«Приметы» М. Цветаева

Точно гору несла в подоле –
Всего тела боль!
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль.

Точно поле во мне разъяли
Для любой грозы.
Я любовь узнаю по дали
Всех и вся вблизи.

Точно нору во мне прорыли
До основ, где смоль.
Я любовь узнаю по жиле,
Всего тела вдоль

Cтонущей. Сквозняком как гривой
Овеваясь, гунн:
Я любовь узнаю по срыву
Самых верных струн

Горловых, – горловых ущелий
Ржавь, живая соль.
Я любовь узнаю по щели,
Нет! – по трели
Всего тела вдоль!

29 ноября 1924 г.
Сборник «После России» (1922–1925).

Анализ стихотворения Цветаевой «Приметы»

Произведение, датированное концом осени 1924 г., написано в особый период жизни автора, за пару месяцев до рождения долгожданного сына. Ощущения непомерной ноши, тяжести, имеющие автобиографические истоки, осложняются трактовкой любви-боли – и физической, и духовной. Мучительное чувство знакомо и даже привычно лирической героине, оно стало естественным, как вид собственных ладоней или звуки имени родного ребенка.

Для организации композиционного строя текста поэтесса привлекает анафору. С помощью стилистической фигуры моделируется ряд признаков, разнообразных, но верных, проверенных опытом примет любви: боль и «близкая» даль, жила и «срыв» звука струны, щель, которая тут же заменяется трелью. Перечисленные лексические средства призваны передать сложное внутреннее состояние субъекта речи.

Еще одна анафора сообщает о конкретном направлении вектора ощущений: чувства, захватывающие лирического субъекта, направлены строго по вертикали, «тела вдоль». Они прижимают к земле, отягощая нелегкую ношу.

Необычно образное наполнение стихотворения. Все телесные и духовные ощущения отождествляются с масштабными природными объектами или явлениями. Боль сравнивается с горой, причем последнюю лирическое «я» несет в подоле, словно могущественная великанша. Даль, способная дистанцировать субъекта речи от близких, подобна бескрайнему полю, открытому всем стихиям. Комплекс оригинальных образов дополняется норой, своеобразным туннелем, прорытым в теле, как в земле. Метафора, уподобляющая артикуляционный аппарат ущельям, также вписывается в ряд иносказаний с «ландшафтной» семантикой. В результате достигается эффект гиперболизации телесного начала, и образ лирической героини ассоциируется с обликом богини земли, праматери живых существ.

Отдельного внимания заслуживает акустическая сторона примет любви. Ощущение «стонущей жилы» напоминает субъекту речи резкие порывы степного ветра, сопровождающие стремительный бег коня древнего кочевника. Обозначая предельное напряжение лирического переживания, автор также привлекает акустический образ – метафорическое изображение искаженного, непривычного звучания доселе «верных струн» души. В этом контексте уместно появление нового мотива: в любви и муках зарождается вдохновение, отзывающееся телесной дрожью, «трелью», взволнованным поэтическим откликом.