Ученик

                          Но с тобою
Погибнет всё! Ты много нам
Не досказал!

Сенека

                  Найдешь и сам
Всё, что осталося за мною, –
Лишь мысли, истину любя.

Лукан

Учитель! я молю тебя!

Ученик

Ведь ты последняя лампада
Во мраке лжи!

Сенека

                  Оставь меня.
Ни просьб, ни лести мне не надо.
Верь, каждый шаг свой – знаю я!

Ученик

Я это знал… я знал тебя!
О, горе! Что же будет с нами!..
Жить в мраке, плача и скорбя,
Что свет мелькнул перед глазами –
И скрылся!.. Ты душой высок!
Ты недоступен нам, Сенека!
Ах, правда, в сердце человека
Есть нечто высшее, есть бог!..
Сейчас я видел – и смущеньем
Я поражен как мальчик был…
Я через форум проходил.
С каким-то диким изумленьем
Народ носилки окружил.
В носилках труп Эпихариды…
(Под видом праздников Киприды
Пизон друзей сбирал к ней в дом.)
Вчера она, под колесом,
В жестоких муках, не винилась
И никого не предала!..
Трещали кости, кровь текла…
В носилках петлю изловчилась
Связать платком – и удавилась.
Воскликнул сам центурион:
«В рабынь вселился дух Катонов!»
А Рим? Сенат? Весь обращен
Иль в палачей, или в шпионов!

Лукан

Эпихарида!

Ученик

               Да, она
Душа безумных сатурналий!

Лукан

И ты хотел, чтоб мы бежали!

Люций

Бывают, точно, времена
Совсем особенного свойства.
Себя не трудно умертвить,
Но, жизнь поняв, остаться жить –
Клянусь, немалое геройство!

Лукан

И смерть в руках ее была
Для целой половины Рима –
И никого не предала!
А жить бы в золоте могла!
На площадях боготворима
В меди б и в мраморе была,
Как мать отечества!.. О, боги!
Сенека! и взглянуть стыжусь
На образ твой, как совесть, строгий!
Да разве мог я жить как трус?
Нет, нет! Клянусь, меня не станут
Геройством женщин упрекать!
Последних римлян в нас помянут!
Ну, Рим! тебе волчица – мать
Была! Я верю… В сказке древней
Есть правда… Ликтор! я готов…
Я здесь чужой в гнилой харчевне
Убийц наемных и воров!
Смерть тяжела лишь для рабов!
Нам – в ней триумф.

(Обнимает Сенеку и друзей и говорит, подняв глаза к небу.)

                           О боги! боги!
Вы обнажили предо мной
Виденья древности седой
И олимпийские чертоги,
Затем чтоб стих могучий мой
Их смертным был провозвещатель!..
Теперь стою я, как ваятель
В своей великой мастерской.
Передо мной – как исполины –
Недовершенные мечты!
Как мрамор, ждут они единой
Для жизни творческой черты…
Простите ж, пышные мечтанья!
Осуществить я вас не мог!..
О, умираю я, как бог
Средь начатого мирозданья!

Лукан, обняв Сенеку и Люция, уходит, сопровождаемый ликторами.

Сенека

(хочет за ним следовать, но останавливается на движение бросившихся к нему учеников и, проведя рукою по челу, говорит тихо и торжественно)

Одну имел я в жизни цель,
И к ней я шел тропой тяжелой.
Вся жизнь моя была досель
Нравоучительною школой;
И смерть есть новый в ней урок,
Есть буква новая, средь вечной
И дивной азбуки, залог
Науки высшей, бесконечной!
Творец мне разум строгий дал.
Чтоб я вселенную изведал
И, что в себе и в ней познал,
В науку б поздним внукам предал;
Послал он ввстречу злобу мне.
Разврат чудовищный и гнусный,
Чтоб я, как дуб на вышине,
Средь бурь, окреп в борьбе искусной,
Чтоб в массе подвигов и дел
Я образ свой напечатлел…
Я всё свершил. Мой образ вылит.
Еще резца последний взмах –
И гордо встанет он в веках.
Резец не дрогнет. Не осилит
Мне руку страх. Здесь путь свершен, –
Но дух мой, жизнию земною
Усовершен и умудрен,
Вступает в вечность… Предо мною
Открыта дверь – и вижу я
Зарю иного бытия…

Друзья с воплями обнимают колена философа. Смотря на них, он продолжает.

