«Я Музу юную, бывало…» В. Жуковский

* * *

Я музу юную, бывало,
Встречал в подлунной стороне,
И Вдохновение летало
С небес, незваное, ко мне;
На все земное наводило
Животворящий луч оно –
И для меня в то время было
Жизнь и Поэзия одно.

Но дарователь песнопений
Меня давно не посещал;
Бывалых нет в душе видений,
И голос арфы замолчал.
Его желанного возврата
Дождаться ль мне когда опять?
Или навек моя утрата
И вечно арфе не звучать?

Но все, что от времен прекрасных,
Когда он мне доступен был,
Все, что от милых темных, ясных
Минувших дней я сохранил –
Цветы мечты уединенной
И жизни лучшие цветы, –
Кладу на твой алтарь священный,
О Гений чистой красоты!

Не знаю, светлых вдохновений
Когда воротится чреда, –
Но ты знаком мне, чистый Гений!
И светит мне твоя звезда!
Пока еще ее сиянье
Душа умеет различать:
Не умерло очарованье!
Былое сбудется опять.

1824 г.

Анализ стихотворения Жуковского «Я Музу юную, бывало…»

Тема предназначения поэтического дара неразрывно связана у Жуковского с философскими размышлениями о смысле жизни человека-творца. Идеальный мир, к которому стремится лирический герой, населен аллегорическими фигурами-помощниками: в стихотворении 1824 г. эти роли исполняют образы Музы и Вдохновения.

Деление художественного пространства на две зоны – прекрасного прошлого и дисгармоничного настоящего – также является приемом, характерным для поэтики Жуковского. Первая строфа посвящена изображению идеального времени, оставшегося позади. При помощи Музы и Вдохновения судьба лирического субъекта-творца была пронизана «животворящим» лучом творчества. В гармоничном прошлом между ключевыми понятиями Жизни и Поэзии ставится знак равенства.

Во второй строфе возникает еще один неземной образ – «дарователя песнопений», или «Гения чистой красоты». Фигура Гения не тождественна образу Музы: это надежный «крылатый проводник» в идеальное пространство, задающий ориентиры лирическому субъекту, заплутавшему в тумане сомнений («Жизнь»).

Духовный «вожатый» покинул героя-творца, и настоящее наполнилось пустотой. Реальное время лишено вдохновляющих визуальных и звуковых образов: «нет видений» в душе поэта, молчит «голос арфы». Два риторических вопроса передают главные переживания: возможно ли возвращение к идеальной ситуации?

Лирический герой, переживающий трудную минуту, находит спасение в терпении и надежде. Воспоминания о «временах прекрасных», «милых» обозначаются метафорой «цветы». Символический букет предназначается для «алтаря священного» Гения, приближая аллегорический образ к вечному началу. Связь лирического «я» и мифологического проводника сродни отношениям между верующим и божеством, которые оформляются при помощи ритуала – подношения «цветов» –воспоминаний.

Финал произведения звучит оптимистически. Хотя герою неведом точный срок возвращения «светлых вдохновений», он живет надеждой: «Былое сбудется опять». Залогом светлой веры служит мерцание звезды, символизирующей незримое присутствие божества-проводника.

Романтическая формула «гений чистой красоты» возникла в поэтическом тексте Жуковского четырьмя годами ранее: она появилась в переложении «Лаллы Рук» Томаса Мура. Крылатая фраза вошла как цитата в прекрасные пушкинские строки, воплотившие возвышенное небесное начало в женском образе.