«Новолунье» М. Цветаева

Новый месяц встал над лугом,
Над росистою межой.
Милый, дальний и чужой,
Приходи, ты будешь другом.

Днём – скрываю, днём – молчу.
Месяц в небе, – нету мочи!
В эти месячные ночи
Рвусь к любимому плечу.

Не спрошу себя: «Кто ж он?»
Всё расскажут – твои губы!
Только днём объятья грубы,
Только днём порыв смешон.

Днём, томима гордым бесом,
Лгу с улыбкой на устах.
Ночью ж… Милый, дальний… Ах!
Лунный серп уже над лесом!

Октябрь 1909 г., Таруса.
Сборник «Вечерний альбом» (1910). Раздел «Любовь».

Анализ стихотворения Цветаевой «Новолунье»

Изображая нюансы любовного переживания, автор обращается к классической антитезе, имеющей свою традицию в русской лирике, – противостоянию дня и ночи. Этот контраст послужил основой, с помощью которой юная поэтесса сформировала художественное пространство в стихотворении, созданном осенью 1909 г.

Каждому времени суток соответствует особое настроение лирического «я». Днем героиня скрывает истинные чувства, молчит или лукавит, даже лжет – коварно, сопровождая неправду улыбкой. Собственное поведение она объясняет влиянием гордыни, метафорически уподобленной демоническому началу.

В свете дня искажению подвергаются и проявления любви: объятия «грубы», а порывы искренних чувств жестоко осмеиваются. Свойство трансформировать, превращать возвышенные эмоции в подобие дикарских или шутовских выходок подчеркивается лексической анафорой «только днем».

В ночное время картина меняется до неузнаваемости. Своеобразным пусковым механизмом, преображающим окружающее пространство, становится восход месяца. Именно это природное явление изображено в зачине произведения. «Месячные ночи» обладают особой магией, заставляющей страстную героиню сбросить маску лицемерия. Жаждущая любви, она призывает к себе милого.

Для характеристики лирического адресата автор использует комплекс лексем, в который включены три субстантивированных прилагательных. В основании ряда лежит оксюморон: избранник еще не близок, чужд и далек, однако уже дорог. Такие же определения применяются в финальном двустишии.

В центральных строфах возникают образы губ и плеча неведомого возлюбленного, к которому рвется героиня, словно загипнотизированная сиянием тонкого «лунного серпа». Оба примера построены с помощью синекдохи. Искренность, настоящая царица ночной поры, измеряется не словами, а проявлением эмоций. По этой причине субъект речи отказывается от расспросов и размышлений, уступая зову чувств и мощному желанию тепла, нежности, телесного наслаждения.

Сходная структура художественного пространства представлена в тексте «Плохое оправданье». Вскрывая рациональную, противостоящую чуду природу дневного света, поэтесса применяет пышную метафорическую конструкцию. Бурные чувства ночи уподобляются великолепию Эдемского сада, а скептицизм утреннего настроения – неприглядному, запущенному клочку земли, «жалкому пустырю».