Жизнь хороша, когда мы в мире
Необходимое звено,
Со всем живущим заодно,
Когда не лишний я на пире,
Когда, идя с народом в храм,
Я с ним молюсь одним богам…
Когда ж толпа, с тобою розно,
Себе воздвигнув божество,
Следит с какой-то злобой грозной
Движенья сердца твоего,
Когда указывает пальцем,
Тебя завидев далеко, –
О, жить отверженным скитальцем,
Друзья, поверьте, нелегко:
Остатки лучших поколений,
С их древней доблестью в груди,
Проходим мертвые, как тени,
Мы как шуты на площади!
И незаметно ветер крепкий
Потопит нас среди зыбей,
Как обессмысленные щепки
Победоносных кораблей…

Наш век прошел. Пора нам, братья!
Иные люди в мир пришли,
Иные чувства и понятья
Они с собою принесли…
Быть может, веруя упорно
В преданья юности своей,
Мы леденим, как вихрь тлетворный,
Жизнь обновленную людей.
Быть может… истина не с нами!
Наш ум ее уже неймёт,
И ослабевшими очами
Глядит назад, а не вперед,
И света истины не видит,
И вопиет: «Спасенья нет!»
И, может быть, иной прийдет
И скажет людям: «Вот где свет!»
Нет! нам пора!.. Открой мне жилы!..
О, величайшее из благ –
Смерть! ты теперь в моих руках!..
Сократ! учитель мой! друг милый!
К тебе иду!..

(Уходит, сопровождаемый учениками.)

Люций

Ты кончил хорошо, Сенека!
И славно выдержал!.. Ну, вот –
Героем меньше!.. Злость берет.
Как поглядишь на человека!
Что ж из того, что умер ты?
Что духом до конца не падал?
Для болтовни, для клеветы
Ты Риму разговоров задал
Дня на два! Вот и подвиг твой!

(Смотрит в окно на небо и дальние горы.)

Как там спокойно! Горы ясны…
Вот так и боги безучастно
С небес глядят на род людской!
Да что и видеть?..

(Оглядывается в комнату.)

                        Здесь ужасно
И жить, не только умирать!
А жить осталося не много…
Что ж пользы Немезиде строгой
Час лишний даром отдавать?
Для дел великих отдых нужен,
Веселый дух и – добрый ужин…
По смерти слава – нам не в прок!
И что за счастье, что когда-то
Укажет ритор бородатый
В тебе для школьников урок!..
До тайн грядущих – нет мне дела!
И здесь ли кончу я свой век
Иль будет жить душа без тела –
Всё буду я не человек!..
Ну, а теперь, пока я в силе,
С почетом отпустить могу
Я тело – старого слугу…
Эй, раб!

Входит раб.

Люций

           В моей приморской вилле
Мне лучший ужин снаряди,
В амфитеатре, под горами.
Мне ложе убери цветами;
Балет вакханок приведи,
Хор фавнов… лиры и тимпаны…
Да хор не так, как в прошлый раз:
Пискун какой-то – первый бас!..
В саду открой везде фонтаны;
Вот ключ: там в дальней кладовой
Есть кубки с греческой резьбой, –
Достань. Да разошли проворно
Рабов созвать друзей… Пускай,
Кто жив, тот и придет. Ступай
К Марцеллу сам. Проси покорно,
Хранится у него давно
Горацианское вино.
Скажи, что господин твой молит
Не отказать ему ни в чем,
Что нынче – умирать изволит!
Ну, всё… ты верным был рабом
И не забыт в моей духовной.

Раб упадает к его ногам.

Да не торгуйся, не скупись –
Чтоб ужин вышел баснословный!..
Да! главное забыл… Стучись
В палаты Пирры беззаботной!
Снеси цветов корзины ей,
И пусть, смеяся безотчетно,
Она ко мне, весны светлей,
На ужин явится скорей.

Раб уходит.

И на коленях девы милой
Я с напряженной жизни силой
В последний раз упьюсь душой
Дыханьем трав и морем спящим,
И солнцем, в волны заходящим,
И Пирры ясной красотой!..
Когда ж пресыщусь до избытка,
Она смертельного напитка,
Умильно улыбаясь, мне,
Сама не зная, даст в вине,
И я умру шутя, чуть слышно,
Как истый мудрый сибарит,
Который, трапезою пышной
Насытив тонкий аппетит,
Средь ароматов мирно спит.

<1851>