«Слёзы» Ф. Тютчев

O lacrimarum fons…
Gray¹

     Люблю, друзья, ласкать очами
     Иль пурпур искрометных вин,
     Или плодов между листами
     Благоухающий рубин.

     Люблю смотреть, когда созданье
     Как бы погружено в весне,
     И мир заснул в благоуханье
     И улыбается во сне!..

     Люблю, когда лицо прекрасной
     Весенний воздух пламенит,
То кудрей шелк взвевает сладострастный,
То в ямочки впивается ланит!

Но что все прелести пафосския царицы,
     И гроздий сок, и запах роз
Перед тобой, святой источник слез,
     Роса божественной денницы!..

     Небесный луч играет в них
     И, преломясь о капли огневые,
     Рисует радуги живые
     На тучах жизни громовых.

     И только смертного зениц
Ты, ангел слез, дотронешься крылами –
     Туман рассеется слезами,
     И небо серафимских лиц
     Вдруг разовьется пред очами.

21 июля 1823 г.

¹ О источник слез… (лат.) Грей (англ.)

Анализ стихотворения Тютчева «Слезы»

В ранних произведениях поэт нередко сближает образы человеческих слез и дождевых капель, принесенных грозой. В финале текста «В душном воздуха молчанье…» изображено лицо молодой героини, которой передается напряженное ожидание, охватившее природу перед бурей. Субъект речи сравнивает «влажный блеск очей» юной девы с начинающимся дождем.

Для поэтики Тютчева характерна еще одна аналогия, дополняющая семантику иносказания философским значением: торжество природной стихии, представленное как «жизни переизбыток», разлитый в душном воздухе, созвучно взрыву людских эмоций. Неслучайно союз двух любящих душ трактуется как противостояние, поединок, полный драматизма.

Перечисленные мотивы нашли развитие в стихотворении 1823 г. «Утренняя роса», «огневые» капли дождя, «тучи жизни» – ассоциативный ряд, связанный с образом слез, расширяется, обогащается новыми оттенками смысла.

Композиционным стержнем произведения служит антитеза, разделяющая текст на равные фрагменты. Дополнительным организующим элементом выступает лексическая анафора «люблю», открывающая три первых строфы.

Лирический герой, начинающий свою речь с эмоциональной оценки, предстает перед читателем как гедонист, очарованный разнообразием радостей жизни. Описывая бокал вина или спелый плод, он привлекает колоризмы, обозначающие богатые, роскошные цветовые оттенки: пурпурный, рубиновый. К визуальным образам присоединяется обонятельный: искушенный ценитель упоминает о благоухающих цветущих садах, будто погруженных в дремоту. Закономерным завершением серии гармоничных зарисовок выступает портрет красавицы, шелковые кудри которой развевает весенний ветерок.

Перечень образов, восхищающих лирическое «я», перебивается неожиданным возражением. Автор отходит от поэтических штампов, демонстрируя новые черты личности романтического героя. Последний делится самым сокровенным воспоминанием – описанием росистого утра, которое становится частью целостной картины мироздания.

Образ росы удостаивается двух перифраз: первая из них соотносится с эпиграфом из наследия английского поэта-сентименталиста, вторая сообщает о божественной природе привычного явления. В прозрачных каплях видны отблески небесного света, который способен скрасить земное бытие, успокоить смертных, одарить вдохновенной надеждой. За фигурой ангела-утешителя следуют многочисленные образы «серафимских лиц», открывающиеся умиротворенному страдальцу.